Ему предложили поесть, но Муссолини отказался, словно вид пищи вызывал у него тошноту. И хотя дуче ни на что не жаловался, внешне он выглядел так плохо, что комендант даже решил вызвать врача. Немедленно пришел доктор Сантино, который нашел Муссолини "бледным, как смерть... пульс у него был вялый". Дуче попросил привести ему парикмахера и когда тот побрил его, Муссолини, смутившись, извинился за то, что у него нет с собой денег, чтобы заплатить за услугу. Но, - сказал дуче, - он запомнит его и когда-нибудь, возможно, сможет отблагодарить.
В одиннадцать часов вечера дуче выключил свет и попытался уснуть на предоставленной ему походной кровати, Однако его сильно донимал свет, горевший в соседней комнате, где сидел дежурный офицер и внимательно наблюдал за ним, не отвечая при этом на телефонные звонки, раздававшиеся с завидным постоянством.
В час ночи в кабинет начальника казарм имени Виктора Эммануила II вошел подполковник Чирико и, обратившись к Муссолини, сказал: "Генерал Ферроне прибыл к Вам с письмом от маршала Бадольо".
Муссолини встал со своей походной кровати и вышел в соседнюю комнату, где его уже поджидал штабной офицер министерства обороны Ферроне со "странно самодовольным выражением на лице". Офицер передал дуче письмо от Бадольо. Перед тем как прочитать его, Муссолини взглянул на гостя и спросил: "Генерал, мы с Вами раньше встречались, не так ли?"
Действительно, Ферроне, командовавший дивизионом в Албании, был представлен однажды Муссолини. Та встреча проходила в спешке и дуче, который, как думал Ферроне, напрочь забыл о ней, вовсе не собирался уделять этому много внимания.
"Мы встречались в Албании", - сдержанно ответил Ферроне.
"Совершенно верно, - согласился Муссолини, широко раскрыв глаза, всем своим видом показывая, как он удивлен тому, что сам Ферроне помнит это. Дуче хотел, подобно Наполеону, показать, что и его память безупречна. Совершенно верно, генерал. Не забывайте, я всегда высоко ценил Вас".
Со своими тюремщиками он был вежлив. По словам одного из них, он "стремился снискать расположение, с готовностью подчиняясь всем просьбам. Ел мало и не курил". Когда доктор Сантильо вновь приехал к нему и спросил, не нужно ли дуче чего-нибудь, Муссолини весьма почтительно произнес следующую фразу: "Только зубную пасту и пару шлепанцев". Наблюдавший за ним офицер сказал, что Муссолини показался ему "отрешенным и спокойным". Только сейчас, как впоследствии Муссолини признался Ракель, он вполне осознал, что стал пленником и власть, которой он обладал в течение двадцати одного года, утеряна им в течение одного дня. "Диктаторы не могут уйти элегантно, грустно сказал он доктору Сантильо. - Они должны пасть. Но их падение никому не приносит счастья".
Сначала Муссолини направили на остров Понца, затем на Маддалену, расположенную к северу от Сардинии.
На Маддалене Муссолини прожил три недели. Это было нелегкое время. На Понце он жаловался на одиночество и то, что время тянется ужасно медленно; здесь же дни стали казаться ещё длиннее, а "одиночество ещё более суровым". Тот август был особенно жарким, над морем не чувствовалось и ветерка. "Казалось, - писал впоследствии Муссолини, - все вокруг плавилось". Ему вовсе не хотелось покидать прохладную виллу; лишь изредка он предпринимал короткие прогулки в сосновом лесу в сопровождении сержанта-карабинера. Муссолини снова был отрезан от всего мира и не получал оттуда ничего, за исключением подарка Гитлера - двадцатичетырехтомного собрания сочинений Ницше. Он начал читать с самого начала, и ранние стихи Ницше показались дуче "очень красивыми". Дуче стал вести дневник, занося в него "заметки философского, политического и литературного характера", но никто не видел этих тетрадей и впоследствии они так и не были найдены. Большую часть времени Муссолини проводил, мрачно наблюдая с террасы за морем.
Рано утром 28 августа 1944 года его забрали с острова Маддалена, переправили на материк и посадили в машину скорой помощи, которая направилась с сторону Рима.
