В своих воспоминаниях, изданных несколько лет назад, Василий Николаевич Ерошенко восхищается боевым порывом красноармейцев и командиров стрелковой бригады, которых перевозил Ташкент, их стремлением скорее попасть в Севастополь. Ерошенко рассказывает об одном старшем лейтенанте, не желавшем мириться с тем, что его батарея оставлена в Новороссийске до следующего рейса, и настойчиво требовавшем, чтобы ее погрузили немедленно.

С просьбами и требованиями такого рода армейцы обращались и ко мне. Сибиряки - так называл себя личный состав 142-й стрелковой бригады полковника Ковалева, формировавшейся где-то за Уралом, - запомнились в базе как люди, рвущиеся в бой. Тем, что их посылают в Севастополь, они гордились.

Но командир Ташкента не говорит о том, как рвался на севастопольский курс он сам. Всей душой стремились туда и его товарищи - капитаны 3 ранга П. М. Буряк и А. Н. Горшенин, экипажи всех трех кораблей. С поразительной быстротой устраняли они неисправности материальной части и другие помехи, способные задержать поход. Раз от раза ускорялась погрузка. Предупреждение, что выход может быть по обстановке назначен раньше намеченного срока, никого не заставало врасплох и воспринималось с каким-то особым, мужественным удовлетворением.

Задача на каждый из этих походов ставилась командирам кораблей от имени Военного совета флота. Во все существенные детали подготовки очередного рейса вникали контр-адмирал Елисеев и дивизионный комиссар Азаров.

Перед выходом в море Василий Николаевич Ерошенко и командир Безупречного Петр Максимович Буряк любили пошагать вдвоем по Элеваторной пристани (дальше этого причала они отлучались со своих кораблей разве что только в штаб базы). Их, должно быть, тянуло друг к другу, и они выглядели, как родные братья, оба кряжистые, широкоплечие, крепко сшитые, со спокойными, уверенными движениями. Сильные, могучие люди, словно рожденные для командирского мостика!

Помню, на этой же пристани член Военного совета флота Илья Ильич Азаров, поговорив с Буряком о предстоящем походе, спросил, не перевести ли временно на берег его сына Володю.

Шестнадцатилетний Володя Буряк с разрешения командира дивизиона стал на отцовском корабле юнгой, освоив обязанности наводчика зенитного автомата. Юнги и воспитанники - отчаянные и предприимчивые подростки, сумевшие всеми правдами и неправдами попасть на действующий флот, были и на других кораблях. Как-то в относительно спокойное время я собрал ребят, которые плавали на тральщиках и катерах нашего ОВРа, и пытался убедить, что им все-таки лучше бы учиться пока в школе. Предлагал организовать это так, чтобы они жили все вместе, на флотском довольствии (у большинства не было ни дома, ни родных), не расставаясь с морской формой. Но уговорить не удалось ни одного - мальчишки желали воевать.

Удалять отважных ребят с кораблей в приказном порядке не хотелось, тем более что моряки привыкли к ним, полюбили. И все же не место им было на кораблях, прорывающих со смертельным риском вражескую блокаду. Естественно, тревожился за них и Азаров.

На его вопрос о Володе капитан 3 ранга Буряк сперва попробовал отшутиться - разве, мол, теперь парня с корабля прогонишь? А потом сказал очень серьезно:

- Если я сейчас оставлю Володьку на берегу, что будет думать команда? Что командир не уверен, вернемся ли с моря? Нет, товарищ дивизионный комиссар, таких мыслей ни у кого быть не должно.

Наверное, весь этот разговор давно бы забылся, если бы поход, перед которым он происходил, окончился для Безупречного благополучно...

26 июня, через шесть с половиной часов после того как эсминец Буряка вышел из Новороссийска, корабль был атакован фашистскими бомбардировщиками и в него попали две крупные бомбы... В штабе базы узнали о беде из радиограммы командира Ташкента, адресованной одновременно в Севастополь и Новороссийск (Елисеев находился у нас). Лидер шел следом за Безупречным, с него увидели взрывы на горизонте, а затем, подойдя ближе, - плавающих среди обломков людей, над которыми кружили, расстреливая их из пулеметов, фашистские стервятники. Ташкент сам отбивался от атак с воздуха и застопорить хода не мог - это означало бы верную гибель, но Ерошенко просил разрешить ему задержаться в том районе моря до наступления темноты, чтобы тогда подобрать уцелевших.

Командующий флотом приказал командиру лидера следовать по назначению. Суровый приказ, однако иного быть не могло. На борту Ташкента находились подразделения стрелковой бригады, драгоценные для севастопольцев боеприпасы. Задержка на маршруте, даже если бы лидер и не потопили, означала, что в Севастополь он уже не попадет - июньская ночь коротка. А после того как не дошел туда один корабль, другому надо было дойти во что бы то ни стало.

И лидер, сбросив на воду все спасательные круги и аварийные плотики, пошел дальше, продолжая бой с самолетами. Потом Ерошенко писал в своих воспоминаниях: Люди с Безупречного видят нас. Вот целая группа издали машет взлетающими над водой руками. И машут они так, будто не зовут на помощь, а хотят сказать: Проходите мимо!

Такое могло и показаться. Но нет, не показалось - так было. Ночью в Новороссийск вернулась из Севастополя подводная лодка М-112, подобравшая в море краснофлотцев с Безупречного Ивана Чередниченко и Гавриила Сушко. Другая малютка спасла мичмана Миронова. Эти моряки рассказали, как они и их товарищи, боясь, что и лидер будет потоплен, если остановится их подбирать, сигналили ему, цепляясь за плавающие обломки, чтоб не задерживался, чтоб спешил в Севастополь...

Из солдат-сибиряков не спасся никто. Погибли и Буряк с сыном.

После гибели Безупречного мы еще больше тревожились за Ташкент.

Незадолго до полуночи радисты приняли сообщение, что лидер пришел в Камышевую. А через два часа - что он вышел оттуда. Около пяти утра поступила радиограмма с борта Ташкента: Обнаружен воздушной разведкой противника.

Проскочить в ясный летний день незамеченным лидер, разумеется, не мог. Появление самолета-разведчика, определившего его место, скорость, курс, просто означало, что налет бомбардировщиков последует в течение ближайшего часа. Истребители с кавказского берега могли прикрыть корабль значительно позже.