Артемон подошел к нам.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Серенький.

— Не булькает твое спасибо.

— Я ж обещал, — медведь выудил из своей бездонной котомки два пузыря водки и протянул их пуделю.

— Ну, бывайте, — попрощался Артемон и отправился догонять своих приятелей.

Последним покидал таверну вынужденный сотрапезник веселой компании. Машинально разглаживая измятые лацканы пиджака, Пиноккио медленно направился к выходу. На его разбитых губах играла джокондовская улыбка. Я не понял, или он радовался внезапному избавлению от жестокого кузена, или парнишка, будучи мазохистом, получил полное удовлетворение.

А мы, лишившись шумных соседей, спокойно продолжили свой почти безалкогольный то ли поздний завтрак, то ли ранний обед.

* * *

Когда мы вышли из таверны, солнце уже стояло в зените. Ярко голубое небо не омрачало ни единое облачко. Только изредка чистый небосвод прочерчивал то ковер-самолет, то перепончатокрылый ящер.

— Что дальше? — Спросил я у Серенького.

Он неопределенно пожал плечами.

— Скорей всего придется обратиться к Емеле. Не хотелось бы, да делать нечего.

Услышав слова медведя, Соловушка как-то весь сжался и тяжко вздохнул.

— Это какой-такой Емеля? Тот, что на печке катается? Щука еще у него, да?

— Эх, Вовка, это он раньше на печке рассекал. Теперь только на золотых каретах.

— Что из того? Здесь много золотых карет. Он что, в цари подался? Так ты сам говорил, что здесь царей немеряно.

— Официального названия не имеет. Кличут по разному, Наимудрейшим, Высокочтимым. Но фактически Городом правит он.

— При помощи щуки, чтоли?

— Какая щука! Да и что она из себя представляла? Что умела? Обыкновенный телекинез. Не спорю — сильный. Он ее давно уже схавал в фаршированном виде. Его даже за глаза все щукоедом называют. Щука была, так сказать, начальным капиталом. Теперь Емеле служат почти все самые сильные колдуны и волшебники, подчиняется городское войско.

— Как он этого добился?

— Длинная история. А по простому — сволочь он, хапуга и прохиндей.

— И как с этим мирятся все эти цари, короли и прочие герои?

— А чо им выпендриваться? Формально считается, что именно они управляют Городом. Собрались все вместе, кто хотел, обозвали себя Думой и заседают каждый день. Только толку никакого. Каждый под себя тянет. Раньше еще что-то могло бы получиться. Когда Иваны организовали свою партию. Их тут, как гуталина. Могли бы взять власть в свои руки. Но эти мудаки поделились на две фракции — царевичей и дураков. И давай решать междусобойчик, кто из них лепше. Тем временем Емеля окреп, подгреб все и вся под себя. А сейчас почти вся Дума у него на содержании. Они все так же лаются друг с другом, хари чистят и думают, что от них что-то зависит.

— А чудо-богатыри, рыцари и прочие вояки?

— Как и положено, сражаются. В Городе бывают редко. Наедут, нажрутся, разнесут пару кварталов и опять на войну.

— Да, невеселая у вас тут жизнь…

— Почему? Все отлично. Живем не тужим. Сам же видел. Вот, если дорожку перейдешь Емелюшке, тогда хреново. Кранты.

— Если он такое чмо, то как мы к нему подъедем?

— Пока не знаю, придумаем что-нибудь. Но самые сильные чародеи у него. Если они не помогут, не знаю что делать.

Чтобы срезать угол мы свернули на узкую безлюдную улочку. Не успели пройти и пятидесяти метров, как вдруг…

— Молодой человек, я безумно извиняюсь, но пг'ошлый г'аз мы не завег'шили нашу беседу.

Если в первую встречу по причине темноты и влияния алкоголя я не очень-то разглядел внешний облик, то голос узнал сразу. Это был тот самый мужик, последний, кого я видел в своем мире.

Он стоял облокотившись о глухую стену невзрачного здания. Теперь при дневном освещении я мог его хорошенько рассмотреть. Выглядел незнакомец в полном соответствии со своим голосом — столь же омерзительно. Тщедушный мужичонка неопределенного возраста, ростом чуть больше полутора метров. А рожа — бррр… Его портреты следовало бы клеить на банки с вареньем, детишек отпугивать, чтоб не воровали… Маленькие постоянно бегающие глазки, низкий морщинистый лоб, большой тонкогубый рот, острый подбородок. Нос требует отдельного описания. Ничего подобного я раньше не видел. Огромный, горбатый, как положено при такой манере говорить, на конце он неожиданно курносился, завершаясь почти поросячьим пятачком.

— Мое пг'едложение остается в силе. Насколько я г'азбиг'аюсь в ситуации, Вам хочется вег'нуться назад. Я имею Вам сказать, что это в моих силах, но естественно, на тех же условиях, о котог'ых я говог'ил в пг'ошлый г'аз.

— Это он? — Тихо спросил Серенький.

— Да.

— Что за условия?

— Не помню ни хрена.

— Молодой человек, хватит пег'ешептываться с этим безобг'азным животным. Ви согласны?

— Напомни условия, — выкать такому ублюдку у меня не повернулся язык.

— Мне не тг'удно, я повтог'ю, я пг'едставляю некие силы, котог'ые испокон веков выполняют любые пг'ихоти г'ода человеческого за неизменную плату. Для этого необходимо…

— Слышь, братан, — бесцеремонно перебил незнакомца медведь, — кончай пургу гнать. Конкретно базарь, кто ты, и что просишь взамен.

Мужичок вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

— Извольте. Я считал Вас более сообг'азительным. Я имел неостог'ожность думать, что Ви все давно поняли…

— Не тяни!!! — Рявкнул Серенький.

— Ладно. Позвольте пг'едставиться — Служитель Темных Сил, Бес Тг'етьй Гильдии Луцебег'г!

Он говорил напыщенно, даже величаво. Вот только последний слог скомкал так, что было невозможно разобрать. Наверное хотел, чтобы мы приняли его за Люцифера.

— А я — Вясеслав, — ляпнул все утро молчавший Соловушка.

— Значит, черт, — подвел итог медведь.

— В пг'инципе, можно использовать и это, обиходное обозначение моего статуса, согласился бес третьей гильдии, — главное — г'езультат.

Серенький шепнул что-то на ухо разбойнику, и тот, гыгыкнув, скрылся за ближайшим углом.

— Ну, а условия?

— Ви меня г'азочаг'овываете. Ви не только плохо сообг'ажаете, но и весьма необг'азованны. Условия — тг'адиционные. Мы Вас возвг'ащаем и обеспечиваем безбедное существование. От Вас же тг'ебуется только подписать бумажонку. Не упустите своей выгоды. Все миг'ские блага за какую-то заког'ючку. Чтоб я так жил.

— Темнишь ты что-то, — снова встрял медведь.

— Душу ему мою надо, Серый… Правильно, Луциберг? — По огромному шнобелю и картавой речи я догадался, как на самом деле величают черта. И не ошибся, так как он меня не поправил.

— В пг'инципе, Ви пг'авы. Но что это значит для Вас, человека глубоко атеистического?

— Ах, ты, курва! — Возмутился Серый и двинулся было на беса, но я успел перехватить занесенную для удара лапу.

— Погодь, Серенький.

— Прости, Вовка, не сдержался.

— Так, вот, г'аз уж Ви не во что не вег'ите…

— Теперь во что хочешь верю.

— Не имеет значения. Ви не понимаете, как Вам безумно повезло, продолжал агитировать черт, — без моей помощи Ви никогда не вибег'етесь из этой дыг'ы, уж повег'ьте моему слову. И пг'идется ког'отать век сг'еди подобных отвг'атительных существ, — он указал пальцем на медведя, — а Вам, человеку, пг'ивыкшему к цивилизации, долго здесь не пг'отянуть. Я же пг'едлагаю пг'екг'асную жизнь в пг'ивычной обстановке. Желаете, станете начальником ЖКХ? Нет? Ладно. А «новым г'усским», жутко богатым? Депутатом, в конце концов?

— Не а, не хочу. Ты погоди со своими посулами пока. Лучше объясни, как я здесь очутился?

Бес немного смутился:

— Случилась небольшая неувязочка. Я пока не г'асполагаю богатым опытом в подобных мег'опг'иятиях. Когда Ви, пг'остите меня поког'но, манданулись с доски в подвал, я доставил Вас сг'азу по пг'ямому назначению. А так как сделку мы не успели заключить, Вас отфутболили. Выяснилось, что не в моей компетенции г'ешать кого куда напг'авлять. Вот, если бы Ви тогда успели подписать контг'акт — дг'угое дело. А так…