Это была война Муссолини, именно он ввергнул в неё страну, и немцы, маршировавшие повсюду, словно солдаты оккупационных войск, были его друзьями - но не бедняков. "Надо сделать все, что угодно, лишь бы только положить конец этой войне, в крайнем случае даже постараться её выиграть", - с мрачным юмором повторяли итальянцы популярную остроту. Однако большинство из них уже перестало думать о победе. Люди ждали поражения с какой-то безнадежной безропотностью.
Однажды Муссолини передали запись перехваченного телефонного разговора между офицером штаба немецкой армии в Италии с Берлином, в котором итальянцы именовались "макаронниками", а Италия - страной, которую необходимо оккупировать. После этого Муссолини несколько дней ходил, бормоча ругательства, на которые был большой мастер, и загадочные угрозы.
Муссолини серьезно заболел. Его выступления уже не казались столь энергичными и блестящими как когда-то, он растерял большую часть своей бешеной энергии, а его настроение уже нельзя было предугадать - столь неустойчивым оно стало. По мнению некоторых врачей, главная причина заключалась в не долеченном когда-то в молодости сифилисе, достигшем теперь своей последней стадии, характерными проявлениями которой были лихорадочное возбуждение и галлюцинации. "Я помню, - говорил Джузеппе Боттаи, тогдашний министр национального образования, - что маршал Бальбо называл Муссолини "продуктом сифилиса". Я решительно протестовал. Но если это обвинение и неправда, то интересно было бы узнать, насколько оно близко к ней. Дуче опустился интеллектуально и физически. Муссолини более не человек действия. Меня он совсем не привлекает. Он самонадеян и амбициозен и может рассчитывать только на обожание, лесть и... предательство".
В октябре 1942 года Муссолини испытывал не просто недомогание, но и сильнейшие боли. Его врач, доктор Поцци постоянно дежурил на вилле Торлония, или в Рокка делле Каминате. У него вновь открылись раны, полученные в 1917 году. Вдобавок его мучила язва (болезнь продолжалась с перерывами уже несколько лет), так что от боли он не мог спокойно сидеть на стуле, постоянно вертясь и ерзая. Иногда боль была так сильна, что, сжав руки около рта, он застывал в этой позе, удерживая рвущийся наружу крик. По словам Квинто Наварра, его личного слуги, выполнявшего роль главного церемониймейстера в палаццо Венеция, Муссолини иногда отдавался во власть этой боли и падал на пол, корчась и стеная. Физическое здоровье Муссолини никогда не подвергалось сомнению, однако, теперь начал принимать обезболивающие таблетки, а доктор Поцци делал ему инъекции.
В конце сентября Эдда Чиано писала своему мужу в министерство иностранных дел: "Моя мать лишена чувства юмора. Она говорит и делает самые невероятные вещи. Но пишу я не поэтому. Мой отец очень нездоров. Боли в желудке, раздражительность, депрессия и т.п. Моя мать рисует мрачную картину. По-моему, у него снова разыгралась старая язва - его частная жизнь последних лет дает себя знать. Но давай не будем говорить об этом. Так вот, ему сделали все возможные рентгеновские снимки, - они все плохие, - но специалистов так и не приглашают... Пожалуйста, попробуй сделать что-нибудь... что угодно, лишь бы отца обследовали или хотя бы осмотрели. Держи связь с моей матерью и помогай ей. До сих пор единственные методы лечения, признаваемые им - богохульства и брань".
Одного из ведущих итальянских врачей, профессора Чезаре Фругони, попросили, как бы случайно, обследовать дуче. Он подтвердил опасения Эдды Чиано, поставив точный диагноз - запущенная язва двенадцатиперстной кишки. Муссолини посадили на жидкую диету, что в свою очередь вызвало анемию. В мае 1943 года слуга Муссолини увидел, как его хозяин корчится в судорогах на полу в Рокка делле Каминате. Испугавшись, он влетел в комнату к Ракель с криком "Il Duce muore! Il Duce muore! Дуче умирает!" Немедленно прибыл доктор Поцци и после осмотра сказал Ракель, что её мужу следует лечь в постель и отдохнуть. Кроме того, он посоветовал проконсультироваться не только у профессора Фругони, но и у трех других уже вызванных докторов. Впоследствии Ракель писала в дневнике: "Мысль о таком количестве врачей испугала меня. Они во всем противоречили друг другу. Фругони, поставивший диагноз "язва", иронизировал по поводу одного из коллег, который "прожужжал все уши, твердя о дизентерии". Однако затем он согласился, что острая дизентерия явилась осложняющим фактором. Затем Фругони выдал другой диагноз - рак, но был тут же опровергнут профессором Чезаре Бьянки".
