Она возвращается, как ни в чем не бывало, и «бентли» резко берет с места. Так резко, что на меня выплескивается минералка из стаканчика на столе. На том месте, где мы только что стояли, происходит вспышка, и слышен негромкий сухой хлопок. Можно представить себе, как шарахнуло на самом деле! Кто-то из доброжелательных селян не поленился выстрелить по нам из гранатомета или из чего-то в этом роде. Скорее всего, самодельное устройство. Если бы алкаши пальнули пятью секундами раньше, Гирину пришлось бы нанимать нового дознавателя. На потолочных скринах я вижу несущегося по шоссе леопарда, могучие лопатки ходят как жернова в пульсирующем свете фонарей. Оказывается, «стрекозы» сопровождали машину госпожи Фор с самого начала, только я не умею ими управлять. Коко поднимает одну из камер на десятиметровую высоту. «Бентли» шпарит с бешеной скоростью, полминуты спустя прямо по курсу возникает россыпь огней, это трехуровневая развязка второго грузового кольца. Мы притормаживаем у блокпоста, минуем шлагбаум и начинаем плавный подъем по рельсу.
Коко хохочет. Она валится на ковер, зажимая между ног салфетку, и хохочет.
Мне вдруг приходит в голову, что если бы не Ксана, эта сумасшедшая девка могла бы мне понравиться. В чем-то она похожа на мою жену, такая же безумная и такая же театралка в минуты риска. Ее веселье невольно заражает и меня, не могу сдержать улыбки.
— Ты расслабился, котик? Ты уже не дуешься на меня?..
…Команда «Оранжевых реаниматоров». Четверо, кому достались черные метки. Первый — совсем молодой парнишка. Почти наш ровесник. Делает вид, что совсем не боится, крепится изо всех сил, но когда видит, что его ждет, начинает плакать.
Наезд камеры крупным планом. Слезки по щекам, зрачок во весь глаз, пот стекает по виску. В те годы только начинали использовать автономные «стрекозы», к каждой камере полагался оператор, и наверняка он здорово мешал актерам расслабиться. Нынешних героев фильмов окружает плотный рой почти невидимых камер последнего поколения, управляемых с центрального поста, который может находиться за тысячу километров. По сути дела, на натурных съемках, кроме самих актеров и гримеров, никто и не нужен. Но реалити навсегда останется жанром, требующим особого, творческого подхода. Человеческий фактор решает почти все, зритель должен чувствовать, какой гигантский коллектив пахал, чтобы ему было вкусно нежиться в мягком кресле…
Исполнители подвешивают парня вниз головой над газоотводным колодцем метро. Семьдесят метров глубины, совершенно не важно, что там, внизу, в давно заброшенной шахте. Мальчика упаковывают довольно жестко, но не грубо. Ему не больно, руки стянуты эластичными веревками, ноги продеты в кожаный «капкан». Рот не затыкают, все равно обладатель черной метки не сможет голосом привлечь свою команду. Любые крики заглушает постоянный шум падающей воды, где-то неподалеку насосная станция. Трос переброшен через лебедку и закреплен на старом, как мир, устройстве под названием «бомба замедленного действия».
Исполнитель нажимает кнопку и показывает большой палец в кожаной краге. На циферблате начинают мигать цифры обратного отсчета. Если спустя сто пятьдесят минут компаньоны из команды не найдут друга и не развернут кран-балку, то раскаленная струна перережет трос, и «оранжевые» понесут первую потерю.
— Это хреново, — деловито сообщает девица в красной юбке. Она сидит на корточках у костра, греет руки и прихлебывает из железной кружки крепко заваренный чай. — Хреново, если команда сразу же потеряет первого игрока. Первого лучше не терять, это неважный признак.
Ведущая говорит о возможной смерти человека, как о перегоревшем предохранителе. Хреново, когда берешь машину, едешь в ночной рейс, и сразу сгорает предохранитель.
Неважная примета, думаю я…
Ведущий радостно подмигивает напарнице и сообщает, что по всему «пути следования» номера первого висят «стрекозы». Камеры включены, а миллионы зрителей только и ждут замедленного показа падения. Но права на эту часть съемки давно проданы владельцам садо-мазо сайтов, и скачивать фулл-версию придется уже оттуда, по сотне евро за мегабайт.
— Желаете смотреть и слушать, как будет орать номер первый? — хохочет ведущий и облизывает языком крышечку от банки с йогуртом. — Черт, обожаю малиновый… Эй, дайте кто-нибудь ложечку, придурки! Само собой, что прикольнее всего будут финальные кадры, когда тело рухнет на осколки кирпича в тоннеле, вдоволь поколотившись об арматуру и обломки строительных лесов. О, да, почти наверняка он сломает хребет, не долетев и до середины! Там полно всякой фигни торчит…
Ведущий деловито заглядывает в шахту, продолжая поедать йогурт. Спеленутый номер первый тихонько покачивается на заднем плане, его взгляд не отрывается от циферблата адской машинки. В отличие от нас, зрителей, парень не видел, каким путем его сюда доставили. Мы вчетвером переглядываемся, и впервые не хочется спорить. Держу пари, в тот момент каждый из нас жалел, что связался с просмотром запрещенного диска. Каждый был готов на все плюнуть и бежать домой, но мы постеснялись показать себя слабаками перед Андрюхиной сестрой. Андрюхина сестра выглядела очень спокойной, она даже продолжала жевать чипсы.
— «Оранжевым» в жизни не найти это место, — заметил кто-то из моих друзей. — Видали, как они спускались? Сейчас уберут прожектора, запрут двери — и привет! Пацану конец!
— Здорово! — сказала Андрюхина сестра. — Здорово, меня аж трясет всю! Неужели он разобьется?
Ведущий заканчивает пожирать йогурт и поднимается на поверхность. Одна за другой закрываются двери, исполнители закидывают проходы мусором, заметают следы, устраивают настоящие баррикады. Однако они честно соблюдают правило — никаких замков. Первое действие спектакля происходит в заброшенном рабочем вестибюле метро, и найти паренька без специально натасканных собак невозможно. Особенно в кварталах заводов и за два с половиной часа. