- Нет, г-н профессор. Я ещё недостаточно гениален, недостаточно сострадателен, болен... Кресты, что сиро стоят на нашем заброшенном кладбище, - это мои стигматы, на них до сих пор горят мои пальцы...
"Я, наверное, кого-то люто обидел, подвел, предал, - отчего же ещё окружен я сплошными нулями и дырками с пустырями? Почему ни одно лицо не оборачивается ко мне в фас, а только с тыла, со спины - чужим, спешащим... Я какой-то ложный человек, подделка, а не вид, и потому так дурно схожусь с людьми".
"Здесь никто не платит моей ценой, а люди сходятся мерой пота-крови, отцеженной для креста-бытия. Бывает - дурак с дураком, миллионер с миллионером, я же с таким же нулем и крестиком, и то сойтись не могу", чертил крестики-нолики-мысли Трюс.
О память, нить серебряная!
"Тов. Уж-трюс. Трясущийся под колбой уж со страху. Моя секретарша Космическая Смекалка".
- Жить в уборной порно - позорно. Жить в уборной порно - позорно.
- Но вы не в уборной, Трюс. Вы в отделении научного мата.
"Я сидел весь день в сортире,
в грязной брошенной квартире"
(бытие человека в мире, образ бытия человека-в мире)
- Я прочел ваши записи, Тгус. Ггусно! Ггусно! ("Картавая бестия, грустно или гнусно - "ггусно"?") Знаете, что общего у писателя и святого? Оба имеют богатый опыт шествия по зодиакам, оба воплощались в тысячах человеческих характеров и поэтому умеют болеть за других, хотя каждый по-своему. В человеческие времена всегда преобладает честная реалистическая литература, т.е. предполагается способность автора, говоря о лице другого, проникаться им ноуменально. В темные эпохи поголовного эгоцентризма на сцену выползают ублюдки кривляющегося эго, корчит рожи бессознательное и из каких-то дрянных глубин психики штампует "шедевры" - видит лишь себя.
Истинная мысль - как линзы на глаза, как бинокль, сфокусированный на колеснице Иезекииля. Миссия мыслей - умножить зрение вдаль. Близорукость бытописания и рабской зависимости от предмета - следствие куриной слепоты людей эпохи черного ига.
Вокруг меня пылинки мыслей, облако их. Каждая пылинка - как косточка лец предвечной идеи, пылинка от распавшегося скелета мысли, она летает в воздухе, и когда попадает в цель, по ней возрождается прежнее тело.
Монах-молох за чаем с полчаса терзал жену. Милка Молохова потеряла перстень с косточкой лец Иуды Искариота, и на Дзета Ретикули боятся, что нельзя будет без Иуды восстановить библейскую картину предательства в саду.
Здешние гении Пегассо и Шакал продавали свои шедевры. Пегассо, говорят, ушел на другую планету. Шакал набивает цену прежним холстам, для чего занимается конвейерным перепроизводством новых.
На торгах (аукцион исторических ценностей), глядя на Шакала, я подумал: "Добрый еврей смахивает на курицу (ещё бы, скольких перемесил их в своем животе), злобный еврей похож на черного шакала. Какая нужна шакалья хватка и подлая совесть, чтобы тешить дураков таким бредом!"
Продавали "Петуха ап.Павла", того, что не успел трижды пропеть.
Три предательства предвечны: предательство по глупости - первый петух; предательство со страху - петух второй; и предательство как предъявление прав - самый гордый и агрессивный петух.
- Мсье Трюс! - с выражением вызова на пенсне как-то сказал поутру сосед Трюса по квартире мсье Бульон Монах-Молох. - Пожалуйста, закрывайте двери на ночь. Все ваши страхи вылетают вон и как мухи летают по моей комнате. Я две ночи уже не сплю и вижу ваши сны.
Беда общего дома: обязательно подключишься к задней мысли у соседа, вместо того, чтобы слушать симфонии небес.
Эн! Как его мучили страхи. Ой-страх. Какой это был приголгофский еврейский скрипач - ой страх.
Никто не обидел Трюса, и божья коровка с пол-дня сидела на его ладони, пока Трюс вчитывался в дневники. Почему же в ночи его бросало в пот, проступал на животе, на лбу, на висках?..
Чьи-то партийные скрипичные фалды переметнулись из инквизиторской в Темную. Там делали темную ему, Трюсу, там на него набросились с одеялом и кричали: "Птичка, птичка Божия!" "А-а-а... - стонал Трюс. - А-а-а-а-а..." А толстый скрипач мастито пилил гвозди-слезы, лил-бил, и потом опять открылась дверь из темной, и Ой-страх прошел в инквизиторскую изнуренный. Подушечка на его шее промокла от пота.
