Впрочем, чего сейчас вспоминать. Есть я, и есть лестница, ведущая вниз. И есть Красная Струна. И где-то далеко есть Электричка, которой до жути не хочется, чтобы мы добрались до Красной Струны. Надо шагать и всё! Шагать и не мучаться раздумьями о том, что было бы, если бы…

Так мы добрались до конца третьего пролёта. Серебряное сияние растаяло. На стене впереди не оказалось ни единого рисунка. Сплошная мгла.

Чтобы успокоить себя я зашагал по площадке навстречу стене. В середину подошвы неожиданно врезался рваный край пола. Я зашарил руками. Ничего! И пол тоже обрывался. Впереди насмешливо молчала пустота.

Ладно, пустота, так пустота. А четвёртый пролёт всё равно никто не отменял. Сейчас доберёмся до него, спустимся в самый низ… Что мы сделаем в самом низу, я предположить не успел, потому что в этот момент поворачивался направо. А когда повернулся, то увидел в туманной дали неправдоподобно громадную, ухмыляющуюся голову с двумя чёрными пустыми глазницами. Я бы заорал, да крик склизким комком застыл в горле.

Сказать, что я обалдел, значило, ничего не сказать. Я замер соляным столбом, дожидаясь, когда череп подлетит ко мне и сожрёт. Но череп кувыркнулся и бесшумно распался на мелкие клочки. Я оторопел. Ну вот куда он делся? Это что? Насмешка? Или засада?

Я повернулся к своим. Счастливчики, они ещё спускались и, разумеется, не видели того, что довелось узреть мне. Дрожа от ужаса, я искоса взглянув в злобную пустоту. Ну вот, опять!

Только это был совсем не череп. Просто клуб дыма.

Вот ведь!.. Я жёстко скрипнул зубами. Сам себе режиссёр. Сам написал сценарий, поставил, показал и напугался до самых последних чёртиков. Если кто и нарисовал громадную черепушку на плане, это ещё не значит, что там она и будет летать. На трансформаторах вот тоже черепа рисуют, однако с потустронними силами электричество никто не связывает. Может, он просто символ опасности. А может, рисовавшему план первый клуб дыма тоже привиделся мёртвой головой.

— Это… чо!.. — просипел голос Сухого Пайка, добравшегося до площадки.

— Да так, — беззаботно отмахнулся я. — Ерунда одна. А ты переканил небось? - и я усмехнулся.

— Не, — отчаянно замотал головой Сухпай, всеми силами стремясь скрыть своё мгновенное потрясение. — Эй, девчонки, смотрите чего здесь есть.

И мы минут пять смотрели, как из темноты вырастают призрачные облака. Клубы дыма рождались где-то внизу, а потом взмывали, словно бесхозные джинны, вырвавшиеся из порабощавших их сосудов и теперь летящие в Магриб — свою загадочную родину, наполненную волшебными чудесами.

— Ходу, — сказал я, когда сказочная картинка мне немного наскучила. — Только осторожнее. За стены не хватайтесь. Нет уже стен. Лестница одна. Шагайте по центру. А то гробанётесь, потом костей не соберёшь.

— Лады, — недовольно прогудел народ, и мы отправились в путь. Я и не знал, насколько привык к свету серебряных картинок. Полная мгла казалась одеялом, которым кто-то неведомый собирался меня удушить уже в следущую секунду. Воздух становился всё более влажным, словно мы спускались в тропические джунгли. Наконец, я понял, что лестница закончилась. Вокруг последней ступеньки расстилалось ровное, судя по звуку шагов, забетонированное плато.

— Ва-ва-ва, — проквакал Сухой Паёк, показывая куда-то вправо.

Я тоже взглянул. Невдалеке лежало тело, окутанное мглистым зеленоватым, как тина, сиянием.

«Ну, — хотелось сказать мне, — и чего бояться? Даже на плане его нарисовать не забыли, а ты…» Но всё это сказать мне уже не довелось.

— Пить, — прохрипело тело и покатилось в нашу сторону, оставляя за собой кусочки светящейся лиловой слизи.

— А-а-а-а! — заорал Колька на весь подвал, и я услышал, как его подошвы резво затопотали вверх по лестнице. Звук получался таким, словно строчил пулемёт.

