- Расколоть-то надо, понимаешь, какое дело, сегодня, - сказал Иншаков. Он сидел в своем кресле. Под светлыми ресницами изредка проблескивали линялые голубые глаза. - Дела такие, что сейчас от этой нити черт его знает что зависит...
Он повернулся к Бубничу:
- Военком звонил. Грибники и орешники идут валом. Чуть не до драки с караульными. Мы с этим, понимаешь, какое дело, подсобным промыслом можем в город всю банду пропустить.
Бубнич долго молчал. Потом сказал:
- Озлоблять людей нельзя. И без того положение трудное. Губерния просит продержаться две недели, раньше помощи прислать не может. О Клеще сведений фактически нет. Но, судя по всему, о нас он знает многое. Установлено, что в городе действует контрреволюционное подполье. Белые они, эсеры или анархисты - это еще только предстоит выяснить. Выход один действовать. А как - это надо обдумать. Вот, товарищ Гуляев, какое положение. Так что ваш Гвоздь должен заговорить. А как Власенко?
- Пока в истерике. Допрашивать нет смысла.
- Сегодня же допросить и выяснить все, что она знает.
- Есть!
Вернувшись в свой кабинет, Гуляев сразу же попросил привести Гвоздя. В комнате дымно бродило солнце, вились тучи пылинок.
Ввели арестованного. Гуляев махнул охране, чтоб ушли, приказал заключенному сесть. Гвоздь должен был заговорить, и, должно быть, он увидел решимость в гуляевских глазах, потому что сразу занервничал.
- Твое настоящее имя? - Гуляев смотрел на него с ненавистью, которую не желал скрывать.
- Семен, - сказал Гвоздь, отводя глаза. Русые волосы его взлохматились и потемнели за время пребывания в холодной.
- Фамилия?
- Да кликай Гвоздь. Мене все так кличут.
- Мне плевать, как тебя кличут. Я спрашиваю фамилию.
Гвоздь передернул плечами, словно ему было холодно:
- Воронов, я и забыл, когда меня так звали.
- Говорить будешь?
- А чего говорить? - тянул время Гвоздь.
- Последний раз спрашиваю: будешь говорить?
- А то - что?
- Охрана! - крикнул Гуляев.
Вошел молодой милиционер.
- Товарищ боец! - сказал он строго.
- Слушаю, товарищ следователь!
- Взять арестованного и сдать в трибунал.
- Есть, - конвоир выставил перед собой штык, шагнул вперед.
Гвоздь вскочил.
- Ладно, - сказал он, поворачиваясь к Гуляеву, - все расскажу... Только выгони этого...
- Товарищ боец, благодарю за службу, - сказал Гуляев. - Покиньте на время это помещение.
Конвоир четко откозырял и вышел.
- Где припрятали товар? - спросил Гуляев.
- Да мы, почитай, его и не вывозили, - сказал Гвоздь, - мы его только что перенесли - и всего делов.
- Куда перенесли?
- А через улицу. Там напротив лавка была при старом режиме. Она теперича закрытая. У Фитиля... - Гвоздь замолк и снова передернул лопатками, - у его ключ был, мы за полчаса весь товар и перенесли. Все там и оставили. А на другой день добыли тачки...
- У кого?
- Фитиль все... Ни я, ни Венька - мы не касались. Привез три тачки. Мы и перевезли все к Нюрке... Народ-то этими тачками завсегда пользуется.
- Хлебные склады вы подожгли?
- А на кой нам надо было их жечь? Тот склад кооператорский мы ведь почему взяли? Там всё вещички были, которые сбыть легко. Мануфактура, сахар. А хлеб продавать - враз заметут и к стенке! Какая ж нам выгода поджигать?
- Где сейчас Фитиль?
- Того не знаю, - Гвоздь отвел глаза. - Он мне не докладывался.
- Где вы чаще всего прятали награбленное?
- У Гонтаря в саду. Там у его шалаш, так мы там...
- С кем был связан Фитиль, кто к нему приходил?
- Не знаю. К нам никто не ходил. Он сам куда-то исчезал, чуть не раза три на дню. У нас никого не бывало.
- Проверим, - сказал Гуляев. - Если соврал - не помилуем.
- Чего пугаешь? - обозлился Гвоздь. - Мне, как ни верти, конец. Либо вы шлепнете, либо - Фитиль найдет, скажет: скурвился - подыхай.
- Фитилю до тебя не добраться. Руки у него коротки, - сказал Гуляев.
- Не-ет, у Фитиля руки длинные, - пробормотал Гвоздь.
Едва его увели, Гуляев кинулся к Бубничу.
- Товарищ уполномоченный, - с места в карьер начал Гуляев, - может, вы дадите кого-нибудь в помощь? Мне надо немедленно допросить эту Власенко. Гвоздь дал показания. Хочу проверить. У них, оказывается, база была в садах. Малина. Необходимо срочно проверить, а я один не смогу сразу и туда и сюда успеть.
Бубнич слушал, но слова словно отскакивали от его бронзового широкоскулого лица.
- Вот что, товарищ, - сказал он, - ты разве сам не видишь, какое положение? Надо все успеть и все - самому.
Гуляев кинулся в свою комнату, на ходу приказав привести к нему Власенко.
Он сидел и записывал суть показаний Гвоздя, когда ее ввели. Она стояла в потрепанной юбке с грязным подолом, в жакете с продранными локтями, упавший на плечи платок обнажил черные свалявшиеся волосы. Красивое белое лицо с очень ярким ртом хранило выражение какой-то отрешенной одичалости.
- Садитесь, - сказал ей Гуляев, кивнув на стул.
Она отвернулась от него, стала смотреть в окно.
- Слышите, что говорю! - поднял он голос. - Подойдите к столу и сядьте!
Как во сне, не отрывая глаз от окна, где билась и шуршала тополиная листва, она сделала два шага и села.
- У меня к вам несколько вопросов. Если вы ответите на все вопросы, мы вас выпустим.
Она словно бы и не слышала этого.
Гуляев разглядывал фотокарточку, взятую в доме Нюрки. Из желтоватой рамки с вензелями, выведенными золотыми буквами, смотрело молодое, хищное, зло улыбающееся лицо. Откуда-то он знал этого человека, где-то видел совсем недавно, но вспомнить - хоть убей! - не мог.
- Фитиль? - спросил он, подвинув фотографию Нюрке.
Она взглянула, потом взяла фотографию в руки и засмотрелась на нее. На усталом лице вдруг проступило выражение такой страстной нежности, что на секунду Гуляеву стало неловко.
- Это Фитиль? - повторил он вопрос.
Она отложила карточку, взглянула на него и кивнула.
- Как зовут Фитиля?
Она посмотрела на него диким, затравленным взглядом.
- Будете отвечать?
Она опустила глаза и молчала.
- Нюра, - сказал он, вставая, - если вы не будете отвечать, нам придется вас задержать.
Она вскинула голову:
- Гад!
Гуляев почувствовал, как тонкий холодок бешенства поднимается в нем. Она сидела здесь и оскорбляла его, следователя Советской власти, а любовник ее, сбежав от расплаты, где-то готовил новые грабежи и убийства... С трудом он заставил себя успокоиться. Она темная женщина, многого не понимает.