Стою в рубке и выискиваю кусочек любого прохладного металла, к чему бы можно было прислонить перегретый лоб. Жарко.

- Штурман, время захода солнца?

- Зашло, товарищ командир. Пять минут назад.

- Почему не доложили?

Лейтенант Васильчиков забывчив, как студент философского факультета, немыслимое в штурманах качество. И опасное. Хорошо ещё командир по профессии навигатор, золотой медалист.

- Сегодня полнолуние, товарищ командир! - уходит от прямого ответа лейтенант. - Восход луны через пятнадцать... Виноват, через пятнадцать с половиной минут.

Запоздалое щегольство точностью. Командир все равно хмурится - то ли недоволен рассеянным штурманом, то ли луной, которая будет светить, как прожектор, и всю ночь бить зарядку аккумуляторной батареи.

Мы всплываем, вспарывая штилевую поверхность, что над нами.

Из колодца под ногами бесшумно вознеслось тело командирского перископа с толстыми - "мотоциклетными" - рукоятями. Красный "зайчик" живого, настоящего солнца выскочил из окуляра и, скользнув по щеке командира, растворился в сумраке рубки. Я не видел солнце целую вечность и сетчатка моих глаз растрескалась, как земля в засуху. Целебный алый блик. Откуда солнце? По всем расчетам, давно зашло.

Командир быстро озирает горизонт, обходя по кругу зев перископной шахты.

- Штурман! - запрашивает он в микрофон. - По какой таблице вы рассчитали солнце? Какого месяца?

- Виноват, товарищ командир! По прошлому...

Я понимаю, чего стоит командиру не разразиться сейчас бурной тирадой. Я ценю его умение впрессовать в три коротких слова эмоции чудовищно высокого давления:

- Виноватых бьют, штурманило. И даже в церкви!..

- Ясно... - вздыхает в микрофон Васильчиков. По этому вздоху легко представляешь его круглую, искренне огорченную физиономию.

Солнце сядет ещё через четверть часа. Придется погружаться - не болтаться же на опасной перископной глубине.

- Посмотри! - подзывает командир. Я прикладываюсь к зеленоватому глазку. В четком окружье - на красной дорожке - белый парусник. Большая каютная яхта. Смуглый парень и девушка в желтом купальнике. Я успеваю разглядеть даже транзистор, привязанный к мачте. Почему-то показалось, что из его динамика непременно звучит танго "Утомленное солнце нежно с морем прощалось...". Хоть бы побыстрее оно попрощалось. У нас впереди ещё лунная прогулка с форсированной зарядкой... Интересно, чувствует ли эта парочка на себе наш взгляд, пристальный немигающий взгляд перископа?

- Ну что, Андреич, - тычет мне пальцем в бок командир, - не хочешь лодками махнуться?

У меня перед глазами проносится вдруг анфилада отсеков - от носового до кормового. Как будто мне и в самом деле предстоит покинуть их навсегда. Родные опостылевшие лица, тесное измасленное железо...

- Да никогда в жизни!

Я сам поражаюсь искренности ответа.

Мы поднырнули, и окуляр перископа застлало нежной, почти небесной голубизной, разве что чуть более плотной и темноватой. Отчетливо видна выдвижная мачта антенны; солнечные блики трепещут на её отполированном стволе. Над ней колышется, рябит, пляшет неровная пленка поверхности. Я вижу изнанку волн. Поплавать бы здесь с аквалангом!..

Парусник удалился, солнце уползло за край моря, и мы всплываем в крейсерское положение.

НОЧНОЕ ВСПЛЫТИЕ

- Пятый, шестой - по местам стоять! К зарядке аккумуляторной батареи!

Всплыли, закачались.

- Отдраен верхний рубочный люк! - Ничто не звучит на лодке с такой радостью и бодростью, как этот возглас вахтенного офицера. Выбираемся на мостик.

- Сигнальщика наверх! Управление машинными телеграфами - в рубку!

В ограждении рубки - как в беседке после дождя: сыро, мокро, сверху падают капли. И пахнет рыбой. Наверное, прошли сквозь косяк макрели или пеламиды. В ячейках обрешетника вспыхивают огненные точки светящихся рачков. Морская вода - жидкая жизнь, опусти в неё кусок железа, и оно зазеленеет.

