- Неужто вы думаете, друзья, что мне стоит жалеть вот эту мою грубую, безобразную даже оболочку? Да моя душа словно в насмешку всунута в ее мерзкую темницу! Я и раньше тяготился плотью своей, неужто теперь, в старости, буду хоть чуточку дорожить этой рухлядью?!. Как дурнушка ненавидит и клянет свое тело, так и я издавна полон презрения к нему. Да пропади оно пропадом, жалеть не буду, тьфу!..
А сам подумал: "Это вранье звучит так искренне, потому что и впрямь досаждала мне часто моя грубая плоть. Мне легче думать, что лишь она была помехой для моего сближения с Аспасией. А теперь вот надеюсь, безумный, что скоро станут ближе наши души, отделенные от тел..."
Ученики, видя, как он, ерничая, разошелся, стали переглядываться, довольно подмигивать друг другу: дескать, наш старик держится молодцом!.. А Сократ продолжил:
- Давние наши предки были не так уж просты и наивны, призывая всех очищаться от "житейской скверны", называя это очищение п о с в я щ е н и е м. Они открыли нам, что сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и посвященные, отойдя в Аид, поселятся среди богов. А уж истинных-то философов, клянусь псом, и стоит считать посвященными! Одним из таковых старался стать и я, грешный, - всю жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего я достиг узнаю, как приду в Аид. Насколько я понимаю, ждать осталось недолго...
"Нет, долго, еще очень долго! Чем же я буду их занимать?! - мелькнуло в его сознании, но он, делать нечего, завершил свое оправдание:
- Вот вам моя защитительная речь, Симмий и Кебет: вот почему я сохраняю спокойствие и веселость. И если вам, друзья, моя речь показалась более убедительной, чем афинским судьям, это просто замечательно!
Восторженное молчание прервал увалень Кебет:
- Сказано прекрасно, спору нет! Но вот мне не так-то просто принять на веру, что душа, расставшись с телом, не гибнет, не рассеивается, словно дыхание или дым, а уж еще трудней уверовать, что, продолжая существовать, она обладает будто бы способностью мыслить. Клянусь Зевсом, без доказательств я эту веру не приму!
- И верно, милый Кебет, - обрадовано согласился Сократ, - нужны доказательства и обстоятельные разъяснения. Хочешь, потолкуем об этом?
- Очень хочу! - от волнения пышущий здоровьем Кебет даже дал "петуха".
- Хо-ро-шо! - прочувствованно произнес Сократ, довольный, что не пришлось ему подыскивать тему для продолжения беседы. - Сдается мне, что теперь никто, даже комический поэт, не решится утверждать, будто я попусту мелю языком и разглагольствую о вещах, которые меня не касаются...
При этих словах одни ученики нахмурились, другие заулыбались, но все вспомнили не столь уж давние нападки комических поэтов на Сократа и особенно глумливые строки язвительного Аристофана, натужно старавшегося высмеять философа в своих "Облаках". Сократ, казалось, ни малейшего внимания не обращал, как его поносят со сцены театра, лишь теперь обмолвился...
- Итак, если не возражаешь, Кебет, приступим к рассуждению, - продолжал узник с воодушевлением. - Есть древнее учение, что души умерших, пришедшие из нашего мира в Аид, какое-то время находятся там и снова возвращаются сюда, вселяясь в новорожденных. Если это так, если живые души вновь возникают из умерших, то наши души, друзья, уже должны были побывать хоть однажды в Аиде, иначе бы и нас не было. Но пока мы не располагаем достаточными доказательствами, что живое возникает из мертвого, потому поищем иных доводов... Давайте задумаемся: вот если, к примеру, существуют две противоположные вещи, необходимо ли, чтоб одна возникала из другой, ей противоположной?
- Да... - раздумчиво протянул Кебет. - Например, сон переходит в бодрствование и наоборот.
Сократ улыбнулся, зная, что его собеседник, при всей живости, любитель поспать.
- А слабое возникает из сильного, скорое из медленного, большее из меньшего... Эти противоположности возникают одна из другой, и переход между ними обоюдный, не так ли?
- Ты совершенно прав, - согласился Кебет.
Хитроватая усмешка, зародившись на губах Сократа, утонула в его клочковатой седой бороде, сросшейся с такими же усами. "Искусству вытаскивать из людей мысли, помогать рождению суждений обязан я в равной степени матери своей, повитухе, и Ей, незабвенной Аспасии, - подумал он. - Вот и у самых врат Аида пригодилась мне эта сноровка!.."
- А ответь мне, Кебет, - спросил он, уверенный в незамедлительности ответа, - есть ли что-нибудь противоположное жизни, как сон противоположен бодрствованию?
- Конечно, есть... Смерть!
- Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга... Стало быть, из живого что возникает?
- Мертвое.
- А из мертвого что?
- Должен признать, что живое!
Кебет утер пот со лба, хотя в темнице было совсем не жарко. В который раз - в последний! - давался он диву, как умеет учитель убеждать. Все, пришедшие проститься со смертником, глядели на Сократа с немым восторгом. Он обвел их победным взглядом и заключил:
- Стало быть, мы уже располагаем достаточным, на мой взгляд, доказательством, что души умерших должны существовать в каком-то месте, откуда они вновь возвращаются к жизни!
Друзья Сократа восхищенно загалдели, словно дети, будто не в темнице приговоренного они, а на залитом солнечным светом пустыре, пригодном для всяческих игр. Узник глядел на них и думал: "Милые мои! Как же мне жаль расставаться с вами!.. Вот сейчас, чтобы вас утешить, уподобился я софисту - доказывал то, во что сам не очень-то верю. А ведь как презирал я за это софистов!.. Родные мои! Не только вас я утешаю - себя тоже. Ведь это враки, что не боюсь я смерти. Боюсь, еще как боюсь! Страшна мне и чужая смерть: не смог ведь присутствовать при погребении Перикла, а уж идти в погребальной процессии Аспасии было и вовсе выше моих сил... Мне жутко, что уже очень скоро не увижу я солнца, мне жаль прощаться с этим безобразным, изрядно поношенным телом моим, как жаль расставаться с бурым, видавшим виды, прожженным гиматием... Плащ мой загорелся когда-то от светильника Аспасии, я и сам до сих пор горю от Ее светильника. И боюсь, как бы со смертью не кончилось это горение, утешаю себя умствованием... Любимые мои, хоть и кривляюсь я нынче перед вами, но, клянусь Аполлоном, нет в этом злого умысла... Я всегда сердился, когда вы называли меня учителем, но все же рад буду, если и впрямь чему-то научил вас... А ведь я и взаправду хотел научить вас любви, и только теперь понимаю, что нет и не может быть таких учителей... Живите без меня, любимые мои, сами постигайте науку любви, которая даст вам истинное знание, а я укреплю свой дух софизмами, чтобы не запомнили вы меня растерянным, угнетенным страхом смерти, пес бы его побрал! Хочу, чтобы последний мой урок запомнился вам на всю жизнь"...