- Ну-с, как спали? - браво встретил Трюса Жан де Арм. Он симпатизировал хрупкому молодому человеку, как все толстяки покровительствуют худосочным.
- Отлично, г-н Нус ("Отличное имя для надзирателя!"), я даже видел вас во сне.
- Меня? - улыбнулся польщенный надзиратель (сработало вместо взятки). - Ну ты, пошел вон! - Подскочил какой-то прыщ веснушчатый с просьбой, и Нус его огрел. - Г-н Трюс, прошу ко мне. Мы с вами сегодня отлично пообедаем вместе!
Жан повел своего любимца к себе в камеру, где они отлично отобедали вместе.
"Видение вещей даже обычным зрением - чисто астральный процесс. Глаз перископ со дна океана астрала, пока душа не вырвалась силою Креста Господня из родового потока падшести", - думал, оставшись наедине, Трюс.
Наука ненавидит интуицию, память и совесть. Она хочет "разбудить спящих" среди природы и Бога, поместить живыми в гроб ментальности. Мы, на 9/10 живущие сердцем, держим ставку на крысу-рассудок. Связанные с предвечным Богом, отождествлены с таким же несчастным, как и мы, собеседником. Какая близорукость! Все наши "реальные" видения не более, чем астральный сон. Мы переходим из сна в сон, пока не обретаем тайну "пылинки": душа - пылинка, космическая пыль вне Христа.
- Ой-ой-ой! - кричал Трюс из своей комнаты как назло бывшему дома Монаху-Молоху. - Оставьте меня, я боюсь войти в лифт. Уходите...
- Г-н Трюс, - прервал бред Энна Бульон. - Что вам надо? Вы не даете мне спать. Я буду говорить с начальством, чтобы вас перевели отсюда. То вы стучите на машинке ночью, то пищите, как недорезанный поросенок. Скажите, чего вы хотите, и я вам помогу, только не орите.
- Извините, тов. Еврейский Акцент. Простите меня, - лепетал Трюс, - мне приснилось...
- Я не хочу знать, что вам приснилось. Не мешайте мне спать, - и захлопнул дверь. Но дверь опять резко открылась, Акцент просунул нос и пенсне и торжествующе кончил: - Если вы ещё раз позовете ночью Ойстраха, я вызову санитаров.
"О старый промозглый спекулянт, ты такой же сумасшедший, как и я, засыпая, подумал Трюс. - Только я - симулирую, а ты - псевдосимулянт. Ты думаешь, что играешь в больного, но на самом деле больной..." - и Трюс уснул, уснул блаженно.
Козлоногие отплясывали канкан под похоронный марш. Несло похотью, серой, костром, развевались платья. Трюс вдруг оказался под грязным подолом, и его гнусно облила молодая ведьма. Потом появился Главный Джэз-мэн - звали его. Рога, коровье рыло, зеленые губы и пещерная усмешка. Все разошлись, и остался один Трюс перед Джэзменом. Джэзмен дико зарычал и бросился на Трюса. "А-а-а-а-а-а!!!" - заорал Трюс. Дверь резко отворилась, и Монах-Молох в бешенстве завопил:
- Я вас просто побью, как паршивую собаку!
- Но я же не упоминал г-на Ой-ой-страха... Я же...
Монах подбежал и ударил Трюса по голове. Совокупный барабан из человеческой кожи сказался бы легче на черепе обычного смертного, чем молоховский кулак на макушке Трюса.
- X, х... их... - рыдал Трюс, оставшись один. Он плакал горько, плакал за всё, за всего себя, плакал, плакал, пока не уснул. Больше этой ночью кошмаров не было.
Господи! из камеры кошмаров
в дом на свет прозренья
переведи свое творенье.
В душе Трюса творилось что-то между козлоногим и шабашем и одиноким.
- Ну, маленький, все на вас жалуются. В инквизиторской вы облили весь пол, и тетя Мотя, и та пожаловалась. Г-н Монах-Молох говорит, что вы не даете ему спать. Нельзя же так, - считал Психотропп. - Что с вами делать, ума не приложу.
- Не прикладывайте ум к столь позорному делу, как мое, - грустно отвечал Трюс потому лишь, что Психотропп кончил, и пауза была тяжела. - Состояние, в котором я нахожусь, можно назвать чем-то средним между козлоногим шабашом и одинокими поминками. В одинокие поминки мои врываются копыта и раздирают грудь и бьют меня по голове.