- Не оставлю вас здесь, - твердо сказал комбриг. - Собирайтесь, лейтенант.

Симоняк привез Семичева на полуостров. Всю дорогу лейтенант угрюмо молчал, думал: Что со мной сделает комбриг? Судить как будто не за что... Но опустился - верно. Плохой пример для солдат. А я ведь люблю свой взвод, своих людей. Ему хотелось попросить комбрига вернуть его на остров. Не решился.

Симоняк лишь молча поглядывал на лейтенанта. Остановились у какого-то блиндажа. Открылась тяжелая дверь, из глубины донеслась музыка: кто-то играл на пианино. Семичев никак не мог понять, куда его привез комбриг. А Симоняк говорил симпатичной черноволосой девушке в белом халате:

- Отпарить и отчистить этого красавца.

И уже более строгим голосом, обращаясь к Семичеву, добавил:

- Через десять дней явитесь ко мне.

Комбриг повернулся и ушел, а Семичев остался в подземном доме отдыха. Вместе с ним тут было еще несколько человек - командиры и бойцы. Попали они сюда усталые, пропахшие пороховым дымом. Тут они помылись в подземной бане, надели халаты. Спали на свежих простынях.

Проходило десять дней, и люди покидали подземный дом отдыха, набравшись сил, чтобы снова идти в бой.

Суровые условия жизни на Ханко заставляли постоянно думать о том, как бы скрасить быт офицеров и солдат. Связисты построили подземный радиоузел, радиофицировали даже дзоты, куда передавались последние известия, музыка, а иной раз и лекции. Пищу доставляли в термосах прямо на передний край. В минуты затишья в дзотах выступали самодеятельные артисты - певцы, баянисты, скрипачи. Ежедневно ханковцы получали свою солдатскую газету Защитник Родины.

День за днем рос подземный город. Всё больше укреплялась оборона Ханко. Сформированный из строителей 219-й стрелковый полк создал новую оборонительную полосу в центре полуострова, отрыл противотанковый ров. Строились новые огневые точки. У побережья появились подводные заграждения. Солдаты-умельцы вместе с саперами Чудесенко, Репни, Юшкова расставили по всему полуострову тысячи хитроумных ловушек: капканы, камнеметы, спотыкачи, сусликовые норы, секачи. Всякого, кто непрошеным подобрался бы к позициям бригады, ждало множество неожиданностей - весьма неприятных. Стоило ему задеть малозаметную проволочку, наступить на замаскированную дощечку, и немедля сработает камнемет - сверху обрушится град камней!

...Семичев после отдыха явился в штаб бригады. Симоняк внимательно оглядел его с ног до головы:

- Стал хоть похож на командира. И что ж мне с вами делать, лейтенант? Перед взводом вы виноваты. Сможете снова завоевать доверие бойцов?

- Сумею, товарищ полковник, всё сделаю для этого!

- Поверю на сей раз, - сказал Симоняк помолчав. - Но намотайте на ус: хоть и трудно нам, а солдат всегда должен оставаться солдатом. Может быть, и год придется вот так воевать, может, два, а распускать ремня нельзя. Иначе грош тебе цена.

Противнику не удалось потеснить гангутцев ни с суши, ни с моря, и он пытался выкурить их огнем - сжечь леса, рощи, дома, склады, лишить гарнизон продовольствия и боеприпасов.

Лето стояло на редкость сухое, знойное, зажигательные снаряды, падая на болота, поджигали торф. Пламя ползло под землей, перекидывалось наверх, охватывало заросли сосняка, обомшелые склоны скал. Ханко и многие острова заволокли густые, багрово-черные клубы дыма...

Всё живое покидало охваченную огнем землю. Из лесов выбегали на побережье лоси, лисицы, зайцы и бросались в воду. Улетали птицы. Но люди оставались на местах. Надевали противогазы, обливали себя водой и лезли в самое пекло, сражались с пожарами, под разрывами снарядов отстаивали пушки, патронные пункты, наблюдательные посты.

В районе третьего батальона 270-го полка уже вторую неделю горел лес. Бойцы делали просеки, вырубали кустарник, глубокими ровиками окапывали дзоты. Но когда свежел ветер, пламя вспыхивало с новой силой, язычки огня перепархивали через просеки и канавы и пожар распространялся на новые места.