Глава 34

Разборки на свежем воздухе

Вечер плавно перешёл в ночь. Оставалось каких-нибудь восемь часов до того момента, когда по новёхоньким шестидесяти четырём флагштокам в небеса скользнут странные, но притягательные знамёна. А потом зазвенят невидимые струны, и от знамени к знамени протянутся расходящиеся круги, чёрными проводами перечеркнув небесную голубизну. И к вечеру один из них замерцает красным. Родится новая Красная Струна. Электричка станет неуязвимой. А наше теперешнее заседание превратится в полную бессмыслицу.

Я зло посмотрел в сторону Сухого Пайка. Если б не он…

Да, если бы Колька не закричал, то и я бы не испугался. Пускай мёртвое тело дрогнуло и заговорило. Пускай стало перекатываться в нашу сторону. Ну и что? Ведь не со второй же космической скоростью оно к нам приближалось. Успели бы отскочить. А может, и поговорили бы. А может, и никакое это не мёртвое тело, а бедолага, проклятьем определённый в вечные заключённые волшебного подвала. Или в вечные стражи.

Последнее предположение понравилось мне гораздо меньше. И я разозлился ещё сильнее. На Кольку.

Ну почему он не стерпел и бросился прочь? Как только он пронёсся мимо девчонок, те мигом перепугались и заскакали следом. Тогда уж и мне пришлось отступить, потому что в одиночку разговаривать со страшными обитателями тёплых глубин казалось совершенно немыслимым делом. И я бежал замыкающим. Бежал, замирая от страха, что сейчас в шею вцепятся ледяные мёртвые пальцы и рванут меня обратно, чтобы уж не выпускать никогда. Я летел, перескакивая по три, по четыре ступеньки, и самым страстным желанием было вырваться из подвала. А сейчас я сидел, пригорюнившись, и жалел, что не сумел остаться.

Чёрный проём призывно темнел невдалеке от приютившей нас скамейки. Мы туда не смотрели, словно сговорившись. Девочки смотрели вдаль. Я, наливаясь праведным негодованием, смотрел на Сухого Пайка, а он, ссутулившись, разглядывал что-то возле своих сандалет.

— Дать бы тебе в рыло, Сухой Паёчище, — прошипел я сквозь сжатые зубы, но меня услышали. Девочки разом посмотрели в мою сторону, а Колька втянул голову в плечи, словно уже ждал удара.

— И хлеборезку бы начистить вот этим вместо «Блендамеда», — сказал я погромче, показывая Кольке кулак. Тот мрачно отвернулся.

Наше заседание затягивалось. Что делать дальше, никто не знал. Мы позорно отступили, и теперь вся призрачная армия могла плюнуть нам в лица с чувством глубокого морального удовлетворения. Но призрачные бойцы, растворившиеся в ночи, не спешили обратно к своим владениям. А может, они предстают перед взорами приключенцев всего один раз. Я развалился на самой середине сиденья и вспоминал, как перепугался туманного черепа. Но ведь выдержал же! Не сбежал! Справа молчали девочки. Слева на самом краешке скамейки ёрзал отверженный Колька.

— Есть хочется, — жалобно протянула Инна. — Ужин-то мы пропустили.

— У меня есть, — вдруг заулыбался Колька и вытащил из кармана апельсин.

Я хотел высказаться, что нам начхать на подачки предателей, но мимо меня протянулась рука Говоровской и приняла апельсин, как ни в чём не бывало. Тогда я набрал полную грудь воздуха и собрался резко отчитать Говоровскую за упадническое попустительство к неоправдавшим доверия друзьям. Но пока разгромная речь продумывалась, со скамейки вскочила Эрика.

— А для меня? — весело спросила она.

Тут у меня аж дух перехватило. А гад этот улыбается ещё шире и протягивает апельсин. И смотрит потом на меня, добавляя своим писклявеньким голосочком.

— На, Куба, — сказал, но, заметив мой разъярённый вид, тут же добавил. — Если хочешь, конечно.

И апельсин протянул. А у меня как раз все гневные слова от злости растерялись.

— Жри сам, — только что и удалось, — жри и подавись.

Ну, он есть-то не стал, конечно. И Эрика с Говоровской, гляжу, тоже апельсины не чистят. Ага, думаю, проклятый кусок и в горло не лезет. Но уже в следующую секунду я понял, что девчонки притормозили по совершенно иным причинам.

— Нас четверо, — сказала Эрика. — А апельсинов всего три. Кому-то не хватает.

— Куба, возьми, — попросила меня Инна. — А Кольке и не надо.