Дорожку к угольному навесу пересекли следы. Отпечатки четкие, учебные. Я ступил поодаль и сравнил со своими. Мог и не сравнивать - не совпадают ничуть. У меня рифленая подошва сорок второго размера, а эти не человеческие даже. Подушечки и когти выглядели очень большими и какими-то неправильными.

Уж и не знаю почему: все уроки по следопытству у меня ограничивались "Лесной газетой" Бианки. Я быстро обернулся за карандашом и бумагой и, подсев на корточки, срисовал пару следов. Получилось похоже. Затем прошел по следу. Кто-то перемахнул через штакетник, метр пятнадцать, пустяк, покружил у медпункта и ушел тем же путем. Я прыгать не стал, калитка есть. Следы вели за околицу и дальше, в поле. Вот что значит иметь хату с краю. И живности-то у меня никакой, кроме Денисова П.И., а вот сподобился, навестили. Я вспомнил ночные страхи. А приспичило бы, вышел до ветру? Хорошо, чайник выкипел.

Холод пробирал глубоко, и я дрожал - куда Филиппу. Но озноб прошел быстрее, чем загудел в печи подкормленный огонь.

А после завтрака я и сам уверил себя, что никакого холода нет.

Солнце оказалось в силе, и снежок таял быстрее, чем рубль. С первым снегом всегда так. Когда я вновь вышел наружу, белый пух оставался только в тени. Даже грязи толком не получилось, мало снега.

Начал я с визита к В.В. Филипп мог и ошибаться. Но увы, учителя на месте не оказалось. Убиравшая с утра баба Фрося на вопрос о здоровье проворчала "ташшит внизу" и нехотя пустила меня внутрь.

Топографическая карта по-прежнему была расстелена на столе. Я рассматривал ее без спешки, пристальнее, и нашел десяток синих вопросительных знаков, рассыпанных по ней. Все они были перечеркнуты, за исключением одного - у деревни Самохатки, колыбели отечественного метростроя. Этот вопросительный знак, напротив, был обведен красным кружочком. Из-под карты выглядывал другой листок - копия лабиринта. Схема местного метро, догадался я. К схеме шариковой ручкой был пририсован Г-образный ход, и написано "15 ноября". Вчерашнее число, между прочим.

Я сложил карту и план, пригодятся, и пошел по избам.

Точнее, это были "финские дома", одноликие, как детские песочные пасхи. Зато сараюшки и погреба всяк лепил по своему нраву. Впрочем, получалось тоже схоже: криво, шатко, горбато.

Филипп оказался прав, отсутствие учителя не волновало никого. Я не был уверен, что меня вообще понимали: приоткрыв дверь, с тревогой слушали через порог, а потом с облегчением дверь захлопывали. К сокровищам я и не успевал подобраться.

Да и что за сокровища? Слова, смешные при свете дня.

Когда последние пятнышки снега истаяли, я прекратил попытки основать партию спасателей. Пустой номер. Разве водки дармовой наобещать? Не поверят, докторский оклад известен.

Мотоцикл трещал громко, истерично. Я обрадовался - вернулся учитель, и с меня спросу нет. Рано радовался - это был другой мотоцикл. С коляской. Почта приехала.

Сегодня почтальонша не стучала - ломилась в дверь конторы.

Я окликнул ее. Она метнулась ко мне, как рязанская княгиня, но я был ближе и мягче земли.

-... Гонится! Гонится! - только и смогла выговорить она.

Пока я вел ее к медпункту, цепкие пальцы почтальонши промяли мое плечо до кости. Синяки жди.

Стены, занавески на окнах и валериановые капли успокоили ее. Она села на табурет.

- Кто гонится? - наконец, спросил я.

- Он...Волк... Я ехала, вижу, у развилки стоит над чем-то... терзает... я газу прибавила, а он за мной... стелется... Еле оторвалась.

- Спокойно, спокойно, - уговаривал я ее и себя. Глупый поросенок в соломенном домике. Почтальонша не волк, почтальоншу можно пустить. Выгнать потом трудно.

Я развел спирт водой и, как есть, теплым и противным, дал почтальонше. Та в три глотка выпила наркомовскую дозу, занюхала косточкой.

Несколько минут мы сидели молча.

- Я обратно не поеду, - твердо и трезво объявила после раздумья почтальонша. - Пусть за мной приезжают.

- Кто?

- Хоть кто. На машине. Охранник есть на почте, с ружьем, пусть и приезжает.

