- Как там?

- Пока не стреляют, но и ведут себя не так, как прежде.

- А что?

- Очень много наблюдателей у них. Подходят к самому противотанковому рву. И вот еще: начали разбирать железнодорожную линию на Выборг. О молоке вам докладывали?

- Да. Как дело было?

- Вчера мы направили, как обычно, солдат к шлагбауму за бидонами с молоком и сметаной. Вернулись они с пустыми руками. Я сам решил сходить. Из пограничной будки выскочили два стражника. В чем дело? - спрашиваю. - Где молоко? - Ничего, - говорят, - вам не будет больше. И нахально смеются. На этом дипломатические переговоры закончились.

- Вряд ли придется возобновлять их, - сухо произнес Симоняк.

Он отпустил Путилова, а сам со связным направился дальше. В штабе батальона ни Сукача, ни Меньшова не оказалось. Они, как доложил дежурный, находились на Петровской просеке.

Всех тянуло туда, к переднему краю, где лишь небольшая полоса земли отделяла наши позиции от финских.

Ночь напролет ползал по Петровской просеке командир саперного взвода Анатолий Репня. Для саперов горячие дни начались много раньше. Еще в апреле сорокового года, едва первый эшелон высадился на Ханко, Репня и его товарищи москвич Анатолий Думчев, татарин Фасах Кашапов, украинец Михайло Лономаренко облазили с миноискателем буквально весь перешеек и южные острова. Их осторожные пальцы даже в темноте на ощущу распутывали переплетения тонких, как волос, проволочек и вынимали взрыватели из мин. Этому искусству саперы научились в боях на Карельском перешейке. А в последние дни они под покровом белесой весенней ночи ставили минные поля, малозаметные препятствия перед нашим передним краем. Приходилось работать лежа на земле метрах в двадцати от финнов.

...Симоняк нашел саперов в небольшом овражке. Они отдыхали после напряженной ночи. Лежали на зеленой траве, подставив почернелые, измазанные лица утренним лучам солнца.

- Это что здесь за курортники?

Репня мигом вскочил.

- Курорт у нас ночью был, товарищ полковник. Настоящий. С грязевыми ваннами.

Симоняку нравился Репня, живой, находчивый, бойкий на слово. Видимо, от отца, участника гражданской войны, унаследовал он и бесстрашие, и верность революционному долгу. Воинскую службу Репня любил всей душой, а саперное дело ставил выше всяких других. Стараясь обосновать это, он приводил множество исторических примеров, начиная с обороны Сиракуз.

- Почему, товарищ полковник, римляне не смогли захватить этот городок? Им помешал Архимед. Он ведь жил в Сиракузах, по его чертежам горожане и построили укрепления, катапульты, камнеметы, разные ловушки. Ткнулись римляне и получили по зубам Пришлось уходить не солоно хлебавши.

- Всё это так, - засмеялся Симоняк. - Не прав ты в одном: другие военные профессии недооцениваешь. Ладно, поймешь со временем, а про Сиракузы не забывай, ханковский Архимед...

Сейчас, пошутив с лейтенантом насчет курорта, Симоняк спросил:

- Весь участок заминировали?

- Так точно, товарищ полковник.

- О Сиракузах-то помнишь? И нам надо сделать так, чтобы всюду, куда бы ни ступил противник, его смерть ждала.

- Наделаем сюрпризов. У нас архимедов много.

Комбриг пожал руку саперу и двинулся дальше.

В окопах переднего края лежали бойцы в маскировочных халатах, неотрывно наблюдали за той стороной. Остальные солдаты размещались несколько поодаль - в укрытиях. Десять дней назад они пришли сюда по боевой тревоге. На границе еще было тихо, но все ждали - вот-вот начнется.

Всем хотелось узнать от командира бригады - можно ли верить нейтралитету, о котором говорят финны, как вести себя, если вдруг двинутся к нашим позициям?

- А вы как сами думаете? - спросил Симоняк. - Мы же их в гости не приглашаем...

- Полезут - будем бить, - донесся до комбрига голос снайпера Сокура.

- И покрепче! - одобрил комбриг. - Чтоб неповадно было нос свой совать куда не следует.

