- Атаман! - позвал Береславский из глубины.

Атаман просунул голову внутрь. Он плакал. Второй раз за месяц. А может, за жизнь.

- Не будь злым, Атаман, - попросил Ефим.

- Не буду, - пообещал Атаман.

Больше они не встречались.

"Ауди" степенно ползла в потоке машин, не пытаясь лавировать и обгонять. Ефим не спешил. Это был его стиль: сначала - сделать, потом - обдумать. В зеркальце заднего обзора он разглядывал Атамана. Сколько ж ему? Лет тридцать семь-тридцать восемь. Такой же тщедушный и злющий, как прежде. Только лицо морщинистое, да редкие короткие волосы в седине.

Все в нем не удалось. Даже седина не благородная, а какая-то сивая. Чего с ним теперь делать? Если б не мгновенно пронзившая сердце жалость - не к этому опустившемуся урке, а к тому одинокому пацану, - их сложно было бы представить вместе.

- Нагляделся? - зло спросил Атаман.

Тон ничего хорошего не предвещал, но Ефиму вдруг стало легче. Атаман никогда не был подарком. И тогда, и сейчас. Значит, судьба.

- Ты откуда такой красавец?

Атамана передернуло:

- Останови, я вылезу.

- Бедный, но гордый...

- Останови, сука!

Ефим ударил по тормозам, прижал машину к бордюру. Резко развернул, насколько позволяло спортивное сиденье, свое грузное тело.

- Меня нельзя так называть! Ты забыл?

- Ударишь инвалида?

- Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.

- А что ты обо мне знаешь? - зашелся Атаман. - Ты вылечился и пошел в институт. А я - в зону. С четырнадцати лет!

- Ты тоже мог в институт.

- Не мог! Там другие институты!

- В лагерь случайно не попадают.

- Вы суки! Все суки! Суки! - С ним случилась истерика. Он забился в судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.

Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел, и он начал приходить в себя.

- Успокоился? Я тебя в зону не загонял. Свинья грязь ищет сама.

- У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, - неожиданно спокойно сказал Атаман.

- Ну и что?

- Участковый пришел, спросил, когда у меня день рожденья. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рожденья интересуется. У меня мать и то не помнила.

- Ну и что?

- Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить*. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся**, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.

- А ты что, не при делах был?

- Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?

Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.

У Атамана от напряжения свело челюсти.

- Ты веришь? - Он облизал пересохшие губы.

- Не знаю. Похоже, верю... - задумчиво произнес Ефим. - А где ж ты был, когда ломали ларек?

- У тебя, - осипшим голосом сказал Атаман. - В больнице. Тебя выписывали...

Некоторое время они сидели молча.

- Тебя встречали родители. На белых "Жигулях". А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.

- Анька, - машинально подтвердил Ефим.

- А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером - Француз...

- Ты что, всю ночь там околачивался?

- А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.

- Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.

- Я - волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.

- Дурак ты, а не волк. - Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. - Где ногу оставил?

- Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.

- Побег?

- Третий. Четыре "ходки". Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?

- Почему наколок нет?

- На той руке были, - усмехнулся Атаман. - Мне "партаки" ни к чему. Я и так в авторитете.

- А почему тогда на перекрестке стоишь?

- Слишком много спрашиваешь, - помрачнел Атаман.

- Ладно, отложим. Чем дальше займешься?

- Есть план, Ефим.

- Какой же?

Атаман молчал.

- Так какой же?

- Умирать собираюсь. Рак у меня. Потому и отпустили.

ГЛАВА 6

Вот я и в тюрьме. Лежу на нарах, как король на именинах. Кроме меня тут таких королей трое. Воздух спертый, а запах - тюремный. Я в тюрьме в первый раз, но запах понял сразу - тюремный.

Плохо помню все, что было после стрельбы на Тополевой.

Омоновцы сначала меня крепко прижали. Потом разобрались, втихую снимали наручники, носили сигареты и еду. Потом привезли сюда.

Будущие соседи встретили индифферентно. Один поначалу гонорился. Но весть о моих подвигах разнеслась очень быстро, так что никаких притеснений я не почувствовал. Больше всего я сейчас себе напоминаю Леонова из "Джентльменов удачи". Пасть порву, моргала выколю!

Господи, попал в тюрьму, а такой веселый! У меня действительно отличное настроение. Мои дети и жена живы. Благодаря мне. Что ж мне, плакать, что ли?

Конечно, завтра мне будет хуже. А послезавтра - еще хуже. А уж как плохо мне будет через десять лет...

Что я леплю? Я не собираюсь сидеть десять лет! И Ефим не собирается работать без меня десять

лет.

Давай, Ефим, давай! Ты - моя главная надежда!

ГЛАВА 7

- Не похож ты на умирающего, - задумчиво произнес Ефим, когда прошел первый шок.

- Справку показать? - снова вызверился Ата-ман.

- Я все равно не разберусь. Но на умирающего ты точно не похож. Я умирающих видел. Знаешь что, поедем к Сашке, моему бухгалтеру. У него жена врач. И как раз по твоей части.

- Мне в больничке сказали, что полгода от силы.

- Где полгода, там и год. А где год, там и десять. - Ефим ни в грош не ставил лагерную медицину. Да, впрочем, и нелагерную тоже. Кроме того, он был фаталистом. С одной только добавочкой: прежде чем погибнуть по определению судьбы, предпочитал помахаться до упора. Жизненный опыт показал, что такая тактика иногда способна менять определения судьбы. - А даже если полгода, их все равно надо прожить. Перекресток - не дело.

- У меня своя голова есть.

- Я невысокого мнения о твоей голове, Атаман.

На этот раз Атаман стерпел молча. Его, конечно, бесило высокомерие и отстраненность Ефима. Еще с тех, "пионерских" времен. За такой ответ другой и "перо" в живот мог схлопотать. Это случалось в богатой Атамановой биографии своего рода плата за сохранность авторитета. Но Ефим - другой. Он всегда говорит, что хочет. И делает, как считает нужным. Он всегда адекватен, определил бы Атаман, если бы знал это слово. И место Атамана по сравнению с Ефимом - всегда второе.