КЛЭЙ. Это довольно странно, да?
ЛУЛА. И это вся твоя реакция? Ты хотел сказать так: "О! Пойдем! Там мы сможем узнать друг друга поближе."
КЛЭЙ. Именно так я и хотел...
ЛУЛА. Что будет с тобой там, на вечеринке? ( Смотрит на него, уже не скрывая зла.) Кого ты будешь играть там? Мистера? Мистера Клэя Уильямса? ( Кладет руку на его бедро рядом с пикантным местом.) А что ты скажешь на это?
КЛЭЙ. Сейчас не время, вы же возбудите меня по-настоящему...
ЛУЛА. ( Убирает руку и бросает огрызок яблока в окно.) А ведь так... ( Она резко садится на место и упорно молчит.)
КЛЭЙ. Благодаря вам, я знаю о себе все. Но что произошло? ( ЛУЛА смотрит на него, затем медленно отворачивается. Потом смотрит на проход между сиденьями. Шум поезда. Она заглядывает в сумку и достает одну из книг. Она кладет ее на ногу и, зажав страницы большим пальцем, перелистывает. КЛЭЙ наклоняет голову, чтобы увидеть название книги. Шум поезда. ЛУЛА перелистывает страницы и делает вид, что читает. Оба долго молчат. )
Вы пойдете со мной на вечеринку?
ЛУЛА. ( со скучающим видом, даже не глядя на него ) Я вас совсем не знаю...
КЛЭЙ. Вы сказали мне, что знаете мой тип.
ЛУЛА. ( с непонятным раздражением ) Не испытывайте мое терпение. Ну да, я знаю всех вас как пять пальцев своей руки...
КЛЭЙ. Значит, вы уже ели яблоки с кем-то другим?
ЛУЛА. Да. Не скажу, с кем. Это было в прошлую субботу, вечером. Я открыла дверь. Свою дверь на вершину блаженства. Пять раз. Больше многих итальянцев и лживых американцев. И чистила с ним морковь. И еще... ( Смотрит на него.) Чья-то рука расстегивала пуговки на моем платье, чья-то рука снимала с меня юбку. Чья-то рука. Чья-то любимая рука.
КЛЭЙ. Вы не обидитесь, если я скажу слишком зло?
ЛУЛА. Все, что ты говоришь, и так зло. ( Передразнивает.) Все, что ты делаешь, так обаятельно. Ха. В этом стареньком забавном жакетике, застегнутом на все пуговицы. ( Оживляется, трогая его жакет.) С чего это ты взял, что жакет и галстук уместны в такую жару? И почему ты надеваешь галстук с жакетом? Твои предки были рождены ведьмами или революционерами после повышения цен на чай... Парень, их тесная одежонка, перешедшая к тебе по наследству, должно быть, сильно жмет? А как насчет пинджака на трех пуговицах, а? Это правда, что ты должен быть в полосатом жакетике и в пиджачке на трех пуговицах, ведь твой батя был рабом и не учился в Гарварде?
КЛЭЙ. Мой отец был ночным сторожем.
ЛУЛА. И ты ходил в престижный колледж, где все мыслили, как Аверелл Гарримен...
КЛЭЙ. Все, кроме меня...
ЛУЛА. А ты мыслил как кто? И как кто теперь?
КЛЭЙ. ( Смеется, не понимая, куда клонит женщина.) Скорее всего, в колледже я чувствовал себя Бодлером. Но сейчас уже, конечно, нет.
ЛУЛА. Об чем спорим, что ты никогда не считал себя черным ниггером? ( Говорит серьезно, а затем давится от смеха. КЛЭЙ ошеломлен, но после потрясения он быстро пытается отнестись к этому как к шутке. ЛУЛА пронзительно кричит.) Черный Бодлер!..
КЛЭЙ. Да, это так...
ЛУЛА. Парень, ты еще зеленый... Я беру свои слова назад. Все, что ты сказал мне - не со зла. На этом закончим. А тебе бы работать на телевидении...