Настоящим, а не мнимым поводом для беспокойства, о котором знали лишь Чиано и старший сын Муссолини Витторио, было психическое состояние дуче. Ночами он спал очень плохо, а в светлое время суток находился в состоянии повышенного возбуждения. Муссолини никак не мог оправиться. Тем более, что обстановка на фронтах складывалась для Италии самая неблагоприятная..
Как только до дуче доходили новости о новой неудаче в Северной Африке или на Средиземноморье, он начинал биться в припадках гнева. Поносил армию, которая сражалась "со спокойствием и безразличием профессионалов, вместо того, чтобы биться с яростью фанатиков"; ополчился против итальянцев, не созданных для войны, которые в отличие от японцев и немцев, "так и не созрели для столь мрачного, но и решающего испытания"; проклинал англичан "на вечные времена" за то, что они отняли у него империю, оккупировав Абиссинию - это было уже его "личной вендеттой". Муссолини проклинал Рузвельта, к которому испытывал просто патологическую ненависть. "В истории никогда, - злобно заявлял он, - нация не управлялась паралитиком. Были лысые короли, толстые короли, красивые короли, даже глупые короли, но никогда не было королей, которые желая посетить бал или сходить в столовую вынуждены прибегать к услугам другого человека". Его приводили в ярость даже традиционные праздники. Например, что это за праздник Новый год? А "день Сретения Господня - вообще праздник еврейского обряда, упраздненный самой церковью". И почему это некоторые позволяют себе выражать недовольство по поводу неграмотности населения? "Даже если и существует неграмотность, то что из этого? - вопрошал Муссолини. - В четырнадцатом веке Италия была населена сплошь неграмотными людьми, но это не помешало расцвести Данте Алигьери. А сегодня, когда каждый умеет писать и читать, кого мы имеем? Поэта Говони!"
Но даже несмотря на возраставшую раздражительность, Муссолини становился все более апатичным, в том числе и в те дни, когда его здоровье немного улучшалось. Его выступления уже не были столь убедительными и яркими, а его ироничные комментарии - столь остроумными и занимательными, как раньше, они казались теперь просто проявлением скверного настроения дуче. Он часто противопоставлял себя другим, при малейшем споре терял самообладание, раздражался и горячился, а затем... снова впадал в апатию. Стал подозрителен и непримирим более, чем когда-либо. Однажды дуче сместил с должности одного из своих штабистов лишь потому, что тот носил бороду, "этот идиотский отросток".
Бороды Муссолини не любил, ибо считал, что это маска, призванная скрывать "торжествующего обманщика". Другого человека он не принял на работу потому, что ему не понравился его почерк. Как и многие люди, отличавшиеся подозрительным характером, Муссолини был уверен, что благодаря графологии можно с легкостью определить моральные качества человека. Вот почему он необычайно гордился своим твердым, уверенным почерком. "Я могу определить характер человека, глядя на его почерк, как если бы я смотрел ему в глаза", - сказал он однажды. Впоследствии Муссолини станет часами заниматься несущественными, а подчас и вовсе бессмысленными деталями пропаганды. Подбирая цитаты из иностранной печати, которую он читал с неослабевающим интересом, перефразируя заголовки итальянских газет, Муссолини писал нелепые, порой истеричные политические статьи; он переделывал стиль и содержание ежедневных военных сводок перед тем, как их передавали по радио, выделяя какой-либо один пункт новостей и преуменьшая важность другого. В этой области дуче действительно много работал, однако все это мог спокойно проделать любой опытный журналист или чиновник министерства культуры. В прежние времена, будучи редактором "II Popolo d'Italia", Муссолини с увлечением занимался тем, что вырезал из других газет курьезные статьи или те, где содержались какие-нибудь ошибки, и размещал их на стене своего кабинета под характерным заголовком - "колонка позора". Теперь же, словно вспомнив об этом, Муссолини проводил массу времени, разыскивая и вырезая абсурдные или неточные высказывания из иностранных газет и перепечатывая их в итальянской прессе в так называемой "колонке чепухи". Перед войной Муссолини по шесть раз на дню инструктировал журналистов, давая наставления, как составлять заголовки и о чем помещать новости; теперь даже десять таких встреч на день не стали редкостью.