Один из бойцов заметил, что противотанковый ров впереди наших позиций плохо просматривается, противник может к нему подойти незамеченным.

Комбриг похвалил бойца.

- Да это же старый знакомый. Рядовой Бондарь?

- Так точно!

- Парень ты, видать, глазастый. Думаешь о деле. А та ночная тревога, когда без портянок на мороз выскочил, видно, на пользу пошла.

Начальнику штаба батальона комбриг приказал на ночь выдвигать секреты для наблюдения за рвом.

В штаб бригады Симоняк вернулся около полудня. Кетлеров доложил, что звонил генерал Кабанов. Интересовался, как дела.

Симоняк тотчас соединился с командующим базой.

- Что делать, Сергей Иванович? - спрашивал он. - Совсем наглеют нейтралы. Открыто лазают по просеке, фотографируют наш передний край.

- Что делать? - переспросил Кабанов. - Не мешало бы с них спесь сбить, да сам знаешь: не ведено.

- А как там у вас?

- Пока тихо.

Разговор не внес особой ясности. Странно получалось: нет мира и нет войны.

8

Двадцать шестого июня финский президент Рюти, ободренный быстрым продвижением немецкой армии, объявил, что и Финляндия начинает священный поход на Восток.

В тот же день на базу из штаба Балтийского флота пришла лаконичная телеграмма: Действуйте по обстановке.

Вот всё и прояснилось, - подумал Симоняк.

Пока в блиндаже собирались офицеры штаба, он услышал приглушенные расстоянием разрывы. Финны открыли огонь.

- Ну, теперь и мы молчать не будем, - произнес он вслух. - Передать в части: огонь по вражеским наблюдательным пунктам и артиллерийским позициям!

Забушевал шквал огня. Стреляли дивизионные пушки, минометы. В нараставший гул канонады врывались рокочущие басы тяжелых морских орудий. Это стреляли гангутские моряки с южной оконечности полуострова, с островов и кораблей.

Так продолжалось целый день. И в последующие дни обе стороны вели беспокоящий огонь.

- Язык нужен, - говорил комбриг начальнику разведки Трусову. - Что они там замышляют?

- Готовим поиск, товарищ полковник.

События, однако, развернулись так, что поиск не потребовался.

Тридцатого июня поздно вечером командир взвода Иван Емельянов отрядил шестерых бойцов в секрет. Осторожно, по-пластунски они пробрались к проволочным заграждениям, заняли небольшие, искусно замаскированные окопчики.

Бойцы располагались попарно. Телефонный провод связывал каждый секрет с командиром взвода.

Не первую ночь проводили бойцы в своих крохотных убежищах, прикрытых сверху бревнами. Они знали чуть ли не каждый бугорок вокруг, но снова и снова разглядывали местность из смотровой щели: не произошло ли на их участках каких-либо изменений?

Ничто не вызывало подозрения. Ночь выдалась на редкость тихая, спокойная. Опустилась незаметно на землю и всё словно усыпила: и порхавших весь вечер над просекой бабочек, и говорливых птиц, и даже кустики иван-чая.

Около полуночи, обзвонив секреты, взводный вышел из дзота со своим неизменным спутником связным Брижатым. Он легко выпрыгнул из траншеи, направился по тропке к заливу проверить, всё ли там спокойно. И вдруг одновременно справа и слева взметнулись багровые столбы. Взрывная волна бросила Емельянова наземь, над ним со свистом проносились осколки. Рядом с командиром упал и связной, его винтовку отбросило в сторону, и трудно было понять - жив он или мертв.

А командира роты Хорькова ураганный обстрел застал в лесу. Он бегом помчался на свой командный пункт:

- Со взводами есть связь?

- Была.

- Как была? Вызывай Емельянова.

Телефонист бешено закрутил ручку аппарата, дул в трубку, вызывал:

- Гроза! Гроза!

Никто не отзывался. Со вторым взводом соединиться удалось - лейтенант Опанасенко оказался на месте.

- Что у вас?

- Молотит, как в кузне. Люди все в укрытии.

В это время Симоняк связывался с полками. Обстрел не ослабевал. Сотни снарядов рвались на узкой, затянутой горьким дымом горловине перешейка.