- Нюра, - сказал он, - ведь вы такая же работница, как и другие. Вы хлеб свой потом добывали. Для вас Советская власть не чужая. Почему же вы не хотите ей помочь?

Она опять взглянула на него, уже спокойнее, хотя дикий огонек все еще горел в глазах.

- Коли она не чужая, за шо арестует? Хлопец мой зараз один в дому.

- А когда вы хранили ворованный сахар, а вокруг женщины с голодухи только что дерево не грызли, вам не было стыдно? Разве они не такие же, как вы? У них не такие же хлопцы, как ваш?

- Сыночку мий родименький! - заплакала, запричитала Нюрка в ответ.

- Сын ваш на попечении соседок, - сказал Гуляев, еле сдерживаясь, - о нем заботится комсомольская ячейка завода.

- Сы-ночку, - плакала Нюрка.

- Где скрывается Фитиль? - Гуляев зачугунел от злобы. - Будете говорить?

Нюрка испугалась. Глаза ее закосили.

- Та я ж не знаю! Вин мне не говорил.

- Кто к нему приходил кроме членов шайки? - уже спокойно спросил Гуляев.

- Приходил черный такий... Здоровенный, с бородой!

- Фамилия? Ты же знаешь!

- А про Рому пытать не будете?

- Кто такой Рома?

- Та Фитиль!

- Пока не буду. Кто этот черный, с бородой?

- Дьякон! - глухо сказала она, уже раскаиваясь и сомневаясь. - Вин приходив. Вин же и на дило с ими ходив. А як же. А Рома - вин только сполнил.

Приказав ее увести, Гуляев посидел с минуту, обдумывая все, что узнал, и ринулся к Иншакову. Теперь в руках его была нить, и надо было идти по ней, пока не распутается весь клубок.

Уже смеркалось, когда впереди замерцали огни. Слышались собачий лай, рев скота.

- Посоветоваться надо, - сказал, сползая по склону оврага, Аристарх Григорьевич, - кабы на свою голову пулю не схлопотать.

Фитиль заскользил по мокрой глине оврага и ловко затормозил перед самым ручьем.

Клешков последовал за ним. Аристарх зачерпнул ладонями воду, выпил из них, как из ковша, стряхнул последние капли на лицо, обтерся длинным платком, добытым из-под чуйки, и присел на свой "сидор". Фитиль наскреб палых листьев и уселся на них. Клешков стоял, рассматривая узкую балку, заросшую рыжим кустарником и заплесневелым бурьяном. Вода в ручье глухо шумела, она была темной и холодной. Овраг уходил прямо в хмурое небо.

- Вот жизнь какая путаная, - сказал Аристарх, добывая в таинственных карманах под чуйкой спички, - сидишь в городе, так тебе этот Клещ на каждом шагу мерещится. Вышел за окраину - его днем с огнем не сыщешь. Я так скажу, - решил он, - айдате, братики, в деревню. Поведаем кому из настоящих хозяев об нашем деле, не обо всем, а так, с краешку, - он нас и сведет? А?

- Пошлепали! - сказал Фитиль. - Эй, чемурило, кончай портки просиживать!

Они вылезли из оврага и, следуя за Аристархом, дошли до первой поскотины. Позади всех, пришлепывая отстающей подошвой и затейливо матерясь, плелся Фитиль.

- Войдем, хатку поищем поисправнее, там и сговоримся с хозяином, сообщил Аристарх, пролезая под поперечную слегу. Почти немедленно вслед за его словами из-за плетня выпрыгнул огромный волкодав и бросился им навстречу.

- Кто такие? - закричал чей-то голос.

Князев что-то медово ответил.

- Беркут, домой! - К ним не торопясь подошел мужичонка с винтовкой под мышкой. - А ну, за мной! Батько разберется прямо на сходке.

Сходка была в разгаре. Конные, окружившие толпу, хрипло горланили. Атаман Клещ держал речь.

- Люды! - сказал Клещ. - Мы вольные казаки! Стоим за анархию и слободу! Комиссарам и чрезвычайкам пущаем юшку и ставим точку! - Он прокашлялся, лицо налилось кровью. - А шобы карать зрадников и прочую контру... - он замолчал и тупо оглядел стоящих. - Це вам усе объяснит мий главный заместитель Охрим Куцый.

Из-за спины атамана выдвинулся длинный сутулый человек в огромной карачаевской папахе, в расстегнутом полушубке, с плетью в руке. На широком длинноносом лице сверкал один глаз, веко другого было накрепко заклепано.

Подъехал конный и, увещевая, звучно врезал по чьей-то спине нагайкой. Неожиданно и звонко ударил неподалеку петух.

- Громадяне! - сказал одноглазый. - Батько Клещ поднял над округой наш черный прапор. Це прапор вильной селянской доли! Шо ж делают ваши избранные головы? С подмогой идут назустричь великой правде анархии тай свободы? Ни. Воны сидят, як вороны над падалью, и гавкают, шо воны ни с нами, ни с червоными комиссарами, ни с бароном Врангелем... Ось и дивитеся, громадяне. По усей округе встают селяне супротив билых господ та червоных нехристей, а воны задумалы сами отсидеться, тай вас заманили, вас, честных селян!

В толпе загомонили. Охрим повернулся в сторону Клеща:

- Наш батько, вин за волю! Вин за народ. Вин не желает вмешиваться в приговор. Треба вам, браты, казаты нам, шо заслуживают цеи запроданцы! Решайте, громадяне.

На секунду наступила тишина. Клещ молча глядел перед собой маленькими недовольными глазками.

- Ошиблись воны! - крикнул чей-то голос, и сразу обрушился гвалт:

- Та невиноватые воны зовсим!

- Як невиноватые? А хто ж виноватый?

- Батько, ослобони!

- Поучить их, вражьих сынов!

- Нехай живут! Ошиблися!

- К стенке их, курих детей!

Настроение большинства было явно в пользу освобождения. Охрим прислушался, повернулся к атаману. Толстое лицо Клеща побагровело. Крики толпы его явно не радовали. Одноглазый что-то нашептывал ему на ухо.

Неожиданно из толпы выступил Князев. Его длинные сивые волосы, странная фигура в поддевке, благостно улыбающееся лицо заставило толпу умолкнуть.

- Дозвольте, граждане, словцо молвить, - тонко пролился его голос.

Санька увидел, как Клещ вопросительно повернулся к Охриму, а тот шагнул было вперед, но Князев уже говорил.

- Вы, свободные граждане села Василянки, должны ноне судить свою избранную власть. Батько Клещ, защитник наш, дал вам полную волю постановить как захотите. Так дозвольте ж, граждане, сообчить. Вот мы трое идем с городу. Власть там у христопродавцев большевиков. Мучат они добрых людей, отнимают потом да кровью нажитое добро, довели народ до голодухи, до холодной смерти. Сами жрут, раздуваются, радуются, что у других кожа к ребрам прилипает. - Он повернул голову к Клещу. - Давеча в городе склады сгорели. Сами же они, большевички эти, и пожгли. Все товары вывезли да схоронили по тайным местам, а склады ночью пожгли, чтоб людям очки втереть. Вот какие дела на божьем свете деются... - Князев примолк.