Долго ждать не пришлось. Лана со своим спутником - патлатым молодым хиляком - выскользнула из комнаты и направилась в сторону кухни.
Потом послышались скрип двери и осторожные шаги на лестнице.
Крепыш, выскочив на улицу и стараясь держаться в тени, двинулся вслед за парочкой. Слава Богу, он успел заранее позаботиться о содержимом сумочки Вересовской. Теперь оставалось только отследить, где приземлятся влюбленные голубки, чтобы успеть дать отмашку.
Исчезновение именитой столичной гостьи тем временем обнаружили и остальные посетители "Дыры". В кругах собравшегося бомонда возникла легкая паника. Но больше почему-то проявляли беспокойство двое молодых, широкоскулых и узкоглазых мужчин, облаченных в желтые одеяния буддийских монахов. Они не были ни художниками, ни музыкантами, ни тусовщиками без определенных занятий. На первый взгляд, они были теми, кем хотели казаться служками из петербургского дацана. Убедившись, что Даны нет нигде, они, крайне взволнованные, покинули бывшую коммуналку.
Один из них перед уходом отозвал в сторону девицу с бусинами в косичках.
- Станет что-то известно про нее, немедленно звони. Поняла?
Та понимающе закивала, уверяя своего экзотического собеседника, что оправдает его высокое доверие. Впрочем, на этом вечере каждый второй выглядел не менее экзотично.
***
Приземлиться нам с Ланой довелось у стойки бара в клубе "Три семерки", заведении, оформленном под забегаловку времен застоя. Гвоздем заведения был настоящий портвейн советских времен и похабные шутки бармена о присутствующих. Только цены в заведении были совсем не советские.
Мы сидели всего четверть часа, а содержимое моего кошелька стремительно приближалось к нулю. С той же стремительностью Дана, накачивавшаяся портвейном, приближалась к состоянию абсолютной невменяемости. Жаль, что ни папа, ни Кембридж не приучили девушку платить за свои удовольствия из собственного кармана. Вот она и использовала мой. Сам я не слишком налегал на портвейн (да я его и не люблю), предпочел пиво. Правда, денег у меня хватило лишь на одну кружку. Народу в "Трех семерках" было не густо.
Человек пять сидело там на момент нашего прихода, да еще какой-то невысокий парень появился через пару минут после нас и увлеченно ковырялся в сосисках за угловым столиком.
Я повернулся на скрип входной двери. В зал неторопливо вошли трое милиционеров. Направлялись они прямо к нам. Вернее, к моей спутнице.
- Документы, - тот, что носил на плечах старшинские погоны, тронул Лану за плечо.
- Чего? - повернулась Вересовская к представителю закона, и в ее голосе послышались истерические нотки.
Не стоит спорить с раздраженными людьми с милицейскими дубинками в руках. Папочка, похоже, это Лане не объяснял. Нет, ее не стали бить лицом о полированное дерево стойки - просто старший взял девушку за плечо, и от боли Вересовская зашипела.
Секунда, и ее острый ноготок пропахал щеку старшины. Я было дернулся, но ладони двух других защитников порядка припечатали меня к стулу.
Лана прижимала к груди правую руку, на которой отпечатался белый след от милицейской дубинки. Не прошло и минуты, как содержимое ее небольшой сумочки посыпалось на стойку и на пол: сигареты, зажигалка, две пачки презервативов, ключи, скомканный платочек в разноцветных разводах макияжа, что-то из косметики, пара каких-то крохотных полиэтиленовых пакетиков, паспорт.
Старшина перелистал паспортину несуществующей уже почти десять лет страны.
- Вересовская Лана Викторовна, 1971 года рождения, уроженка Москвы... Это ваше, Лана Викторовна? - он кивнул на пакетики.
Ответом Лана его не удостоила, только пожала плечами.
- Может быть, твое, парень? - Он обратился ко мне.
- Первый раз вижу, товарищ старшина... - Я старался улыбаться как можно более обаятельно.
Нас повлекли в ближайшее отделение милиции. В ипостаси задержанного я еще ни разу не оказывался. Что ж, как говорили у нас в театре: все в пользу, все - в актерскую копилку.
Нас досмотрели и опросили. Меня выручила то ли фортуна, то ли мое журналистское удостоверение и фамилия Обнорского, которую я не преминул ввернуть. Глиняный Будда, извлеченный из моего кармана, не вызвал у милиционеров ни вопросов, ни подозрений. Подозрительные пакетики-то нашли не у меня, а у Даны, да и сопротивление властям она оказала (старшина то и дело прикладывал платок к кровоточащей царапине). Все изъятое у девушки описали в присутствии понятых (привели уборщицу и какого-то мужика с улицы). В журнале КП так и записали: сопротивление работникам милиции, подозрение на незаконное приобретение наркотиков. То, что в пакетиках какая-то дурь, никто из присутствующих не сомневался - предстоящая экспертиза должна была только подтвердить, какая именно.
- Надо же, - пробурчал помощник оперативного дежурного, внося фамилию Даны в КП, - однофамилица Вересовского.
- Не однофамилица, а дочь, - пробурчала Дана.
Тут все немного всполошились. Одно дело - прихватить с наркотой какую-то профурсетку, хоть и из Москвы, а совсем другое - дочку человека, максимально приближенного к верхам. Ситуация становилась непредсказуемой: за такое задержание можно было с одинаковым успехом огрести и медаль на грудь, и огурец в...
Обо мне как-то забыли, зато вокруг Даны засуетились.
Старшина растерянно погладил подсохшую царапину на щеке, хотел что-то сказать, но махнул рукой и ушел курить на крыльцо. Зато оперативный дежурный с майорскими погонами принес дочери олигарха стакан с чаем и бутерброды (похоже, пожертвовал собственной заначкой).
Отпускать ее, правда, не собирались.
А вот со мной парой слов перекинуться дали.
- Володя, - Вересовская протянула мне визитку, - позвони отцу. Я понятия не имею, что это за пакетики, откуда они взялись...
- Хорошо, позвоню, - сказал я.
Лану завели за барьер, лязгнула дверь "обезьянника".
Из отделения мне позвонить не дали. Спасибо, за решетку не угодил, а могли легко вместе с Вересовской к наркотикам пристегнуть. Сидел бы с ней в "обезьяннике", брал интервью: "Роль легких и тяжелых наркотиков в процессе художественного творчества"...