- Батюшка, уж вы, пожалуйста, жениха-то с невестой посолонь обведите,вкрадчивым голосом сказал попу Петр Степаныч.

- Посолонь, посолонь!..- пощипывая бородку, думчиво говорил отец Родион.Не ладно будет, государь мой, не по чину.

- Уж сделайте такое ваше одолжение... Не откажите... Да уж и теплоту-то в стеклянном стакане подайте... Уж сделайте милость.

- Значит, по-вашему: стакан жениху в церкви о пол бить да ногой черепки топтать...- сказал Сушило.- Бесчинно и нелепо, государь мой!.. Вы этак, пожалуй, захотите, чтоб после венца невесте в церкви и косу расплетали и гребень в медовой сыте мочили, да тем гребнем волоса ей расчесывали.

- Вот ведь, батюшка, вы все знаете, как у нас по-старинному делается,улыбнулся Самоквасов.

- Еще бы не знать! Сколько годов с вашим братом вожусь, со здешними, значит, раскольщиками. Все ваши обычаи до тонкости знаю,- молвил отец Родион.

- Так уж вы так и сделайте, батюшка, коли все знаете. Очень бы нас тем одолжили. А мы будем вам за то особенно благодарны.

- Да не все ль для вас едино: так ли, этак ли их повенчаю. Тут главная причина, в обыскную книгу было бы вписано,- сказал Сушило.

- Нет, уж вы сделайте такое ваше одолжение,- продолжал Петр Степаныч.- Я вам за это сейчас же четвертную, не надрываючи,- уговаривал его Петр Степаныч.

- Ох, уж, право, какие вы! - с глубоким вздохом молвил отец Родион.- И не рад, что связался! Только уж как хотите, а одной четвертной будет маловато .. А будет с невестой какая молодица, голову-то бы ей в церкви расчесать да повойник вздеть?

- Нет, батюшка, во всем поезде женскому полу, опричь невесты, не будет у нас,- сказал Самоквасов.

- Так как же это будет? - вскликнул Сушило.- Не мужчине ж волоса-то ей расчесывать. Впрочем, об этом не пекитесь. Тут неподалеку для таких делав есть у нас мастерица. Ее пригласим; это уж мое дело, насчет этого вам беспокоиться нечего.

- Оченно будем вам благодарны, батюшка,- сказал Петр Степаныч.- Так какая же будет у нас ряда? - сказал он потом.

- Сами сочтите,- ответил отец Родион.- За посолонь четвертная, за стакан другая, за расплетанье косы третья, молодице четвертая. Сотенная, значит.

- Как же это, батюшка, за косу-то вдвойне вы кладете? - спросил Самоквасов.- За расплетанье косы четвертная, да молодице другая?

- Одна, значит, мне за дозволение совершить во храме бесчинный обряд, церковными правилами не заповеданный, а другая молодице за труды,- спокойно и даже внушительно сказал поп Сушило.

Как ни бился Петр Степаныч, копейки не мог выторговать. Уперся поп Сушило на сотне рублей, и ничем его нельзя было сдвинуть. Заплатил Самоквасов, напился у попа чаю, закусил маленько и Тихон рысцой покатил к Каменному Вражку.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Спрыснув золотые галуны удельного головы и знаменитого перепелятника, веселый и вполне довольный собой и другими, Патап Максимыч заехал в деревню Вихореву, оставил там у Груни Аксинью Захаровну, а сам денька на два отправился в губернский город. Приехал туда под вечер, пристал у "крестника", у Сергея Андреича.

Колышкин повел его в тенистый сад и там в тесовой беседке, поставленной на самом венце кручи (Круча - утес, обрыв, гора стеной. ), уселся с "крестным" за самовар. После обычных расспросов про домашних, после отданных от Аксиньи Захаровны поклонов, спросил Патап Максимыч Колышкина:

- А что мой Алексеюшка? У тебя, что ли, он? Сергей Андреич только посвистал вместо ответа.

- Чего свищешь? По-человечьи говори, не по-птичьи,- с досадой молвил Патап Максимыч.

- Рукой не достанешь его... Куда нам такого внаймах держать!..- сказал Сергей Андреич.

- Как так? - удивился Чапурин.

- Маленько повыше меня, на Ильинке - Рыкаловский дом знаешь?

- Как не знать? - молвил Патап Максимыч.

- А вон на пристани, третий пароход от краю, бела труба с красным перехватом. Видишь?

- Ну?

- И дом Рыкаловский и пароход с белой трубой теперь Алексея Трифоныча Лохматова. И он теперь уж не Лохматый, а Лохматов прозывается. По первой гильдии... Вот как...- сказал Колышкин.

Не нашел Чапурин слов на ответ. Озадачили его слова Сергея Андреича.

- Да это на плохой конец сотня тысяч!- молвил он после короткого молчанья.

- Девяносто,- сказал Сергей Андреич, закуривая сигару.- Маленько не угадал.

- Откуда ж такие у него деньги? С неба свалились, с горы ли скатились? вскликнул в изумленье Патап Максимыч.

- И с неба не валились и с горы не катились - жена принесла,- молвил Колышкин.

- Как жена?.. Какая жена?..- вскликнул, вскочив со скамьи, Патап Максимыч.

- Какие жены бывают... Вечор повенчались...- куря равнодушно сигару, ответил Колышкин.

- На ком, на ком? - горя нетерпеньем, спрашивал Патап Максимыч.

- Ну-ка, вот угадай!.. Из ваших местов, из-за Волги невесту брал, да еще из скитов... Разумеешь? - молвил Колышкин.

- Знаю теперь, догадался! - вскликнул Патап Максимыч.- Дура баба, дура!.. На Петров день у сестры мы гостили, там узнали, что она тайком из скита с ним поехала... Неужели пошла за него?

- Пошла,- ответил Сергей Андреич.

- Дурища! - вполголоса промолвил Чапурин.

- Верно твое слово,- подтвердил Колышкин.- Надивиться не могу, как это решилась она... Баба не в молодях, а ему немного за двадцать перевалило; лет через десять - она старуха, а он в полной поре... Видала от первого мужа цветочки, от другого ягодок не увидать ли... И увидит, беспременно увидит... Еще женихом какое он дельце обработал - чуть не половину ее капитала за собой закрепил... И дом и пароход - все на его имя. Завладеет и деньгами, что в ларце у жены покаместь остались... Всем по скорости завладеет... Тогда и свищи себе в кулак Марья Гавриловна, гляди из мужниных рук... Воли-то нет над ней, поучить-то некому, дурь-то выбить из пустой головы.

- Как же это он таково скоро? - молвил Патап Максимыч, не глядя на Колышкина.

- Такие дела всегда наспех делаются,- сказал Сергей Андреич.- Баба молодая, кровь-то, видно, еще горяча, а он из себя молодец... Полюбился... А тут бес... И пришлось скорей грех венцом покрывать... Не она первая, не она последняя... А ловок вскормленник твой... метил недолго, попал хорошо.

- Да, ловок,- вздохнул Патап Максимыч, и яркая краска облила думное лицо его.