Маркэнд поднялся. Лев, стоя, кричит на Мэтью Корнера, который, улыбаясь, гладит по голове золотоволосую девушку. Ленк сидит напряженно, стараясь чувствовать себя хозяином в своем доме, который жена отняла у него. Торилл поет. Стайн - грозовая туча, облако нежности... Маркэнд направляется к двери, и Теодора идет за ним; Торилл поет; песня и Элен наполняют Маркэнда, все остальное нереально, и все вне его.

Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.

- Мне нужно идти, - сказал Маркэнд тихо, потому что голос Торилла, точно луч, проникал через дверь. - Я решил, что удобнее будет выскользнуть незаметно.

- Почему вы убегаете? - спросила она.

- Разве я убегаю?

- Да. Вы убегаете.

Он видит, как дом, качаясь, плывет в темном воздухе; видит, как Элен мчится на Запад. Он заставляет себя смотреть на эту женщину. Прямые волосы, стянутые на висках, сзади спускаются на шею; острый подбородок и слишком подвижный, слишком красный рот; худощавые руки, синеватые на сгибе локтя; груди, подчеркнутые обтянутым платьем. Извне она вторгается в его стремление к Элен. Он испытывает к ней неприязнь. Он не слушает ее слов.

- Благодарю вас за гостеприимство, оказанное чужому.

- Разве вы чужой?

Он не слушает ее слов; она все еще стоит, прислонившись к двери, и он следит за ней, точно боится, что она может напасть на него. Она чужда и безобразна; он испытывает к ней неприязнь.

- До свидания, - говорит он. - Спасибо.

Одно мгновенье ее глаза вглядываются в него, и Маркэнд видит, что она тоже не понимает и боится. Потом - быстрым движением - она поворачивается, открывает дверь и исчезает за ней. Песня Горилла замирает. Маркэнд один спускается с лестницы.

Земля завершает свой круг, когда Маркэнд медленным шагом уходит от крыльца дома Ленков в городской туман. А в это время...

Лоис Поллард усаживается в своем кресле пятого ряда между Чарли, ее мужем, и высоким мужчиной, который хочет стать ее любовником. Сорок девушек на сцене выбрасывают ноги, до бедер затянутые в телесного цвета шелк. Вокруг ног кружит, плещется музыка; подпрыгивают хористы; картонные деревья с кружевной листвой у задней кулисы изысканно мертвы; ноги единственное, что живет в этом мире. Сорок пар ног, выброшенные вперед, окутанные ритмом танца, влекут глаза мужчин вслед за их мыслями к невидимым изгибам тела, туда, где скрыто наслаждение. - Я его не люблю. Ну и что ж с того? Чем он хуже других? Он большой и сильный. Мне тридцать два года. Каждая девушка в этой шеренге по крайней мере на десять лет моложе меня. Может быть, их счастье в том, что они _должны_ делать это ради денег: при таком разнообразии когда-нибудь должно же повезти. Необходимость... мать радости. Кое-что уже исчезает к тридцати двум годам. Неумолимо меняется тело: уже не тот цвет, не тот запах. Невозможно бороться с годами. А зачем бороться, Лоис, когда годы все уносят с собой?.. Все обращается в ничто. Как будто едешь в поезде - о, как быстро! - и в жалкой попытке удержаться на месте бежишь по вагонам назад, против движения. Год с тех пор, как Дэвид... - Лоис видит его. Крупную голову Дэвида, круглый лоб, странный взгляд... мальчишеские глаза... куда-то поверх тебя, мягкое и сильное прикосновение его рук и его голоса. Она чувствует человека, который сидит рядом с нею. - Он похож на Дэвида, по крайней мере телом он похож на Дэвида. - Рука Лоис движется в темноте, пока девушки танцуют, но не к мужу. А в это время...

