КЛЭЙ. ( Целует ее шею и пальцы.) И что тогда?
ЛУЛА. Что тогда? Тогда мы выйдем на улицу, будет поздняя ночь, вдохнем свежий воздух, покушаем яблоки и неторопливо пойдем ко мне домой.
КЛЭЙ. А почему неторопливо?
ЛУЛА. Мы будем рассматривать витрины магазинов и выкидывать какие-нибудь странные штуки, например, если встретим еврея-буддиста, то непременно умерим его самомнение после слишком крепкого кофе.
КЛЭЙ. И во имя какого бога?
ЛУЛА. Моего.
КЛЭЙ. А какой у тебя бог?
ЛУЛА. Такой же, как и у тебя.
КЛЭЙ. Так у нас он один?
ЛУЛА. Ну, конечно. ( Обращает внимание на одного из входящих людей.)
КЛЭЙ. А потом пойдем домой, если ничего не случится?
ЛУЛА. ( У нее портится настроение, но она скрывает это.) Пойдем ко мне домой, конечно.
КЛЭЙ. Ну само собой!
ЛУЛА. Поднимемся по ступенькам на наш этаж...
КЛЭЙ. Вы живете не в небоскребе?
ЛУЛА. Да я могу жить где угодно! Только на напоминай мне, пожалуйста, об особой форме безумия...
КЛЭЙ. Так, мы поднимаемся по ступенькам на наш этаж...
ЛУЛА. С яблоком в руке я открываю дверь и завлекаю тебя, мою нежненькую большеглазенькую добычу, в мою - ну как сказать? - лачугу...
КЛЭЙ. А что будет дальше?
ЛУЛА. А затем будут танцы-шманцы-обжманцы, разные там игры, затем много-много бокалов вина, и после всего этого начнется настоящий кайф...
КЛЭЙ. Ах, настоящий кайф! ( Смущается и из-за этого явно недоволен собой.) А как это?
ЛУЛА. ( Смеется.) Это будет настоящий кайф в темном спящем доме. Да-да, настоящий! Он поднимет тебя над землей, над улицей, заселенной невежественными ковбоями. Я покажу тебе небо в алмазах, нежно сжав твою влажную руку своей...
КЛЭЙ. А почему влажную?
ЛУЛА. Тогда сухую - как зола.
КЛЭЙ. И холодную?
ЛУЛА. От тебя зависит, какую. У меня не холодно. В моей темной комнате тепло. И мы будем сидеть и говорить там долго, бесконечно долго.
КЛЭЙ. О чем?
ЛУЛА. Ну как о чем? О твоих мужских достоинствах, наверно. А как ты считаешь, о чем мы говорили все это время?
КЛЭЙ. Да я даже не знаю, о чем. Наверно, ни о чем. ( Поворачивается в другую сторону и смотрит на энергично входящего в вагон мужчину, разглядывает других, уже сидящих людей.) Эй, а я даже не заметил, когда они вошли...
ЛУЛА. Да и я тоже.
КЛЭЙ. И как медленно едет!
ЛУЛА. Да!
КЛЭЙ. Ну, ладно! А что дальше? Мы говорили про мои мужские достоинства.
ЛУЛА. И будем говорить еще, все это время...
КЛЭЙ. И все в твоей комнате?
ЛУЛА. И все в моей темной-темной комнате. Будем говорить бесконечно долго.
КЛЭЙ. О моих мужских достоинствах.
ЛУЛА. Я научу тебя всему, но только тогда, когда ты придешь ко мне домой.
КЛЭЙ. Ну что ж, это великолепно!
ЛУЛА. Об этом нельзя говорить, это можно только делать. И тогда все от винта!..
КЛЭЙ. ( Пытается улыбнуться пошире и поестественней.) Так мы едем туда?
ЛУЛА. Моя комната тебе покажется мрачной, как могила. И ты, возможно, скажешь: "Это место напоминает захоронение Джульетты."
КЛЭЙ. А что? Я могу!
