Чалдонов сообщал, что в районе Устья немцы при поддержке танков перешли в контратаку. Соседняя дивизия должна была прорваться в направлении Болхино, но встретила сильное сопротивление. Возвратившиеся из тыла разведчики сообщили, что замечено движение пехоты противника в направлении Подъячее. Это уже было прямой угрозой левому флангу. Положение становилось критическим. Недаром Доватор предупреждал: "Не задерживать темпа движения, прорываться стремительно!"
Вся операция прорыва, продуманная до мелочей, начинала, казалось, трещать и рушиться.
Осипов отлично понимал, чего от него хотят комдив и Доватор, посылающие к нему каждые полчаса офицеров связи с требованием немедленного продвижения вперед. Командир эскадрона допустил ошибку, повернув на юго-восток. Надо было сделать как раз наоборот: "Решил избежать обстрела правого фланга... Надо было атаковать группу автоматчиков, засевших в сарае, а он повернул - и всполошил немцев в Устье... Ах, Полещук, Полещук!" Майору было до боли жаль погибшего командира. Он готов был простить ему ошибку - лишь бы видеть его живым!..
- Товарищ майор, надо что-то делать! - раздается над самым ухом Осипова спокойный голос начальника штаба.
- Надо атаковать в направлении Подвязье! Где четвертый эскадрон?
- Скоро должен быть, - отвечает Почибут.
Осипов неожиданно обрушивается на него градом упреков:
- Почему до сего времени нет четвертого эскадрона? И что ты спрашиваешь меня, как поденщик: "Что делать?" К командиру полка надо приходить с готовым решением! Надо было сразу же выдвинуть второй эскадрон и помочь Чалдонову!
- Я уже выдвинул его, приказал ввязаться в бой при необходимости. Чалдонову послал своего помощника с приказом перейти к обороне. Четвертый эскадрон не мог прибыть... - Почибут взглянул на часы. - Вы приказ отдали девять минут тому назад. - В голосе капитана и намека нет на обиду или волнение. Это действует отрезвляюще на майора.
- Так что же ты, милый, голову мне морочишь: "Что делать?"
- Я должен согласовать свои распоряжения. Может быть, вы примете другое решение.
- Тут, Анатолий Николаевич, не может быть никакого другого решения! Если мы прорвемся на Подвязье, изменится весь ход операции. Другая дивизия сможет повернуть на юг и беспрепятственно двигаться по нашему следу. Не забудь из Подвязья сообщить об этом штадиву... Если мы в семь утра не будем в Подвязье, то мы никуда не годимся. Из Курганова немцы могут подбросить резервы - и тогда... Понимаешь? Тут уж: умри, а сделай!..
Мысль о смерти показалась оскорбительной... "Еще не видел ни одной фашистской физиономии, а умирать собрался. Надо увидеть, надо, эх!.."
"А она лежит сейчас в нашем госпитале с оторванной ножкой..." Майор содрогнулся, стиснув зубы... Четвертый день преследует его эта фраза из письма сестры, где она сообщала, что жену Валю и сына Витьку расстреляли фашисты, а дочурке Варе во время бомбежки оторвало ногу. Было от чего майору Осипову скрипеть зубами...
Начальник штаба присел на пенек. Голова от усталости никнет на грудь. В лунном свете его худощавое, продолговатое лицо с глубоко ввалившимися глазами кажется неживым, словно высеченным из мрамора. Осипову становится неловко перед капитаном за резкий и несправедливый выговор. Начальник штаба не спит уже вторые сутки...
"Ты, Антон Петрович, крестишься двухпудовой гирей, а нервы распускаешь, как кисейная барышня..."
Между березами и высокими голыми соснами, похожими на темные восковые свечи, спешиваются разведчики. Гордиенков что-то говорит им вполголоса. Майор окликнул его:
- У тебя какая задача?
- "Языка" взять, - коротко отвечает Алексей. Он сразу включился в жизнь разведчиков и искренне верит в свои слова.
- Для этого тебе и понадобился целый эскадрон?
- Нет, мне хватит и десяти человек... Я проверю, что делается у сараев, и вам сообщу.
- Ну что ж!.. В общем мысль правильная. Удар надо было делать в юго-западном направлении. Я это сразу решил. Да вот Полещук... Ты только раньше времени шум не поднимай. Сначала со мной свяжись - там мои разведчики работают.
