И на корабль упала тишина.

Первым подбежал к самолету техник - старший лейтенант Сергей Глушаков. Это важно отметить, потому что машина слегка дымилась, в любую секунду она могла полыхнуть взрывом - мало ли как поведут себя после аварийной посадки двигатели?! Это уже потом выяснилось, что дымились шины, а тогда Сергей, не раздумывая - рванет, не рванет, - бросился к летчику, взлетел по стремянке, откинул фонарь.

- Молодец! - только и крикнул он Глушко, помогая освободиться от ремней.

Пошатываясь, Василий прошел в кубрик дежурных экипажей, куда уже спустился вице-адмирал, наблюдавший посадку.

- Товарищ вице-адмирал...

Старый моряк прервал доклад крепким объятием. Потом Глушко окружили со всех сторон, поздравляли, жали руки. Кто-то уже требовал писать объяснительную записку.

- Подождите, дайте пообедать! - отмахнулся Глушко. Но есть не стал, выпил лишь стакан компота...

Так уж получилось тогда, что все внимание, все, как говорится, лавры достались летчику, а фигура другого человека, разделившего с Глушко в известной мере и риск и успех операции, оказалась в тени. Я имею в виду руководителя полетов майора Колесниченко. Будь он офицером, мягко говоря, более осторожным, опротестуй решение летчика, запрети дерзкий эксперимент ничего бы не было, как не было бы ценной машины, а главное - осталась бы неизвестной причина отказа техники... Но Колесниченко недаром считается асом корабельной авиации. Сам не раз с честью выходил из трудных ситуаций, а в этот раз вот поверил в земляка: "Глушко - посадит!"

Когда в воздухе много машин, руководителю полетов (РП) приходится работать с четкостью жонглера. Перед глазами - экран радара с россыпью отметок; в ушах - хор докладов и запросов. К тому же на рабочую волну то и дело прорывался чей-то джаз, и во всем этом орище надо было сразу же выделить доклад о погасшей лампочке, оценить технические последствия сигнала, произвести прикидочные расчеты, чтобы представить, как будет проходить посадка...

В эфире финал операции выглядел так.

РП: Четыреста двадцать третий, спокойно. Будем садиться... Удаление?

423-й (позывной Глушко): Удаление три километра.

РП: Проверь скорость... Поддерживай ножкой!

423-й: Поддерживаю.

РП: Четыреста двадцать третий, проверь скорость!

Скорость, четыреста двадцать третий!!!

Придержи вертикальную. Вертикальную!..

(Глушко не отвечал. Он уже несся над палубой.)

Тормози! Тормози!.. Выключай двигатели!

Самолет ударился передней стойкой шасси о палубу, стойка выдержала, немало погасив при ударе скорость. Второй подскок также приостановил машину. Вовремя наложенные тормоза - и реактивный самолет, при посадке пробегающий по земле многие сотни метров, вместил свой бег в считанные десятки шагов. В этом-то и состояла уникальность посадки - не на авианосец, на противолодочный крейсер, полетная палуба которого отнюдь не посадочная полоса, а площадка для подъема вертолетов и машин вертикального старта. Никто ещё в мире так не садился. И, безусловно, в историю авиации посадка эта войдет с именем летчика, как и петля Нестерова, как штопор Арцеулова...

Потом удивлялись: "если бы он коснулся палубы чуть позже...", "если бы летчик соседней машины не успел поднять консоли...", "если бы руководитель полетов не сумел понять, что за лампочка...". Но удивляться тут нечему: все эти случайности, из которых сложился успех невероятной посадки, пронизаны одной закономерностью - мастерством экипажа.

Нет такого знака зодиака, который предрекал бы рождение летчика. В самой обыкновенной рабочей семье родился мальчик - меньшой из четырех братьев, который вдруг страстно потянулся в небо. Для этого "вдруг" были свои причины. Старший брат Василия Глушко - Владимир - во время службы в армии первым из рода потомственных металлистов шагнул в небо. Шагнул в прямом смысле - с борта десантного самолета - и раскрыл над головой парашютный купол.

Муж тетки, сестры отца, летчик Погрибной бомбил во время войны Берлин. Погиб в воздухе.

