– Присядь, девочка, присядь. Придвинь табуретку к камину и давай-ка потолкуем о планах нашего мальчика, – наконец промолвил Натан, выходя из своего забытья. Бесси присела к огню и, набросив на лицо передник, склонила голову на руки. Глядя на своих женщин Натан видел, что вот-вот не одна, так другая разразится слезами, и поспешил заговорить, надеясь предотвратить приступ горя.

– Тебе уже приходилось слышать об этом безумии, Бесси?

– Нет, ни разу! – приглушенно донеслось из-под передника. Хестер показалось, будто в тоне вопроса и ответа звучало порицание, и материнское сердце не могло этого вынести.

– Надо нам было раньше думать, мы ведь сами его к тому подталкивали. Все к тому и шло. Эти вечные экзамены, катехизисы, все-то надо сдать. Ясно, ему лучше поехать для этого в Лондон. Это не его вина.

– А кто говорит, будто его? – едва не вспылил Натан. – Но коли уж на то пошло, так наш адвокат Лоусон говорит, что ему хватило бы и пары недель, чтобы все свалить с плеч и сделаться законником не хуже прочих. Нет-нет, парнишку самого тянет в Лондон, вот он и хочет прожить там год, а то и два.

– Ну а если и так, – вмешалась Бесси, стянув передник с раскрасневшего лица и распухших глаз, – тут нет ничего дурного. Парни, они ведь не то, что девушки, их ведь к подолу не пришьешь и дома не удержишь. Молодому человеку в самый раз белый свет поглядеть и себя показать, прежде чем остепениться.

Рука Хестер нащупала руку Бесси и благодарно пожала ее. Обе они были готовы до последнего защищать их отсутствующего любимца от любой хулы. Натан только и сказал:

– Да ладно тебе, девочка, не кипятись так. Что сделано, то сделано, а хуже всего, что сам я это и затеял. Нечего мне было растить парнишку барином. А теперь самим и расплачиваться.

– Дядя, милый дядя, ручаюсь, он не будет тратить слишком много! А я уж как-нибудь сумею подсократить наши расходы по хозяйству.

– Девочка! – торжественно произнес Натан. – Я ведь не о деньгах говорю. Нам приходится расплачиваться не монетой, а тяжестью на сердце и тревогой в душе. Лондон – это такое место, где правит не только король Георг, но и сам дьявол. Мой бедный сынок и тут-то едва не попал к нему в лапы, а уж что будет, когда он сам полезет ему в пасть, и подумать-то страшно.

– Не отпускай его, отец! – взмолилась Хестер, которой впервые открылся такой взгляд на вещи. До сих пор она успела подумать единственно о своем горе от разлуки с ненаглядным сыночком. – Отец, коли ты так считаешь, придержи его дома, у нас на глазах, так оно вернее будет.

– Нет! – возразил Натан. – Он уже вырос. Подумай, ведь мы даже и сейчас не знаем, где он и чем он занимается, а еще и часа не прошло, как он нас покинул. Нет, матушка, он уже слишком большой мальчик, чтобы его можно было усадить обратно в люльку или удержать дома, положив поперек крыльца стул вверх ножками.

– Как бы мне хотелось, чтобы он так и оставался младенцем у меня на руках! Горек, ох как горек был день, когда я отняла его от груди, и мне кажется, что с каждым его новым шагом к совершеннолетию дни мои становились все горьче и горьче.

– Ну-ну, родная моя, не дело так говорить. Благодари Провидение, подарившее тебе такого большого сына, ростом аж в пять футов одиннадцать дюймов, и такого здорового, что он даже ни разу не болел. Не пристало нам осуждать его за легкомыслие, правда, Бесси, крошка? Он вернется через год или чуть больше и мирно заживет в тихом городке с милой женушкой, которая сейчас сидит не так уж далеко от меня. А как мы состаримся, то продадим ферму и купим домик рядом с домом адвоката Бенджамина.

Так добрый Натан, хотя у самого него было тяжело на душе, старался успокоить своих женщин. Но из всех троих именно он дольше всех не засыпал в ту ночь, и дурные предчувствия терзали его куда сильней, чем их.