КЛЭЙ. А вы и так говорите, будто уже на телевидении.
ЛУЛА. Потому что я актриса.
КЛЭЙ. Актриса, и неплохая.
ЛУЛА. Ты ошибаешься. Я не профессиональная актриса. Я только так сказала. Я всегда обманываю. Я никто, милый, и не забывай об этом. ( Смеется.) Хотя моя мать была коммунисткой. Только в моей семье могло случиться такое.
КЛЭЙ. А моя мать была республиканкой.
ЛУЛА. А твой отец голосовал за человека, а не за партию!
КЛЭЙ. Точно!
ЛУЛА. Да, за человека. Да, да, за него.
КЛЭЙ. Да!
ЛУЛА. И за Америку, которая дала ему право голоса! Да?
КЛЭЙ. Да.
ЛУЛА. Тогда да здравствуют оба твоих родителя! Потому что даже если они и расходятся во взглядах на политику, они не забыли про союз любви и жертвенной страсти, который привел к рождению цветка жизни - благородного Клэя, ведь, кажется, таково твое мирское имя?
КЛЭЙ. Да, Клэй.
ЛУЛА. Да здравствует союз любви и жертвенной страсти, что привел к рождению благородного Клэя, Клэя Уильямса! Ура! Но более всего - пусть здравствует Клэй - черный Бодлер! ( И с неприкрытым цинизмом ) Мой Христос. Мой бедный Христос.
КЛЭЙ. Благодарю вас, мэм.
ЛУЛА. А ведь люди могут принять тебя за гостя будущего!? И терпеть, чтобы ты не мог убивать их, когда вздумается...
КЛЭЙ. Что?
ЛУЛА. Ты убийца, Клэй, и ты знаешь это. ( Ее голос приобретает таинственную значительность.) Ты знаешь проклятье господне, но и я, к счастью, знаю...
КЛЭЙ. Я?
ЛУЛА. Ты оборачиваешься тенью - точно нечистый дух!
КЛЭЙ. ( Презрительно фыркает.) Да?
ЛУЛА. Ты притворяешься человеком, но я-то вижу тебя насквозь. Ты убийца! Но я могу противостоять тебе. Мы стоим друг друга. Мы оба притворяемся обычными приятными людьми, но мы - потрошители, выворачивающие наизнанку кишки городских клоак.
( Она кричит так громко, как только может.) Все, все поглотит пучина!
Занавес.
Вторая сцена.
Сцена оформлена также, как и прежде, однако, теперь и другие места в вагоне освещены. И повсюду на сцене, изображающей метро, появляются другие люди. Возможно, один или двое садятся в вагон, как только начинается действие, хотя ни КЛЭЙ, ни ЛУЛА их не замечают. Галстук у КЛЭЯ развязался. ЛУЛА поглощена чтением книги.
КЛЭЙ. Так как с вечеринкой?
ЛУЛА. Я знаю, что все будет здорово. Ты понимаешь меня, и это самое главное. Да, я могу быть довольно странной, немного надменной и чуть молчаливой, гулять длинными медленными шагами.
КЛЭЙ. Ничего.
ЛУЛА. Когда ты выпьешь, ты обнимешь меня очень нежно за талию, и я посмотрю на тебя пристально, облизывая свои губы.
КЛЭЙ. А что, это мы можем...
ЛУЛА. Ты будешь говорить с молодыми о своих взглядах, со старыми - о планах на будущее. Если встретишь очень скучного и скрытного приятеля, может, подойдешь ко мне и мы постоим рядом, потягивая спиртное, и обменяемся воспоминаниями. Атмосфера вечера будет пропитана любовью и ее видимостью...
КЛЭЙ. По-моему, просто великолепно.
ЛУЛА. И в конце каждому начнет казаться, будто никто здесь не знает его имени, и тогда... ( Она тяжело молчит.) Все присутствующие будут клясться в вечной дружбе, в которую ты, разумеется, не веришь.