В конечном счете я решил, что у меня есть один-единственный выход: выложить Урсуле всю правду и отдать ей письмо ее дорогого Пармура. Если она сочтет нужным сообщить о нем куда следует, я сообщу, если она этого не пожелает, тогда мы его уничтожим. Интуиция подсказывала мне, что Урсула не захочет скрывать это послание и уж, во всяком случае, предпримет все возможные и невозможные меры, чтобы уберечь Джима. У них было совсем мало общего, тем не менее она его любила. Я уже представлял, как она перепугается, узнав, какая Джиму грозит опасность. Ладно, как бы то ни было, первым делом нужно было посоветоваться с ней. Таким образом мне, возможно, удастся получить ответ на вопрос, который не давал мне покоя: нужна ли Урсуле моя дружба и защита, на которых так настаивал Пармур? Могу ли я надеяться на подобную милость судьбы? Возможно, Хилари Пармур неспроста предложил мне поддержать ее и даже увезти с собой? Я все время твердил себе, что нисколько не влюблен в Урсулу, но так ли это? Возможно, это говорила моя гордость, уверенность в том, что я никогда не смогу ей понравиться? Если бы не это, разве я стал бы внушать себе, что ничего к ней не испытываю? Мне вспомнились трогательные розовые шлепки и сладкий аромат пудры, щекочущий ноздри. Потом вспомнились те чудесные вечерние часы, проведенные с нею вместе на террасе. Эти воспоминания заставили меня спешно вскочить на ноги...
Не пробыв в родном доме и часа, я уже снова мчался по пустынным улицам назад, в сторону Чода.
Глава 8
Уже в начале девятого я лихо подкатил к крыльцу огромного серого особняка. Светило солнце, вокруг была полная благодать. Проезжая по подъездной аллее, я обогнал дребезжащую повозку молочника. Над крышей дома весело вздымались в синее небо два столбика дыма - над двумя трубами. Садовник, бредший от дома к теплицам, почтительно приложил руку к своей шапке, обернувшись на шорох моих шин. Да, теперь я уже был тут своим, будто домой приехал, подумалось мне.
Урсулу я нашел в столовой и, слава богу, она была одна. Она кинулась мне навстречу и, по-моему, немного покраснела. Впрочем, светловолосые люди легко краснеют, я и сам почувствовал, как запылали мои щеки. Как бы то ни было, она явно мне обрадовалась.
- Джейк! Не ожидала, что ты так скоро вернешься!- Я с радостью встретил ее приветливый живой взгляд, полный заботы.- Ты наверняка всю ночь провел за рулем! Или, может, ты так и не доехал до дома?
- Я был дома,- успокоил ее я, в изнеможении кинувшись в кресло.
Урсула тем временем наливала мне кофе, а потом добавила туда сливок.
- Письмо привез?
- Да,- угрюмо отозвался я, все еще сомневаясь в том, что поступаю правильно, решив взвалить все бремя выбора на хрупкие девичьи плечи.
- Ну и что там написано?- с жаром спросила она.- Там есть что-нибудь, что неизвестно нам?
- Да уж, этого там хватает.
- Давай его сюда, ну же!- она протянула руку, нетерпеливо помахивая пальцами.- Пока ты будешь завтракать, я почитаю.
Я замотал головой.
- Придется тебе потерпеть, Урсула. Оно секретное. Это очень серьезно. Ты не должна даже просто смотреть на него. Только в своей комнате, запершись на ключ.
И тут мы оба услышали звонок телефона, стоявшего в холле, и тут же, как по команде, переглянулись. Через секунду вошла горничная. Ни Урсула, ни сам я почему-то даже не удивились, когда горничная доложила:
- Спрашивают вас, мисс Урсула. Из чодской полиции.
Урсула умоляюще на меня посмотрела.
- Пойдем вместе, Джейк. Я уже на пределе.
Когда мы подошли к аппарату, она с опаской взяла трубку, словно гадюку. На лице ее отразилось волнение, но когда на том конце провода что-то сказали, волнение сменилось ужасом. Сама она произнесла "да", а потом, в конце, "спасибо".
Она повесила трубку и посмотрела на меня - я знал, что сейчас прозвучит что-то малоприятное. И вот что я услышал:
- Они получили телефонограмму из Паддингтонской полиции. Эвелин была найдена мертвой. В той самой гостинице, где ее оставил Марсель. Похоже, она выпила слишком сильную дозу веронала.
