И что такое счастье.
Затем я лениво прикидывала, можно ли быть счастливым, живя в доме с такими ужасными стульями в стиле барокко, древними гобеленами и старыми картинами. Или быть замужем за принцем таким-то - толстым, лысым, с вставными зубами, - который был примерно в двенадцать раз старше бывшей "исполнительницы экзотических танцев", на которой он женился. Ростом он доходил ей только до талии.
Полежав так немного, я отправлялась в ванную комнату. Чтобы собраться совершить это путешествие, мне требовалось не менее получаса. Мое тело казалось мне свинцовым.
После туалета у меня едва хватало сил добраться до постели. "Полежу минут пять, - обещала я себе, - и тогда как следует оденусь". Но тут наступало время снова кормить Кейт.
А потом снова требовалось прилечь хоть на пять минут...
Так до одевания дело никогда и не доходило.
Если бы у меня была возможность остаться одной и заснуть навечно, все было бы в порядке. Так я думала. Но люди продолжали меня дергать.
Однажды, когда я лежала в кровати, в комнату вошел молодой человек, похожий на неандертальца, с молотком в руке.
Моей первой реакцией была мысль, что я свихнулась и у меня галлюцинации.
Но тут в комнату ворвалась возбужденная мама.
Оказалось, что молодой человек пришел установить детскую систему сигнализации, которой предстояло соединить мою комнату с гостиной. Мама не спускала с него глаз, пока он работал внизу, но когда ей пришлось отойти к телефону, он поднялся в мою комнату.
Мама ринулась вперед и силой заставила меня встать с постели. У меня до сих пор синяки на руке.
Понимаете, она полагала, что у молодого человека могут возникнуть дурные мысли, если он будет работать рядом с кроватью, на которой валяюсь я. Поэтому она и стремилась меня побыстрее переместить.
Еще меня постоянно донимала Хелен. Каждое утро она возникала в дверях и, гладя на мое распростертое тело, рявкала:
- Завтрак готов. И кто придет последним, тот грязная свинья!
Она исчезала, с грохотом спускаясь по лестнице в кухню, и я не успевала сказать ей, что я и так толстая, как свинья, так что таким способом меня не возьмешь.
Я действительно была большой и толстой, тут уж не поспоришь. Арбузообразная, так сказать. По крайней мере, я была такой, когда приехала в Дублин. Сейчас я не знала, какая я. потому что не смотрелась в зеркало и не пыталась примерить какую-то одежду с того самого лня, как уехала из Лондона.
Вне сомнения, от меня пованивало: вымыть голову меня можно было заставить с таким же успехом, как взобраться на Эверест. Иногда я принимала ванну, но только под давлением мамы - и с большой неохотой.
Хотя, возможно, я все-таки не была свиньей: я честно не могла припомнить, когда в последний раз ела. Я не испытывала голода. Сама мысль о еде приводила меня в отчаяние. Я вся закоченела внутри, и казалось, что я не смогу проглотить ни кусочка.
Поверить невозможно, что все это происходило со мной! Ведь я всегда отличалась отменным аппетитом. Особенно много я ела во время беременности. В юности мне безумно хотелось быть худосочной. Я не понимала, что те, кто страдает анорексией, больные, несчастные создания. Я считала, что им жутко повезло, потому что у них торчат берцовые кости, бедра узкие и такой вид, будто их вот-вот сдует ветром.
Что бы ни случалось, аппетита я не теряла. Экзамены, собеседования для получения работы, суета свадебного дня - ничто не могло заставить меня перестать есть, как лошадь. Если я встречала худую женщину, которая говорила: "Надо же, я опять забыла поесть", я смотрела на нее с изумлением и завистью. У меня всегда был здоровый аппетит, как ни печально в этом признаться.
Даже когда придет конец света, мы все покинем свои бренные тела и окажемся на небесах, когда время перестанет существовать, наш дух очистится и мы будем жить вечно, даже тогда мне потребуется плотный завтрак в одиннадцать часов утра.
Обычно я утешала себя мыслью, что тощие люди наверняка безбожно врут: они либо пьют таблетки, либо отсасывают жир каждую пятницу.
Теперь же, впервые в жизни, я не была голодна. Более того, одна мысль о пище вызывала у меня отвращение.
Мне было на все наплевать. Я ни от чего не получала удовольствия. Вот если бы я так себя чувствовала, когда мне было семнадцать! Я бы тогда считала себя одной из избранных. Сейчас же я была слишком уставшей и несчастной, чтобы думать об этом.
День тянулся за днем. Иногда я сползала с постели и несла Кейт вниз, в гостиную, чтобы вместе с мамой посмотреть австралийскую мыльную оперу. Выпивала с ней чашку чая и возвращалась к себе.
К сожалению, Хелен продолжала меня донимать. Через три дня после установки сигнализации она на цыпочках вошла в мою спальню.
- Эта штука работает? - шепотом спросила она.
- Что? - сердито отозвалась я, поднимая взор от журнала. - Нет, разумеется, она не включена. Зачем, черт побери? Кейт здесь, и я тоже.
- Прекрасно, - сказала она. - расчудесно! - И она аж согнулась от хохота. Даже слезы бежали по щекам.
Я сидела на кровати и смотрела на нее с плохо скрываемым отвращением.
- Извини, - сказала она, утирая слезы и стараясь взять себя в руки. Извини, пожалуйста.
- Что происходит? - спросила я у сестры, когда она немного успокоилась.
- Сейчас покажу, - пообещала она. - Но ты должна быть тихой, как мышка.
Она подошла к переговорному устройство сигнальной системы, включила его и начала нараспев приговаривать:
- Анна! Ооо, Аааанна!
Я удивленно смотрела на нее.
- Что ты такое творишь, черт побери?
- Заткнись! - прошипела она и выключила переговорное устройство. Разве не видишь, я знакомлю Анну с духами.
- В каком смысле? - спросила я, сбитая с толку.
- Эта дуреха Анна сейчас одна в гостиной. Она ничего не знает про переговорное устройство, вот и подумает, что слышит голоса, - с досадой пояснила Хелен. - А теперь, пожалуйста, заткнись.
Хелен снова начала завывать; сообщила Анне, что она - ее духовный наставник, что она должна особенно тепло относиться к своей сестре Хелен и тому подобное. Она провела добрые полчаса на коленях, шепча в микрофон.