Где бы мы ни всплывали - одна и та же картина: полумесяц, море со струистым отливом, черный скат лодочного борта. Вечный треугольник: луна, горизонт, рубка. Все вершины соединены взглядом и лунной дорожкой.

Сегодня к ним прибавилась ещё одна точка - высверки далекого маяка. Плоские лучи неторопливо шлепают по морской глади. По курсу - остров, один из тex, что соединял некогда Европу с Африкой. Теперь на нем частокол, разгораживающий материки стальной гребенкой чужих ракет.

- Мостик! Поднимается зенитный перископ!

Мы осторожно подаемся вперед, освобождая место за спинами.

Лоснящийся ствол перископа плавно выныривает из "бутылочного" горла тумбы, быстро идет вверх и утыкается в созвездие Девы. Не щекотно ли ей?

Старпом успел нахлобучить на головку перископа свою пилотку. Перископ повертелся, повертелся и пошел вниз. На мостик вылез лейтенант Васильчиков, и чертыхаясь, стал протирать наружные линзы.

- Черт, не видно ничего...

Старпом тихо ухмылялся. Васильчиков нырнул в рубку, перископ снова пошел вверх и снова со старпомовской пилоткой на "глазу". Снова выскочил обескураженный штурман.

- Георгий Вячеславович, похоже запал противосолнечный фильтр...

- Не может быть... - деланно удивляется старпом.

- Сейчас ещё раз проверю.

Эти "еще раз" повторились четырежды, пока лейтенант не понял, в чем дело, и не взмолился.

Скучно.

Штурман берет в перископ пеленг на маяк, расположенный в башне старого монастыря. "В трех кабельтовых к северу, - сообщает лоция, полузатопленный корабль". Фраза из пиратской повести, а не строка документа.

Светоточивые приборы за толстыми глубинопрочными стеклами прикрыты пилотками.

Млечный Путь похож на зеленоватый луч прожектора. Созвездия в сумерках проявляются медленно, точно проступают на гигантском листе фотобумаги. Ceгодня их бессчетное множество. Небо в сплошном звездном зареве. Иероглифы зодиака. Когда в Москве мне захочется вспомнить наш поход, я посмотрю на звездное небо.

- Проверка машинного телеграфа!

Короткий перезвон в глубине прочной рубки.

- Исполнять приказания машинного телеграфа! Начать зарядку аккумуляторной батареи!

Слова срываются с губ командира, как ритуальное заклинание, приводя в действие механизм за механизмом.

Взорвался первый выхлоп, и дизеля забубнили мерно и глухо.

Идем, сливая с чернотой ночи мокрую чернь своих бортов. Море блестит, подмасленное луной. Иной раз волна выгнется параболой и сверкнет лунным зайчиком прямо в глаза.

Штиль незаметно сменился легкой зыбью с необыкновенно сильной фосфоресценцией. Волны искрятся зеленым мерцанием. Порой от наших бортов отшныривают самые настоящие зеленые молнии, и тогда видно, как под водой вспыхивают фосфорические шары. Подножия волн озаряются слабым таинственным светом, словно кто-то из глубины подсвечивает их фонарем.

Подводная лодка в сплошном ореоле, будто за свои многомесячные скитания обрела нимб святости. Санта-субмарина!

Я гляжу вверх и представляю, что вся эта звездная россыпь - огни большого города, над которым наша лодка проплывает, как дирижабль бесшумно, плавно, - и сразу же закружилась голова от захватывающей дух перспективы.

Полнолуние в облаках рождает картины волшебного фонаря. Лунная дорожка то сокращается до размера цирковой арены, то вытягивается в широченный проспект от горизонта до нашего борта.

Иногда лунные лучи, обрушенные в прореху между облаками, проецируют гигантскую человеческую фигуру в зеленовато-прозрачном монашеском одеянии. Заметишь такую поднебесную статую из тумана и лунного света - и вздрогнешь от благоговейного ужаса. Представляю, каково наблюдать такие зрелища с испанских субмарин, где в экипажах сплошь католики.

Леонид Андреев считал, что "моряки... окруженные безднами, всю жизнь ощущают близость смерти; еженощно созерцая звезды, они становятся поэтами и мудрецами. Если б они могли выразить то, что ощущают когда-нибудь в Индийском океане, стоя на вахте под огромными звездами, они затмили бы Шекспира и Канта...". Чертовски лестное признание. Но созерцание двух бездн - космоса и океана - действительно не проходит бесследно.