- А почему ты думаешь, что Сария-ханум сядет за руль? Начальник, наверное, сам захочет первую машину по мосту провести, - сказал Солтан.
- Непохоже! - усомнился Керемхан. - Мне кажется, она никому руль не отдаст. Верно, Сария-ханум?
- Вообще верно, - ответила я, обращаясь почему-то к Гарибу. - Если уж я сижу в машине, люблю сама держать руль.
- Но для начальника-то нашего, наверное, сделаете исключение? - Гариб насмешливо взглянул на меня.
- Для него - конечно! - с вызовом ответила я.
Гариб посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом.
...Адиль вернулся около четырех. Оставив газик у палатки, направился прямо к нам. Он казался веселым - я никак не ожидала этого сегодня.
- Ну, ребята, как дела?
- Да ничего, не жалуемся...
- Мне сегодня звонил министр... Кажется, там довольны нашей работой...
Я взглянула на Гариба. Он улыбался. Это была та самая дерзкая, вызывающая улыбка, которую я видела на его лице в день нашего приезда. Мне показалось, что он снова стоит на краю пропасти и усмехается, наслаждаясь моим ужасом...
- Я доложил о нашей работе. Ваши имена упомянул.- Адиль сделал многозначительную паузу и посмотрел на Солтана. - Просил, чтобы к нам на стройку прислали кого-нибудь из газеты. Пусть посмотрят, оценят... Может быть, и очерк напишут.
У Солтана и Керемхана были совершенно непроницаемые лица. На начальника они не глядели. Бульдозерист же не прятал глаз, он смотрел все так же дерзко а насмешливо, но почему-то не на Адиля, а на меня...
- А зачем он нужен, очерк этот? - спросил Солтан
- Как это зачем? - искренне удивился Адиль.
- Пойдем, Адиль, ты, наверное, есть хочешь. Голодный утром уехал.
Адиль недоумевающе посмотрел на меня, потом на остальных. Повернулся и, не сказав больше ни слова, пошел вслед за мной к нашей палатке.
Когда, переодевшись, он сел за стол, из палатки рабочих послышался громкий смех.
Я положила плов в тарелку и поставила ее перед Адилем.
- А ты?
- Я не хочу... Я ела...
- Ну как же я один?...
- Подумаешь, больше достанется, - попыталась я пошутить.
Адиль охотно улыбнулся мне в ответ.
- Да, Сария, понимаешь, доволен мной министр...
Из палатки ребят опять послышался смех.
- Неплохо для начала, как ты считаешь?
- Конечно, Адиль.
Если тебя отдадут за меня,
Толстую дочь хаджи я выставлю за дверь,
отчетливо донеслось до нас.
Адиль брезгливо поморщился.
- Ты с ними все-таки будь построже, - сказал он, кивнув в сторону той палатки.
- Что значит "построже"?
- Неужели непонятно?
Я пожала плечами.
- Ты еще есть будешь?
- Нет, Сария, спасибо, наелся.
Он встал из-за стола. Я не смотрела на мужа, но все время чувствовала на себе его озабоченный, вопрошающий взгляд. С остервенением я терла полотенцем посуду. Одна тарелка даже сломалась - конечно, потому, что давно уже была треснута, - но я совершенно не огорчилась. Наоборот, мне казалось - если бы вся посуда разбилась на тысячу кусков, мне стало бы легче.
В окно камень залетел, Посмотри, ах, посмотри...
пел Керемхан.
Адиль сначала читал газету, потом отложил ее, вошел в палатку и лег на кровать, прикрыв глаза рукой.
Я поставила кипятить чайник. Играть в теннис мне сегодня не хотелось. С Адилем тоже не хотелось говорить, Я сидела на траве у входа в палатку и смотрела перед собой. Долина впереди - глубокая, широкая и голубая, словно море в ясное безветренное утро... Вдалеке горы, сказочные, таинственные, покрытые легкой дымкой... А орел, парящий сейчас над ущельем, если захочет, может взлететь туда, на самую высокую гору, сидеть себе и смотреть на нас сверху. Мне хотелось разреветься. В чем дело? Я не могла этого понять, но чувствовала, что несчастна. И чем больше я слушала шум реки, смотрела на скрытые дымкой горы, на тихие светлые облака, медленно плывшие в высоте, тем все отчетливее становилось это чувство. Мне даже казалось, что кто-то оскорбил меня. Кто, чем - я не знала. Вот если б я могла летать... Почему люди не летают? Почему природа так их обидела? Тогда Гарибу не пришлось бы смеяться над моим испугом там, на краю пропасти.
А Керемхан все распевал свою песенку. Столько в ней удали, бесшабашности, отчаянной веселости!
Нет, не буду реветь!
Когда утром пришла на работу, меня встретили сдержанно. Товарищи, казалось, были чем-то озабочены. Понятно, я так и ожидала. Ведь они не могли знать моих вчерашних дум и сомнений, и сейчас я была им чужой. Гариб даже не взглянул на меня. Как он, наверное, меня презирает!
- Сразимся вечером? - с напускной веселостью спросила я Гариба.
Он осуждающе взглянул на меня, и я сразу почувствовала себя маленькой, жалкой девчонкой.
- Нет, сегодня не могу - нет времени, - сказал Гариб и отвернулся.
"Так тебе и надо - не будешь подлизываться!" - со злостью подумала я. Но промолчать, конечно, не смогла.
- Вы, однако, дорого цените свое время, - сказала я как можно язвительней.
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом.
- Не так дорого, как ваш муж.
- Гариб! - строго прикрикнул на него Солтан. Но бульдозерист словно не слышал. Он подошел ко мне совсем близко и продолжал, усмехаясь:
- Сария-ханум, передайте вашему супругу: мы работаем не для министра и не для вашего мужа.
- Послушай, - дернул его за рукав Солтан, - зачем ты все это Сарии-ханум говоришь? Она-то при чем?
- Да нет, почему же? - сказала я, глядя прямо в глаза Гарибу. - Я в точности передам мужу ваши слова.
- Да уж пожалуйста.
- Прекрати, Гариб, - резко перебил его Керемхан.
Вечером за чаем я спокойно, как будто это были какие-то пустяки, передала мужу "просьбу" бульдозериста. Адиль промолчал.
Я подождала немного и встала.
- Пойду поиграю в теннис.
Когда я пришла, Солтан играл с Керемханом. Гариб лежал на траве у входа в палатку и, заложив под голову руки, смотрел в небо. Он не встал.
Как только Солтан и Керемхан кончили партию, я сняла куртку, взяла ракетку и тоном, не допускающим возражений, обратилась к Гарибу:
- Вставайте! Будем играть! Между прочим, вашу просьбу я выполнила доложила начальнику.
- Очень вам благодарен.
- Не стоит!
Гариб постепенно развеселился. Я заметила, что сегодня он явно старался проиграть, словно чувствовал себя виноватым: бил неточно, давал легкие подачи, пропускал мячи.
- Вы совершенно напрасно щадите меня, - сказала я как можно небрежнее. Можете быть уверены, что я не нуждаюсь в поблажке. Играйте всерьез или давайте бросим.
- Хорошо, - ответил он. - Будем играть всерьез.
Через несколько минут я уже металась по корту, не успевая отбивать мячи.
Когда мы кончили с привычным уже для меня результатом, я накинула куртку и села на траву рядом с Солтаном и Керемханом.
- Сария-ханум, - обратился ко мне Солтан, - ты не сердись на Гариба.
- И не думаю, - сказала я, покусывая травинку.
- Правда, не сердись. Ведь он почему так взъерепенился - мост этот нам сейчас дороже всего. А нравится наша работа начальству или не нравится, это дело десятое. Ну и обидно, конечно, когда твой супруг не понимает, что не за его "спасибо" мы здесь вкалываем.
Керемхан молчал, о чем-то размышляя. Гариб сидел, уставившись в землю. А на Солтана нашло: он все говорил и говорил. Торжественно, с глубокой убежденностью!
- Мы работаем для людей! Хотим как можно скорее построить мост, чтобы легче было добираться к фермам. Только об этом мы думаем. И наш прежний начальник тоже думал о людях, а не о том, чтобы министру понравиться! Это все показуха. Последний человек тот, кто работает напоказ. А вообще - да здравствуют строители!- неожиданно кончил он, словно желая шуткой замаскировать необычную свою торжественность.
Некоторое время все молчали.
- Завтра выходной, домой пойдете, к своим? - спросила я Солтана.