ЛУЛА. Возможно, ты уже говорил это прежде.
КЛЭЙ. Ну и что? Все равно это классная встреча!
ЛУЛА. Твое лицо сейчас находится так близко от моего. Сможешь ли ты сказать мне, что любишь меня, много-много раз, только шепотом?
КЛЭЙ. Может, и смогу...
ЛУЛА. И ты будешь лгать?
КЛЭЙ. Нет, я не буду вас обманывать насчет этого.
ЛУЛА. Я только предполагаю, что ты будешь лгать. А если не будешь, значит, ты сохранишь меня в сердце.
КЛЭЙ. Сохранишь в сердце? Я ничего не понимаю.
ЛУЛА. ( Восклицает, продолжая смеяться, но достаточно резко.) Ах, не понимаешь? Тогда не смотри! Меня проводит кто-нибудь другой. Я буду здесь сидеть, закинув ногу на ногу.
КЛЭЙ. Кошмар! Какой кошмар! Вы, случайно, не актриса? У вас же мания величия!
ЛУЛА. Я уже сказала тебе, что я - не артистка. И еще я сказала тебе, что обманываю тебя все это время. А теперь делай вывод.
КЛЭЙ. И сделаю. Это что, тоже из нашей жизни, что вы описали? Или это из другой оперы?
ЛУЛА. Я сказала тебе все, что знаю... Или почти все.
КЛЭЙ. И что, между нами теперь ничего не будет? Ничего яркого?
ЛУЛА. Я считаю, что и так было достаточно яркого.
КЛЭЙ, Почему же вы тогда не смеетесь?
ЛУЛА. Ты не знаешь, какая я на самом деле.
КЛЭЙ. Хорошо, тогда расскажите, какая. Вы сказали: почти все. Что еще? Я хочу услышать все.
ЛУЛА. ( Внимательно осматривает свою сумку. Начинает говорить взволнованным и тихим голосом.) Любой роман имеет свой конец. Любой. И наш в том числе. Разве можно верить в любовь до гроба? А? ( Хлопает его по плечу и начинает перебирать вещи в сумке.) Кто умеет ждать, тот дождется. Будут и яблоки, и долгие прогулки с бессмертными интеллигентными возлюбленными. Но не ошибайтесь. Выглядывайте в окно. Листайте книги. Изменяйтесь. Изменяйтесь. А пока я вас не понимаю. Но не обольщайтесь. Вы тоже станете серьезнее. Я думаю, вы наверняка занимаетесь психоанализом - как те еврейские поэты из Йонкера, которые сожительствуют с матерями, посматривая на других матерей, или на матерей других, на этих огромадных коров. Каждый из них без царя в голове. Их стихи всегда радостны и всегда - про секс.
КЛЭЙ. Они сильные - как в кино.
ЛУЛА. Изменяйтесь. Время работает на вас, пока вы их ненавидите. ( Множество людей входит в вагон. Они подходят близко к паре разговаривающих, некоторые из них не садятся, а стоят и качаются, взявшись за поручни, и посматривают на двоих с переменным интересом.)
КЛЭЙ. Ого, сколько людей! Они, должно быть, из одного места.
ЛУЛА. Наверно.
КЛЭЙ. А откуда вы знаете?
ЛУЛА. Про них я знаю больше, чем про тебя. Они тебя смущают?
КЛЭЙ. Смущают? Почему они могут меня смущать?
ЛУЛА. Потому что ты беглый негр.
КЛЭЙ. Да?
ЛУЛА. Потому что ты пролез через эту...проволоку, и сейчас пристаешь ко мне.
КЛЭЙ. Через какую еще проволоку?
ЛУЛА. Ну что, разве у них нет колючей проволоки вокруг плантации?
КЛЭЙ. Вы, должно быть, еврейка. Иначе откуда вы можете знать про проволоку? А на плантациях ее совсем нет. Плантациями были большие открытые участки земли с побеленными домами. И каждый работающий там имел клеймо. А еще там были только солома и вонь - и так каждый день.