Глава 9
Неделя была кошмарной - сплошные дознания. Я усердно выполнял наказ Пармура, опекал Урсулу, поддерживал ее - в меру своих возможностей. Прибыл сэр Фредерик. Я послушался его совета и отнес письмо Пармура в полицию. Должен сказать, что вели они себя с большим тактом, и полицейские, и коронер. На дознании по поводу смерти Пармура были зачитаны куски из письма доктора, но только те, что относились к делу, имя Урсулы ни разу не прозвучало. Я был счастлив, что честь бедного Пармура была восстановлена, хотя он никогда об этом не узнает. Вердикт гласил: "Самоубийство в состоянии временного помешательства". Коронер считал, что шок, пережитый Пармуром во время сцены убийства Хьюго, подействовал на него самым пагубным образом, стал причиной нервного перенапряжения и длительной бессонницы, которые, в свою очередь, привели к сдвигу в его психике.
Через два дня на дознании в Паддингтоне присяжные вынесли вердикт по поводу событий, связанных с Эвелин Росс: "Убийство и самоубийство".
А на следующий день состоялось перенесенное дознание относительно смерти Хьюго Алстона. Заключительный вердикт на этом разбирательстве был вынесен уже с учетом двух предыдущих.
Разумеется, на всех трех заседаниях присутствовал Марсель, и он успешно выдержал это испытание. Признаться, я этого не ожидал. Труднее всего ему пришлось на дознании в Паддингтоне, хотя он пользовался помощью адвоката. Надо сказать, держался он с большим достоинством, объяснил собравшимся, что хотел помочь мисс Росс с трудоустройством, по ее же просьбе, и пригласил ее на должность гувернантки - в дом к своим родителям. Однако как только они уехали из имения Алстон-холл, поведение его спутницы сделалось весьма странным, он даже испугался, что она не выдержит путешествия, и стал убеждать ее вернуться. Однако она категорически отказывалась это сделать. И тогда он вынужден был, вопреки ее отговоркам, поехать в Алстон-холл и сообщить родственникам о ее душевном состоянии. И еще он хотел, чтобы кто-то поехал с ним в гостиницу - чтобы забрать ее и доставить домой. Она угрожала ему, что покончит с собой, сказал Марсель коронеру. Но поскольку она вообще не желала его слушать, ему пришлось оставить ее одну и поехать за подмогой.
Коронер счел его объяснение вполне резонным и вполне удовлетворительным и добавил: покойная молодая женщина, безусловно, была уже на грани нервного срыва, ее угнетало совершенное ею преступление. В общем, Марселя даже особо не мучили расспросами.
Через несколько дней я провожал его на вокзале "Виктория". Поезд уже готовился к отбытию, паровоз начал пыхтеть. Марсель уже нашел в вагоне свое место и купил в дорогу журналы и теперь, высунувшись из окна, болтал со мной, сияя своей неотразимой улыбкой. Мы вместе в этот вечер обедали, разговор был долгим и неспешным. Сокрушенно качая головой, он много чего мне порассказал, в том числе и о том, что произошло между ним и Эвелин в полуосвещенной гостиничной спальне. Уже по приезде в гостиницу он вдруг понял, что совершенно не готов на ней жениться и что с ее стороны было нечестно ловить его на слове. Он человек слишком импульсивный и щедрый, он натура увлекающаяся, зачем же этим пользоваться? Короче говоря, он предложил ей то, что предлагал вначале: жить под крылышком у его родителей на правах гувернантки в их богатом роскошном доме. Когда до нее дошло - не сразу, надо сказать... Да, когда она осознала, что он взял ее с собой исключительно из жалости, что никакой любви нет, вот тут-то и раскрылась ее истинная натура натура убийцы... Темные глаза Марселя вспыхнули, лицо побелело, а голос предательски дрожал, когда он все это рассказывал, пока мы расправлялись с жареным цыпленком, запивая его вином.
Было понятно, что я больше никогда его не увижу, поэтому я более пристально всматривался в его лицо, чтобы получше запомнить. Мой взгляд упал на темную дверцу купе за его спиной, и мне почему-то представилась другая картина. Как он стоял тогда, весь в бликах пламени, прислонившись спиной к каминной полке, украшенной странными гипсовыми фигурами, напоминающими висельников... Тут раздался свисток, и поезд медленно тронулся. Я продолжал на него смотреть, а он, высунувшись из окна, сказал мне с ничуть не потускневшей обворожительной улыбкой: