По сравнению с первым отсеком, где в тропиках самый благодатный прохладный климат, атмосфера здесь пахучая и жаркая даже в Арктике. Причиной тому - электрокамбуз, приткнувшийся к кормовой переборке. Напротив, чуть в стороне от двери, разверзся в полу люк мрачно знаменитой среди молодых матросов боцманской выгородки. Сюда спускаются провинившиеся, чтобы вершить на дне её тесного трюма сизифов труд по наведению чистоты и сухости.
В дверях камбуза замечаю старпома - Жору Симбирцева. Что-то жует.
- Не спится, Андреич?
- Бессонница.
- Это от голода, - авторитетно заявляет старпом. - Море любит сильных, а сильные любят поесть.
Если это так, то море непременно любит Симбирцева - волжанина с бурлацким разворотом плеч: еле в люк пролезает.
Камбуз - сплошной перегонный куб: пары из лагунов (кастрюль) конденсируются на холодном подволоке, и крупный дождь срывается сверху. Догадливые коки сделали себе навес из распоротого полиэтиленового мешка. Кок-инструктор мичман Маврикин печет оладьи. Наверху шторм, глубина небольшая - качает. Масло стекает то туда, то сюда и все время подгорает. Оладьи наезжают одна на другую - спекаются в пласт. Маврикин кромсает его ножом.
- Ну так что, Маврикивна, - продолжает старпом прерванный разговор, загубил пролетарское дело на корню. В "провизионке" зверинец развел.
Вчера в трюме центрального поста под дверью рефкамеры старшина 2-й статьи Пяткин поймал мышь.
- Дак один только мышь, товарищ капитан-лейтенант. Дуриком завелся. Ни одного больше не будет.
Фигура Маврикина невольно вызывает улыбку; в кителе до колен и с длинными, как у скоморохов, рукавами, он ходит несуразно большими и потому приседающими шагами. По натуре из тех, кто не обидит и мухи, - незлобив, честен.
Маврикин - мужичок из-под Ярославля - пошел на сверхсрочную - в мичманы, дабы скопить деньги на хозяйство. По простоте душевной он и не скрывает этого: в деревне осталась жена с двумя девочонками. Знала бы она, на что подбила своего тишайшего мужа! Да и он уже понял, подводная лодка не самый легкий путь для повышения личного благосостояния. "Деньги зря нигде не платят", - делился Маврикин со мной своим открытием уже на вторые сутки похода.
Под водой он впервые, и его немало беспокоит морская толща, подпираемая полукруглым подволоком камбуза. "Как бы не потопнуть нам, чистосердечно поведал он о своих опасениях. - Уж больно железа кругом много".
- Мышь, говоришь, одна? - усмехается Симбирцев. - Смотри. Попадется зверь, ящик коньяка поставишь.
Маврикин радостно улыбается:
- О, дак за ящик нарочно подпустить можно!
- Фу, как плохо ты думаешь о своем старпоме!
Симбирцев оставляет камбуз с напускной обидой. Дело сделано: "психологическое напряжение" снято. Маврикину не так тягостно. Мышь под водой живет, а уж он, Маврикин, и подавно выживет.
Там, где побывал старпом, - делать нечего; порядок наведен, люди взбодрены. Иду в корму по инерции...
Получить представление о здешнем интерьере можно, лишь вообразив такую картину: в небольшом гроте под сенью нависших зарослей вытянулись рядком длинные плиты - что-то вроде мегалитической кладки. Так вот: "заросли" - трубопроводы и магистрали. "Плиты" - верхние крышки дизелей. В надводных переходах на них обычно отогреваются вымокшие на мостике вахтенные офицеры сигнальщики.
Над средним дизелем подвешен чайник, и отсек стал похож на цыганскую кибитку.
Вахтенный отсека - старший матрос Еремеев. С мотористами вообще трудно найти общий язык, а с Еремеевым отношения и вовсе не сложились. У Еремеева открытое, располагающее лицо рабочего паренька. Наряди такого в косоворотку, сбей ему картуз набекрень - любой режиссер охотно пригласит его на роль питерского мастерового. При своем обаянии он из тех людей, которые четко знают свои права и чужие обязанности. Механик на него не надышится - Еремеев лучший моторист на подводной лодке, "золотые руки", умеет много больше того, что требуется от матроса срочной службы. Еремеев давно набил себе цену и ведет себя с тем вызовом, с каким водопроводчик торгуется с хозяином квартиры, где то и дело подтекают краны, барахлит унитаз. И все же есть в нем что-то подкупающее, особенно когда смотришь, как лихо и уверенно управляется он со своими вентилями, кнопками, рычагами на запуске дизеля. К тому же держится Еремеев даже в самых невыгодных для себя ситуациях с таким достоинством и степенством, что ни один мичман, ни один офицер, по-моему, ни разу не повысил на него голос.
...Беседовал с молодым мотористом Федишиным. Кто такие христиане, он ещё знает. Сам крещеный. А вот мусульмане - "это вроде китайцы"...
С погружением под воду рабочая страда мотористов перемещается к электрикам. После стального клекота дизелей глухой гуд гребных электродвигателей льется в уши целебным бальзамом. Палуба по понятным причинам сплошь устлана резиновыми ковриками. От них ли, от озона ли, который выделяется работающими электродвигателями, здесь стоит тонкий крапивный запах.
Во всю высоту - от настила под подволок - высятся параллелепипеды ходовых станций. Между ними - койки в два яруса. Точнее, в три, потому что самый нижний расположен под настилом - в трюме, - только уже в промежутках между главными электромоторами. Спят на этих самых нижних койках митчелисты - матросы, обслуживающие гребные валы и опорные подшипники, размером с добрую бочку. Из квадратного лаза в настиле торчит голова моего земляка и тезки - матроса-москвича Данилова. Я спускаюсь к нему с тем облегчением, с каким сворачивают путники после долгой и трудной дороги на постоялый двор. После "войны нервов" в дизельном в уютную "шхеру" митчелистов забираешься именно с таким чувством. Здесь наклеена на крышку контакторной коробки схема московского метро. Глядя на нее, сразу же переносишься в подземный вагон. Так и ждешь - из динамика боевой трансляции вот-вот раздастся женский голос: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - "Преображенская площадь".
Данилов знает мою особую к нему приязнь, но всякий раз встречает меня официальным докладом с перечислением температуры каждого работающего подшипника. Лицо у него при этом озабоченно-внимательное: так ординатор сообщает профессору во время обхода температуру больных. Подшипники, слава богу, здоровые все, но подплавить их - зазевайся митчелист - ничего не стоит. Это одна из самых тяжелых и легко случающихся аварий на походе, и я выслушиваю доклад с интересом отнюдь не напускным.
Данилов - из той волны безотцовщины, что разлилась уже после войны. Мать - он всегда называет её "мама" - дала ему "девичье" воспитание: Данилов робок, застенчив, нелюдим. Он штудирует том высшей математики готовится в институт. Частенько стучится ко мне в каюту: "Товарищ капитан-лейтенант, разрешите послушать мамину пленку". Перед походом собрал звуковые письма-напутствия родителей многих матросов, и Данилову пришла самая большая кассета. Я оставляю его наедине с магнитофоном и ухожу обычно в центральный пост или в кают-компанию. Он возвращается к себе с повлажневшими глазами...
- Подшипники не подплавим?
- Как можно, товарищ капитан-лейтенант!
Напоследок я задаю ему почти ритуальный вопрос:
- Гражданин, вы не скажете, как лучше всего проехать... - придумываю маршрут позаковыристей - с "Беговой" на "Электрозаводскую"?
Данилов расплывается в улыбке и, не глядя на метросхему, называет станции пересадок.
Жилой торпедный отсек вполне оправдывает свое парадоксальное название. Здесь живут люди и торпеды. Леса трехъярусных коек начинаются почти сразу же у задних аппаратных крышек и продолжаются по обе стороны среднего прохода до прочной переборки. Стальная "теплушка" с нарами. Дыхание спящих возвращается к ним капелью отпотевшего конденсата. Неровный храп перекрывает свиристенье гребных винтов. Они вращаются рядом - за стенами прочного корпуса, огромные, как пропеллеры самолета.
Площадка перед задними крышками кормовых аппаратов - своего рода форум. Здесь собирается свободный от вахты подводный люд, чтобы "потравить за жизнь", узнать отсечные новости, о которых не сообщают по громкой трансляции. Здесь же чистится картошка, если она ещё сохранилась. Здесь же собирается президиум торжественного собрания, вывешивается киноэкран прямо на задние крышки. Сюда же, как на просцениум, выбираются из-за торпедных труб самодеятельные певцы и артисты.