Мимо проходят бойцы четвертого эскадрона.
По земле распластались длинные движущиеся тени деревьев. Перешептываются верхушки елей, словно жалуются на сбитые пулями ветви, расщепленные стволы. Тревожно ржут тоскующие кони, и их ржание напоминает о чем-то мирном. Бессмысленным кажется грохот пушек и роскошный фейерверк из разноцветных ракет над темным лесом. На каски бойцов падают сосновые шишки...
Майор Осипов приказал Чалдонову, временно заменившему убитого Полещука, открыть по противнику ураганный огонь и при случае ложно демонстрировать мелкими группами атаку. Доватору на категорический приказ о немедленном продвижении коротко ответил: "Уберите с левого фланга немецкие танки".
ГЛАВА 3
Распределив станковые пулеметы по подразделениям, командир пулеметного эскадрона старший лейтенант Чалдонов хотел было двигаться с Полещуком в головном отряде. Однако командир полка приказал: "Находиться при штабе". Это было не по характеру Чалдонова.
"Будут, Митя, гонять тебя из эскадрона в эскадрон заместо связного", - думал Чалдонов. Да и не любил он вертеться на глазах у начальства. Кроме того, в душе он таил обиду на командира полка за взыскание, наложенное после смотра. При встречах с майором Осиповым он, почтительно козырнув, старался быстро пройти мимо.
"Колеса мои помешали, - думал он. - Вы не знаете, что можно сделать на колесах! Подождите..."
На марше, когда полк двигался на исходное положение, никто его не тревожил, никто никуда не посылал. Командир полка, любивший раньше "загнуть шутку", был хмур, задумчив и, казалось, совсем не замечал Чалдонова. Ни песню петь, ни побалагурить - штабная тишина, нагонявшая смертельную скуку... То ли дело у себя в эскадроне! Сам себе хозяин - "кум королю, солнцу брат".
Когда головной отряд завязал на переднем крае бой, Чалдонов не мог утерпеть и попросился туда.
- Быть здесь! - коротко приказал Осипов, а на передний край послал помначштаба.
Поэтому, когда Осипов временно назначил Чалдонова на место погибшего Полещука, тот принял это назначение с откровенной радостью. Это было настоящее дело! Там находились его четыре станковых пулемета и самые лучшие расчеты, в числе их мастер стрельбы и разведки Криворотько.
Чалдонов разыскал эскадрон в поле, недалеко от леса, в густой, спутанной истоптанной ржи, в полукилометре от деревни Устье. Бой уже стих. Немцы бросали ракеты и строчили редкими беспокоящими очередями.
- Потерь много? - спросил Чалдонов у собравшихся командиров взводов.
Убитых оказалось двое и десять человек раненых, в их числе политрук.
Выслушав рапорты о наличии боевого состава и огневых средств, Чалдонов никак не мог точно выяснить и представить себе обстановку. Командиры взводов не знали, какими средствами располагает противник. Не знали, сколько у него танков, сколько пехоты.
- В общем играем втемную... - сухо заметил Чалдонов. - Надо окопаться. Средства у нас есть: станкачей целых четыре, одиннадцать ручных пулеметов, автоматов тридцать два. Это значит - сорок семь пулеметов. Богатство, драться можно!
- А если танки? - спросил кто-то.
- Бить гранатами! Ну а если туго придется, клинками рубать будем!.. сказал Чалдонов и рассмеялся.
Шутка хорошо подействовала на командиров взводов. Расходясь, каждый из них чувствовал себя спокойней, уверенней. Потеря командира начинала забываться, уступая место новым боевым заботам. Чалдонова в полку все знали как хорошего строевика, рубаку и джигита, песельника и весельчака, как храбрейшего командира и отличного товарища.
Проводив командиров взводов, Чалдонов вызвал младшего сержанта Криворотько и бойца Буслова из отделения управления. Буслов был тихий парень, услужливый, молчаливый. И уж если он за что-нибудь брался, то переделывать после него не приходилось.
В эскадроне порой злоупотребляли его услужливостью: "Буслов, за сеном", "Буслов, ровик рыть", "Буслов, на кухню картошку чистить", "Буслов, почини уздечку", "Буслов, будь друг, сходи за меня в наряд".