Отец Василия, Петр Тимофеевич Глушко, листопрокатчик "Запорожстали", служил на Тихоокеанском флоте, а до войны учился ремеслу у матроса с броненосца "Потемкин" Пазюка, вернувшегося из эмиграции в родное Запорожье.

Ветры морские и ветры небесные кружили над хатой, что на Типографской улице.

В аэроклуб Вася Глушко пришел восьмиклассником. Сказали - подрасти, принимаем с восемнадцати лет. Его приняли в семнадцать. Настоял. Добился. Работал помощником кузнеца - ковал заготовки для токарных резцов. Известно, работа с железом металлизирует и характер. Характер нужен был крепкий, чтобы твердо следовать избранному принципу: "первым делом, первым делом самолеты..."

Ни одна запорожская дивчина не могла похвастаться тем, что завладела тогда сердцем широкоплечего кудрявого парня. Все свободные вечера, все выходные уходили у него на занятия в аэроклубе. Свою суженую нашел лишь тогда, когда "встал на крыло", в одном приаэродромном городке...

Первый полет Глушко совершил не через год после начала учебы, как все курсанты, а через месяц. Случилось это так. Однажды увидел, как на краю поля сел "кукурузник". Подбежал. Никогда в жизни ещё не видел так близко настоящий самолет.

- Дядя, а это у вас элерон? - неуверенно потрогал закрылок.

- Элерон, - усмехнулся пожилой летчик. - А ты откуда знаешь?

- Я в аэроклубе учусь.

- Ну, тогда залезай.

Сел в кресло правого пилота. Дядя Саша - так звали летчика командует:

- Подбери ноги! Руки на грудь. Подальше от управления!

Взлетели. Первый полет в жизни. До сих пор Василий сладко жмурит глаза: "Чую - лечу!"

Вдруг:

- Ну-ка, давай! Ноги на педали! Бери штурвал! Горизонт по капоту.

Знал бы тогда дядя Саша, кого он "вывез в небо"... Глушко считает его самым первым своим учителем.

Окончив полный курс обучения в системе ДОСААФ, младший лейтенант запаса Василий Глушко написал рапорт военкому: "Прошу призвать меня на службу в Военно-Воздушные Силы СССР. Готов служить в любой точке Родины". Потянули сверхзвуковые скорости, большие высоты, новые земли...

В казахстанские степи уезжал с молодой женой Людмилой, студенткой техникума. Люда защищала диплом, а Василий сдавал экзамены за курс военного авиационного училища - экстерном.

Полковник Харитенко. Второй наставник, которого Глушко вспоминает чаще всего. Именно Харитенко сделал из него не просто летчика - воздушного бойца.

В 1975 году Глушко вырезал из "Красной звезды" фотоснимок необычного корабля - на его палубе стояли самолеты. Противолодочный крейсер "Киев". Самолеты, едва видные в газетном растре, Василий рассматривал с лупой, пытался определить тип машин, но не мог припомнить ничего похожего.

Людмила нечаянно нашла снимок в бумагах мужа. Поняла все сразу.

- Учти, Вася, я выходила замуж за летчика, а не за моряка.

Запоздалое предупреждение. Глушко бомбардировал письмами штаб морской авиации: "Прошу перевести меня на крейсер "Киев". Готов выполнить любое задание Родины!"

Когда в их степном гарнизоне появился подполковник в черной флотской форме, у Глушко тревожно запрыгало сердце. На собеседование его пригласили в числе первых.

- А как семья? - спросил подполковник. - На край света поедет? Мы в море не на неделю выходим. И даже не на месяц. Жена ждать будет?

Глушко замялся с ответом, припомнив давний разговор с женой, и флотский авиатор поставил против его фамилии непонятную "галочку".

Вечером состоялся большой семейный совет. Людмила, умница, не стала перечить: "Служи там, где считаешь нужным. А если придется разлучаться, мы со Стасиком тебя будем ждать".

Стасику шел третий год.

Расцеловал Василий жену и с четырех утра стал поджидать моряка у выхода из гостиницы.

- Товарищ подполковник, зачеркивайте "галочку". Жена согласна на все сто!

Собрали чемоданы и уехали "далеко, далеко, где кочуют туманы". Мечталось о голубой иглоносной машине, стартующей, подобно ракете, с места, а осваивать пришлось вертолет. Надо было прежде всего привыкать к новым режимам полета: зависанию, вертикальному подъему...