Лейла вернулась в Англию вместе со всей труппой через две недели после снятия блокады. Вивиан видел ее дважды после прибытия английских войск — они случайно встретились на улице. Заметив, как она смотрит, Вивиан почувствовал, что новость о рождении сына воздвигла непроницаемую стену между ними.

В ночь перед ее отъездом он присутствовал на прощальном концерте. Глядя на сцену под открытым небом, где звезды блистали, словно бриллианты, Вивиан в очередной раз убедился, что искусство — его соперник в борьбе за любовь Лейлы. Она еще никогда не выглядела такой неземной: в голосе звучала возвышенная грусть.

Зрители были заворожены происходящим на сцене. Красивый мужчина в военной форме и стройная девушка, чей голос, казалось, шел от самого сердца, приковывали внимание всех — от солдата до приказчика в лавке. Когда Лейла поддалась на уговоры и вышла вперед, чтобы спеть «Моя далекая любовь», тишина, воцарившаяся в городе, заставила бы даже их врагов насторожиться и недоумевать.

Лейла уехала, но образ голубоглазой девушки в желтом платье остался с ним.

Маргарет Вейси-Хантер покинула город незадолго до концерта— Чарльз нашел ей место на корабле, отплывавшем из Дурбана. Ее сопровождала леди Велдон, радовавшаяся возможности ускользнуть из Южной Африки, пока здесь идет война. Вивиан не стал прощаться. Ей не нужен был незаконнорожденный сын, и он поклялся, что больше не станет принимать денежное пособие, которое она выплачивала ему из отцовской доли наследства. Связь с матерью порвалась навсегда.

Правда, этого нельзя было сказать о брачных узах. Вивиан получил письмо от Джулии. Проглядывая страницы, заполненные описанием их сына, их лошадей и их будущего (именно в такой последовательности), Вивиан воочию видел сильное лицо с огромными оценивающими глазами и слышал ее уверенный, вызывающий голос. Уже понимая, что решение не возвращаться в Кейптаун было правильным, он криво усмехнулся, когда прочитал последнее предложение: «Все, что я слышала, предполагает, что ты был храбр, дорогой. Не менее тех, кто провел последние три дня в алмазных шахтах».

Это был характерный для Джулии способ сообщить, что она уже знает о присутствии Лейлы в Кимберли и в будущем собирается наказать мужа за сплетню, связавшую его с девушкой, которую ей так и не удалось стереть из памяти Вивиана.

В конце концов, в начале мая, в условиях быстро приближающейся зимы, были получены приказы выступать. Начался поход на Преторию. Солдаты воодушевились и весело отправились в путь по выжженной равнине, едва ли понимая, что их ждет впереди. В противоположность окрестностям Кимберли, им приходилось идти по пересеченной местности. В чистом зимнем воздухе можно было видеть на мили вперед, но расстояния, однако, оказались обманчивыми. Отсутствие карт вызвало огромные затруднения у военного командования, колонна растянулась на семь миль.

Безжалостно пылающее солнце выжгло траву и высушило реки, оставив лошадей почти без корма. Как следствие, многие из них, и без того плохо приспособленные к условиям чужой страны, погибали. Многие ослабли так, что больше не могли нести на себе всадников. Тревога усилилась, когда и солдаты стали жертвами болезни. Разразилась эпидемия лихорадки, кося людей с необычной быстротой. Особенно уязвимыми оказались те, кто перенес осаду Кимберли. Этим людям, с удовольствием приветствовавшим дневную прохладу, сопоставимую с температурой английского лета, ночами приходилось кутаться в пальто, не отходя от костра. Темнота наступала мгновенно, а вместе с ней и резкое похолодание. Палатки почти не защищали от холода.

Войско, с таким энтузиазмом направившееся в Преторию, стало понимать, что война еще далеко не окончена. Появился страх перед каждым холмом или скалой — практически всегда там прятались буры. Солдаты, получавшие приказ выбить врага с занимаемой высоты, возвращались обескураженными. Встречая упорное сопротивление, пробиваясь наверх, те немногие, что достигали вершины, обычно никого не находили. Буры появлялись и исчезали, словно по волшебству.

Находясь на возвышенности, контролируя узкий перевал, даже кучка людей могла удержать тысячи солдат. Неразбериха, царящая среди английских солдат, усиливалась приказом, предписывающим офицерам снять нашивки, удостоверяющие их звание, так как буры имели привычку в первую очередь стрелять в командиров. Конечно, приказ не отменял их званий, но в пылу борьбы, когда раздавалось так много команд, солдаты не знали, кому повиноваться, — все офицеры выглядели одинаково.

Истощенная, уставшая, страдающая от лихорадки армия медленно продвигалась вперед, пока не встретила еще худшего врага. Начался дождь. Он лился не переставая, превращая дороги в непролазную топь, переполняя русла рек. Фургоны с продовольствием и боеприпасами тонули в грязи, Лошади гибли, пытаясь вытащить тяжело груженые повозки. Еще больше людей валилось от лихорадки, воспаления легких и истощения.

Солдаты, найдя брод, пересекали реки, вздувшиеся от дождей. Но за то время, пока переправлялась колонна, уровень воды поднимался настолько, что идущих в числе последних сносило стремительным потоком, и они гибли на глазах своих товарищей. Длинными зимними ночами их пробирал до костей пронизывающий ветер. Те, кто перенес осаду Кимберли, решили, что свобода не намного лучше.

Хотя Вивиан страдал так же, как и другие, он ощущал странное спокойствие, помогавшее перенести часы скачки под непрерывным дождем, регулярные купания в ледяной воде и опасность, подстерегавшую за каждым поворотом. Потребовалось не так много времени, чтобы понять, что успокоение стало результатом зрелости; ушло стремление компенсировать обстоятельства своего рождения, ушли воспоминания о злобном деде, нежной преданной матери и брате, который всегда останется верным ему. Исчезла навязчивая потребность доказывать, что ты сильнее и мужественнее других мужчин. И, что важнее всего, теперь он знал правду о Лейле.

Чувствуя возможность самому выбрать путь в жизни, Вивиан легко переносил долгие монотонные переходы, часто спешивался, чтобы помочь подтолкнуть фургоны, пересекал реки, подбадривая тех, кто был рядом, и атаковал врага в передних рядах уланов, не вспоминая об унижениях юности. Каждый человек не совершенен, вейсихантеровский ублюдок наконец понял это.

Те, кто пробивался к Кимберли, обнаружили, что буры ненавидят борьбу на открытом пространстве и особенно когда их атакуют уланы. Зная это, командующие английскими войсками посылали кавалеристов в атаку, когда враг находился на равнинных участках. Поэтому сорок девятый полк постоянно вел разведку в оврагах и ложбинах, стараясь спугнуть вражеских снайперов. Так как многие места были подобны ловушкам, отряд потерял нескольких людей, включая и офицеров. Джон Кинсон, так горячо поддержавший Вивиана в прошлом, был убит пулей в голову. Молодой Джеффрис, который никогда не хотел, чтобы в Южной Африке начиналась война, погиб от множественных ранений. Тео Феннимор, родовитый аристократ и друг принца Уэлльского, встретил геройскую смерть, достойную его предков, когда в одиночку атаковал овраг, где расположились несколько снайперов.

Так много убитых и раненых, так много погибших от болезней, но войска медленно продвигались к Претории и неизбежной победе. В конце каждого дня Вивиан старался узнать о судьбе брата. Лорд Бранклифф оставался в добром здравии, проявляя себя достаточно хорошо в сражениях с врагом. Вивиан по-прежнему считал, что Чарльзу необходимо было оставаться в Англии. Если он погибнет то титул и имение перейдут к их двоюродному брату Джеральду, который уже имел и то, и другое. Семейная преемственность нарушится, и имя Вейси-Хантеров сохранится лишь у потомков того, кто официально был признан незаконнорожденным. Вивиан молился, чтобы Чарльз остался в живых.

Дожди прекратились. И снова можно было видеть на мили вперед, что позволяло стрелкам прекрасно выбирать цели. Вивиан опять ощутил то чувство одиночества, что было так характерно для поездок по оголенной равнине около Кимберли. Это чувство появилось в тот момент, когда уланы прикрывали артиллерийскую батарею, пересекая открытое пространство перед холмами. Скача рядом с Генри Синклером и Саттоном Блайзом, он попытался поделиться с ними своими опасениями.