РИСКОВАННАЯ ОПЕРАЦИЯ ОТТО СКОРЦЕНИ
В санитарной машине Муссолини увезли на север Италии, в Гран Сассо. Здесь, у подножья самого высокого пика Апеннин Монте Корво, расположен отель, известный под названием Алберго-Рифуджио ("Приют"). Сюда и привезли Муссолини. Сначала ему приготовили гостиницу Ла Виллетта у подножия фуникулера, в которой он доолжен был находиться, пока подготовят комнаты в отеле наверху.
Флавия Юрато, управляющая отелем, спустилась на фуникулере, чтобы подготовить к прием Муссолини в Ла Виллетта. Она вышла на деревенскую площадь, когда подъехала санитарная машина Красного креста. "Из неё появился грузный человек, - вспоминала потом Флавия, - на нем был темный костюм, пальто и черная шляпа. Это был Муссолини. В нем уже не осталось ничего от откормленного, самоуверенного диктатора. Он даже тревожно оглядывался вокруг, как бы опасаясь какой-то ловушки, вращая глазами, которые выделялись на его изнуренном лице".
Дни одиночества на Понца и Маддалена и ухудшающееся здоровье истощили жизненные силы как духа, так и тела бывшего диктатора. Тем, кто видел его теперь, он казался не только больным, но и побежденным. Его мужество никогда прежде не подвергалось серьезным сомнениям, не сомневались в нем и сейчас, но в этот период жизни дуче казался почти робким.
В своей комнате на третьем этаже гостиницы Ла Виллетта Муссолини подолгу сидел, безучастно глядя на вершины гор. Ему впервые позволили слушать радио, но он, казалось, не слишком стремился воспользоваться этой привилегией. Охранникам Файоле и Гуэли он даже показался настолько подавленным, что после каждого приема пищи они быстро уносили все ножи и даже вилки со стола, опасаясь, как бы пленник не покончил с собой.
В начале сентября его доставили на станцию фуникулера, чтобы проделать последний этап путешествия. Муссолини не хотел ехать, но почти не оказывал никакого сопротивления.
"Надежен ли этот фуникулер? - нервно осведомился он у начальника станции. А потом добавил поспешно, поправляя себя с оттенком прежней своей самоуверенности: - Дело не во мне, вы понимаете, ведь моя жизнь кончена. Речь идет о тех, кто меня сопровождает". Он утешался сознанием того, что фуникулер, как и сам отель Алберго-Рифуджио, был построен "в эпоху фашизма".
"На какой высоте находится отель?" - спросил он.
"Две тысячи сто двенадцать метров", - произнес кто-то.
"О! Высочайшая тюрьма в мире!"
В этом восклицании прозвучал знакомый оттенок гордости, и было что-то трогательное в по-детски бесхитростной простоте.
Если смотреть на Алберго-Рифуджио с высоты фуникулера, он действительно похож на тюрьму. Его скучные замкнутые стены и маленькие окна однозначно функциональны. Но, как показалось Гуэли, Муссолини остался доволен видом отеля. Казалось, он находил в этой унылой оголенности достойное обрамление трагедии своей ссылки. Чувство удовлетворения, однако, исчезло, как только Муссолини привели в помещение. Это были апартаменты на втором этаже, с богатой мебелью и комнатой для его слуги Греветто. Муссолини сразу же опустился на колени в гостиной и свернул ковры.
"Если я заключенный, - сказал он группе карабинеров и служащих отеля, которые, очевидно, были расположены относиться к нему с почтением, едва ли соответствовавшим избранной им для себя роли, - если я заключенный, то и относитесь ко мне, как к заключенному. А если нет, я бы предпочел отправиться на Рокка делле Каминате".
К нему действительно относились скорее как к постояльцу, чем арестованному. "Его день, - говорила управляющая отелем, - проходил, как день любого мирного отдыхающего". Дуче настоял на том, чтобы питаться в собственных комнатах - точнее, в гостиной. Из-за своей болезни он придерживался строгой диеты - ел только простой рис, яйца, вареный лук, очень мало мяса, молока, но много фруктов. Фактически он "лечился" виноградом, так как съедал около шести фунтов каждый день. После полудня Муссолини всегда выходил на прогулку со старшим сержантом Античи, а когда возвращался, Гуэли приходил в гостиную, чтобы побеседовать с ним. "Эти беседы с человеком "такого ума", - говорил Гуэли, - были самыми лучшими часами моей жизни".