9

Получив письмо Гоноры, Мозес встревожился гораздо сильней, чем его брат. Дело в том, что Мозес успел ужо заложить вверенную его попечению собственность Гоноры, надеясь, что тетка проживет недолго. Он сразу же написал в Бостон. Эплтонский банк и страховое общество не ответили, а когда он позвонил в Бостон по телефону, ему сказали, что инспектор катается на лыжах в Перу. В воскресенье вечером Мозес вылетел в Детройт, и с этой минуты начались его метания по стране в почти безнадежной попытке сколотить пятьдесят тысяч долларов, главным образом за счет своей способности очаровывать людей. Пятьдесят тысяч долларов только-только покрыли бы его обязательства.

В понедельник ночью Мелисе, оставшейся в доме с кухаркой и сыном, приснился сентиментальный сон. Пейзаж был романтический. Дело происходило вечером, и, так как нигде не было никаких признаков техники - ни следов автомобилей, ни шума самолетов, - ей казалось, что это вечер в каком-то другом столетии. Солнце зашло, но закатный глянец еще окрашивал небо. Вблизи в ольшанике извивалась река, а на дальнем берегу виднелись руины какого-то замка. Мелиса расстелила на траве белую скатерть, поставила на нее винные бутылки с длинным горлышком и положила каравай свежего хлеба, аромат и теплота которого были частью сна. Выше по течению в заводи плавал какой-то голый мужчина. Он заговорил с ней по-французски, и в сладостном сне она ощущала, что все происходит в другой стране, в другую эпоху. Расставляя все для ужина, она увидела, что мужчина вылез на берег и вытирается полотенцем.

Разбудил ее лай собаки. Было три часа ночи. Завывал ветер. Его направление изменилось, он подул с северо-запада. Она снова задремала, как вдруг услышала, что Открылась парадная дверь. Пот выступил у нее под мышками, и ее молодое сердце бешено заколотилось, хотя сна и знала, что просто ветер раскрыл дверь. Недавно к соседям забрался вор. В саду за кустом сирени обнаружили кучу окурков сигарет, там он, должно быть, терпеливо ждал несколько часов, пока в доме погаснут огни. Он вырезал алмазом кусок стекла в окне, обчистил встроенный в стену сейф, где хранились деньги и драгоценности, и вышел через парадную дверь. В отчете о краже полиция подробно описала все его действия. Он ждал в саду. Влез через окно в задней стене. Через кухню и буфетную прошел в столовую. Но кто он? Высокий или низкорослый, неуклюжий или стройный? Билось ли его сердце от страха в темных комнатах или же он испытывал высшую радость вора, торжествующего победу над самодовольным и доверчивым обществом? Он оставил следы - окурки сигарет, отпечатки ботинок, вырезанное стекло и пустой сейф, но так и не был найден, так и остался бесплотным и безликим.

Это ветер, говорила себе Мелиса; ни один вор не оставит дверь открытой. Теперь она чувствовала, как холодный воздух растекается по дому, поднимаясь по лестнице и шевеля занавески в холле. Мелиса встала с постели и надела халат. Потом включила свет в холле и стала спускаться по лестнице, утешая себя, что в темных комнатах внизу не может быть ничего страшного. Она боялась темноты, как первобытный человек или как ребенок. Но почему? Что могло угрожать ей в темноте? Она боялась ее, как боялась неизвестности; а что таится в неизвестности, как не силы зла, и почему она должна их бояться? Она зажигала свет всюду, где проходила. В комнатах было пусто, и ветер гулял на свободе, раскидывая почту на столике в холле и заглядывая под ковер. Ветер был холодный, и Мелиса дрожала, пока закрывала и запирала на ключ парадную дверь. Но теперь она ничего не боялась и вновь стала сама собой. Утром у нее обнаружилась простуда.

За неделю Мелису несколько раз навестил врач, и, так как ей не становилось лучше, он решил положить ее в больницу. И вот после его ухода она поднялась наверх, чтобы уложить вещи. За последние годы она только один раз лежала в больнице, когда рожала сына, и тогда она собиралась в спешке, совершенно не думая о том, что делает. На этот раз она не носила в себе новой жизни, вместо нее она носила инфекцию. Одна у себя в спальне, выбирая ночную рубашку и щетку для волос, Мелиса испытывала такое чувство, словно ей предназначено совершить какое-то таинственное путешествие. Она не была сентиментальна и без печали расставалась с уютной комнатой - общей спальней ее и мужа. Она чувствовала себя усталой, но не больной, хотя острая боль пронизывала ее грудь. Глядя на нее, чужой человек решил бы, что она ненормальная. Зачем она выкинула красные гвоздики в корзину для бумаг и сполоснула вазу? Зачем пересчитала свои чулки, заперла шкатулку с драгоценностями и спрятала ключ, взглянула на свой банковский счет, стерла пыль с каминной доски, а потом постояла посреди комнаты с таким видом, словно прислушивалась к звукам далекой музыки? Она не могла воспротивиться бессмысленному побуждению вытереть пыль с каминной доски, но совершенно не отдавала себе отчета, для чего она это делает. Так или иначе, пора было ехать в больницу.

Больницу построили недавно, приложив немало усилий к тому, чтобы сделать ее уютным местом. Но красота Мелисы - можно сказать, ее прелесть как-то не вязалась с казенной и строгой атмосферой больницы, и Мелиса выглядела там существом из совершенно другого мира. Ей подкатили кресло на колесиках, но она отказалась им воспользоваться. Она знала, что в своем присобранном в талии пальто и с сумочкой на коленях будет казаться в этом кресле жалкой и смешной. Сиделка отвела ее наверх в уютную палату, где ей велели раздеться и лечь в постель. Пока она раздевалась, кто-то принес на подносе ленч. Это, конечно, был пустяк, но Мелису покоробило, что ей подали отбивную котлету и консервированные фрукты, когда она была полуголая и еще до того, как часы пробили полдень. Она покорно съела ленч, а в два часа пришел врач и сказал, что ей придется провести в больнице недели полторы-две. Он известит Мозеса по телефону. Мелиса заснула и в пять часов проснулась вся в жару.

Образы, созданные лихорадкой, были похожи на любовные. Она без конца грезила; ей словно должна была открыться некая истина, находившаяся в центре лабиринта дворцовых сооружений, по которым она бродила. По мере того как усиливался жар, боль в груди ослабевала, и Мелиса все меньше чувствовала, как тяжко билось ее сердце. Лихорадочные грезы, казалось, выполняли ту же функцию, что и воображение здорового человека, отвлекая Мелису от борьбы, происходившей в ее груди. Она стояла на широкой лестнице, окруженной красными стенами. Вслед за нею поднималась по ступенькам толпа людей. По виду это были пилигримы. Подъем был изнурительный и долгий. Добравшись доверху, Мелиса оказалась в лимонной роще и прилегла на траву отдохнуть. Когда она проснулась, ее ночная рубашка и постельное белье были мокры от пота. Она вызвала звонком сиделку, которая сменила и то и другое.