– Боюсь, я неверно обращался с мальчиком. Боюсь, я не так воспитывал его, – вот какие мысли не давали ему уснуть до рассвета. – С ним что-то не так, иначе все кругом не смотрели бы на меня с такой жалостью, едва лишь разговор заходит о нем. Я-то понимаю, что это значит, но гордость не дает спросить. И адвокат Лоусон тоже все больше отмалчивается, когда я справляюсь у него, как там дела у моего паренька и хороший ли выйдет из него законник. Смилуйся Господь, над Хестер и надо мной, если наш сын сбился с пути! Смилуйся, Всевышний! Но может, это просто бессонница навевает на меня всякие страхи. В его возрасте я тоже мог просадить все деньги, что только попадали мне в руки. Но я сам зарабатывал их, а это совсем иное дело. Что ж! В наши лета тяжело воспитывать дитя, а мы слишком медлили с тем, чтобы им обзаводиться!

На следующее утро Натан оседлал кобылу Могги и отправился в Хайминстер повидаться с мистером Лоусоном. Любого, кто видел бы, как он выезжал со двора и как вернулся, поразила бы произошедшая с ним перемена – перемена, столь сильная, что ее нельзя было объяснить просто усталостью, естественной для человека в его возрасте после слишком тяжелого дня. Он едва держал поводья в руках, так что Могги могла бы одним рывком вырвать их. Склонив голову на грудь, он долгим немигающим взглядом смотрел на что-то, видимое ему одному. Однако подъезжая к дому, Натан попытался собраться с силами.

– Не стоит их пугать, – сказал он. – Мальчики есть мальчики. Но как он ни молод, вот уж не думал я, что он так бестолков. Что ж, глядишь, Лондон прибавит ему ума. Да и в любом случае, лучше поскорее отослать его подальше от таких дурных парней, как Уилл Хокер и его дружки. Это они сбивают моего сына с толку. Он был славным мальчиком, покуда не свел знакомства с ними, ей-ей, таким славным мальчиком.

Но подходя к дому, где уже ждали его Бесси и жена, он постарался на время забыть о тревогах. Обе женщины тянули руки, чтобы помочь ему снять куртку, но Натан отстранил их.

– Полегче, девочки, полегче! Неужели человек уже и выпутаться из одежки не в силах без посторонней помощи? Я чуть не зашиб тебя, малышка, – и он продолжал болтать, стараясь хоть на время удержать их от расспросов о том, что занимало сердца всех троих. Но тяни – не тяни, вечно оттягивать невозможно, и жене неустанными расспросами удалось вытянуть из него куда больше, чем он сперва собирался рассказать, и более, чем достаточно, чтобы горько опечалить обеих слушательниц – но все же самое худшее славный старик схоронил в глубине души.

На следующий день Бенджамин приехал домой, чтобы провести там неделю-другую прежде, чем пуститься в свой великий поход в Лондон. Отец его держался с ним отчужденно, важно и печально. Бесси же, которая сперва всячески выказывала свой гнев и наговорила Бенджамину немало резких слов, постепенно начала даже обижаться на дядю. Ну зачем он так долго упорствует и все еще суров с сыном? Бенджамин ведь вот-вот уедет. Что до ее тети, то она трепетно хлопотала вокруг комодов и ящиков для белья, словно боялась хотя бы на миг задуматься о прошлом или будущем. Лишь раз или два, подойдя к сидящему у камина сыну, она внезапно склонялась над ним и целовала в щеку или гладила по голове. Впоследствии – много лет спустя – Бесси вспоминала, как в один из этих разов он с нервным раздражением отдернул голову и пробормотал – его мать не слышала этих слов, зато Бесси слышала:

– Неужели нельзя оставить человека в покое?

По отношению же к самой Бесси он держался с отменной учтивостью. Никакое другое слово не может так точно описать его манеру: не тепло, не нежно, не по-братски, но с претензиями на безукоризненную вежливость по отношению к ней как к привлекательной молодой особе. Но учтивость эта совершенно терялась во властной и грубоватой манере держаться с матерью или угрюмом молчании перед отцом. Пару раз он даже рискнул отпустить кузине комплимент по поводу ее внешности. Бесси замерла, изумленно глядя на него.

– С чего бы это тебе вдруг вздумалось заводить речь о моих глазах? Неужто они так изменились с тех пор, как ты последний раз видел их? Уж лучше бы помог матери найти оброненные спицы – ты, что, не замечаешь, что бедняжка плохо видит в потемках?