На стыке рот Харитона Ефименко и Федора Собакина огонь подкрался к штабелю только недавно подвезенных снарядов. Бойцы на руках перетаскивали их в укрытие. Они не сразу заметили подошедшего Симоняка. С командиром бригады были полковой комиссар Романов и военком полка Журавлев.

Симоняк окликнул Федора Собакина, командира седьмой роты:

- Что у вас происходит?

- В одном месте, товарищ полковник, погасишь огонь, в другом вспыхнет. Дождичек бы зарядил на день-другой!

- Хорошо бы! - вздохнул Симоняк, смахивая холодные капли со лба. - Да не в нашей это воле. А вот в землю зарыться - зависит от нас. Поглубже... Тогда никакой огонь не будет страшен.

Начался сильный артиллерийский налет. Взметнулись кверху черные столбы земли и дыма. Раскаленный осколок ударил Журавлева в руку.

- Сюда, сюда, товарищ полковник. - Схватив комбрига за рукав гимнастерки, Собакин потянул его в укрытие.

- К бойцам, лейтенант, - строго сказал Симоняк. - Немедленно выводите людей, иначе все взлетят на воздух.

Ротный побежал. Журавлев, зажимая ладонью рану, по приказанию Романова отправился в землянку.

А Симоняк не сдвинулся с места, пока Собакин не укрыл всех бойцов.

Пожары еще долго пылали на ханковской земле. Но люди выстояли. Свалившиеся проволочные заборы заменяли новыми, переоборудовали поврежденные наблюдательные пункты, проложили новые линии связи, используя голый провод, а там, где его не хватало, пускали в ход колючую проволоку. Работали так, что мозоли у многих появились не только на руках, но и на плечах...

Крупными шагами генерал Кабанов мерил свой кабинет на флагманском командном пункте и недовольно ворчал:

- И угораздило же нас оставить Хорсен!..

Симоняк молча сидел за столом.

Остров Хорсен, расположенный между Ханко и финским полуостровом Подваландет, охранял стрелковый взвод. С начала войны противник, не окупившийся на снаряды и мины, осыпал ими маленький гарнизон. Держать его там казалось бессмысленным - не полезут же гуда финны, раз остров просматривается с береговых наблюдательных пунктов и насквозь простреливается. А люди нужны были в других местах, и командование военно-морской базы распорядилось: снять охрану:

Взвод скрытно покинул Хорсен. Финны обнаружили исчезновение гарнизона, высадились на (острове, установили на нем минометные батареи и стали нещадно обстреливать соседний островок Меден, от которого теперь их отделяла неширокая полоса воды.

Теперь осложнилось положение советских бойцов на Медене. Длина этого острова не превышала тысячи двухсот метров, а максимальная ширина - двести метров. Людям негде было укрыться. Ночами, когда огонь несколько стихал, бойцы вручную ворочали пятитонные валуны, создавая защиту для боевой техники, боеприпасов, продуктов... И всё же гарнизон нес изрядные потери.

- Надо исправлять ошибку, - сказал Симоняк.

- Ты прав, - после некоторого раздумья согласился генерал. - Надо действовать, пока они окончательно не укрепились на Хорсене.

Недолго были знакомы командир бригады и командующий базой, а сдружились, сошлись характерами. У них обоих юность совпала с великим поворотом в жизни народа, и оба с первых дней революции связали с ней свою судьбу. Белые замучили отца Симоняка. А отец Кабанова, питерский рабочий-революционер, погиб в Крестах. Николай Симоняк подростком пошел на войну с белогвардейцами, Сергей Кабанов в шестнадцать лет стал стрелком полка Петросовета, враги дважды приговаривали его к расстрелу, и он чудом ускользал от смерти. Оба они шли одной дорогой, и сейчас Кабановым и Симоняком владела одна забота: отстоять Красный Гангут, передовой форпост Ленинграда.

Десантную операцию Кабанов поручил капитану Гранину, командиру артиллерийского дивизиона. Борис Гранин прославился своими дерзкими рейдами по вражеским тылам еще на финском фронте, во время зимних боев. Едва на Ханко стало известно, что он создает десантный отряд, как моряки, саперы, железнодорожники, подводники повалили к нему валом. Вошли в его отряд и бойцы из симоняковской бригады.