- Чудесно. Письмо ему напишем, или телеграмму отобъем?

- Чего? - лицо расслабилось, вышло из фокуса. Не какой-нибудь спирт, а медицинский. Ректификат.

- Того, уважаемая. Телефона-то в деревне нету. Как покрали провода во второй раз, так и нету, - я говорил от имени всех обиженных селян. Приезжают городские, режут провода и загоняют скупщикам краденого. А у совхоза денег на новые нет. Вас когда хватятся?

- Меня? Ах, да. У меня два отгула, не скоро.

- Давайте, я вас отвезу.

- Отвезете? Вы? - она подозрительно вглядывалась в мое лицо. Скоро начнет насчет глаз, ушей и зубов справляться.

- Сядем, и газанем. Я топор прихвачу.

- Ну, нет. Мне детей поднимать.

- Тогда одолжите мотоцикл, и я сам съезжу в район. На почту, в милицию.

- Мой мотоцикл?

- Да. Я ведь, в некотором роде, зам председателя. Почти

местная власть, - чистая правда. Зампред отделения союза переселенцев.

Она поколебалась, но доверие докторскому халату пересилило. Или ей было наплевать.

- Берите, - она протянула ключ. - Но как же... Он ведь на дороге?

- Обойдется.

Я надел куртку потеплее, захватил кошелек и топор. Несколько вечеров я точил его, и теперь брось на лезвие пушинку

- промахнешься. Тонкое. А пальцы дрожат.

У конторы я без надежды толкнулся в дверь. Не вернулся учитель.

"Урал", поджидая хозяйку, жался к забору. Чувствует, железяка. Вокруг никого, не дергают фартук, не жмут на сигнал.

Черное железо под солнцем было теплым, почти живым.

Давненько не брал я в руки мотоциклов. Медленно, на первой передаче, прокатил я по пустой улице, но за околицей осмелел и дважды не вписался в не самые крутые повороты. Подавил озимые. Чуть-чуть. Но скорости не унял, чувствуя себя Серой Шейкой с внезапно окрепшим крылом. У развилки притормозил. Где мой Юг?

Направо - райцентр, власть, человек с ружьем. Налево - путь на Самохатку, к лабиринтам метро, где, может быть, провалился в хитрую яму учитель и ждет помощи.

Я привстал, огляделся. Вдалеке, по пути в район, мелькало что-то в придорожной лесополосе. Необлетевший куст или еще что-нибудь. Разогнаться как следует, и ура.

Зато по другой дороге, совсем уж далеко, стоял зеленый фургончик.

Геодезисты.

Я неловко отжал сцепление, мотоцикл дернулся и заглох.

Не отводя глаз от мельтешения в посадке, я дергал ногой, запуская двигатель. Закрытый массаж пламенного сердца. Ожило, порадовало. Старательно, как перед комиссией, я поехал к фургону. Зеркало на руле дрожало, и вместе с ним дрожало все позади. Некогда оглядываться.

Перед самым фургоном путь перегородила та же распоротая железнодорожная колея. Насыпь, невысокая нигде, здесь оказалась вообще вровень с землей, но я заглушил двигатель. Ножками дойду. Пешочком.

Фургон оказался тихим, кабина водителя - пустой. я постучал в стену:

- Кто-нибудь!

И стук, и голос казались жалкими, слабыми.

Я обошел жилище на колесах, понюхал выхлопную трубу.

Сутки не грелась. Или нет. Откуда мне знать.

Я порыскал вокруг, пока не наткнулся на отхожее место.

Вот в этом я специалист, дерьматолог. Пудр-клозет. Самому свежему дерьму не меньше суток.

Конечно, это ни о чем не говорит. Работа у людей подвижная, вольны оправляться, где хотят. Но...

Я вернулся к фургону, такому прочному, солидному.

Наф-Нафа дома не оказалось.

Мотоцикл меня признал, завелся сразу, и я потрясся назад.

Разумеется, можно и в таинственное подземелье спуститься, и в район сгонять, но я боялся. Теперь у меня было оправдание перед самим собой: исчезну я - исчезнет еще несколько человек. Один уж точно. Филипп.

* * *

Юлиан бежал, прижимая груз к груди, будто ребенка. Чертово семя, какой тяжелый.

Пули начали спеваться, но он успел, добежал до лесной полосы, вломился в кустарник, упал - обрывисто, нырко, и откатился в сторону, ищи, не ищи одно.