Солнце ушло из окон кухни Двеллингов в Канзасе; Фил и Эстер, Ингерсолл, Кристина и Клара сидят за ужином. Эстер срезает тесто с яблока. - Такие же яблоки в тесте он ел, когда Филип предложил ему остаться у нас и работать в "Звезде". - Эстер оглядывает с отвращением свою семью, собравшуюся за столом. Все поглощены едой. Кристина помогает Кларе справиться со своей порцией... так серьезно, столько усилий. Ингерсолл жадно пожирает свою, для него в этом целый мир желаний и наслаждения. - Для меня этот мир закрыт. - Фил ест спокойно, не торопясь. Как будто ему так и положено! Эстер отодвигает свою тарелку. Все в жизни скучно и серо. Кристина видит, как она отодвинула тарелку; Эстер знает, что Кристина поняла почему. Ненавижу ее! Она нищая, вдова. Я ненавижу ее так, как будто она сильна. Почему ее короткое прощание с Маркэндом согрело ее так, как я никогда не была согрета?.. - Взгляд Эстер становится напряженным, и губы сжимаются; она с трудом удерживается от слез или злобных выпадов против Кристины; рот некрасиво кривится; что-то застилает глаза. А в это время...

В маленькую комнату на холме в Сан-Франциско ударяет с моря позднее солнце. Комната очень тесна и завалена дешевыми китайскими безделушками. Солнце играет на металлическом столбике кровати и в белокурых блестящих волосах женщины, которая полусидит в подушках. Ее лицо с необыкновенно светлыми глазами кажется совсем белым; на шелковой сорочке под грудью расползается все шире кровавое пятно. У стены напротив, в тени, прижался человек. Его медная кожа обнажена, в руке у него нож.

- Айрин! - шепчет он. - Айрин! Ты умираешь? Я не хотел этого. Ты ничего не чувствовала... Я не мог вынести, Айрин!..

Айрин не больно, она не ощущает ничего. Когда вонзился нож, она услышала над собой крик - он разбудил ее; но ей хочется спать, и она должна уснуть еще! Уже надвигается сон. Она слышит, что говорит этот маленький мексиканец. Дурак! Вместо того чтобы просто взять ее, как все, он влюбился в нее... Тот, другой дурак, в Канзасе, тоже рассердился на нее из-за того, что она ничего не чувствовала. - Зачем ты жмешься там, у стены? Уходи и дай мне спать. - Она слишком устала, чтоб прогнать его. Все равно... пусть только он сидит смирно и не будит ее больше. - Он меня больше не разбудит. - Глаза ее закрываются, солнце гаснет на ее волосах, и голова бессильно никнет на подушку. А в это время...

Дебора Гор на кухне играет с сыном в шашки. Теплый свет лампы на столе превращает дымчатые пряди ее волос в золото. Гарольд опять проигрывает, уже второй раз. Нехорошо Гарольду проигрывать - он не из тех, кому проигрыши на пользу. Мать хмурит брови, притворно озабоченная, и с рассчитанной медлительностью делает ошибочный ход. Гарольд берет две ее шашки, и его лицо проясняется. Этот мальчик не из тех, кто проигрывает, чтобы победить, чтобы через проигрыш возродиться! Она чувствует присутствие Дэвида. Вдалеке замерли крики толпы, ломающей мебель в его доме, и вдвоем они ощупью бредут по темной тропинке, уводящей от Клирдена на большую дорогу. Отстраняясь от ветки, уже иссушенной осенью, она своим телом касается его тела. Тут, во мраке, им ничто не грозит. Тучи полны тьмы и ветра, в просветах мелькают и гаснут звезды. Свобода вихрем мчится по миру и уносит их с собою. Тут можно изведать экстаз, и темная тропинка все скроет. Тело ее почти падает на него. Она остановилась, и он остановился тоже. Вот миг, когда он может обнять ее. Она чувствует, как его рука сжимает ей плечо... и это все. Больше ничего не будет. Она проиграла. Но она идет дальше. И в проигрыше есть луч света, есть свой экстаз, неведомый победителю...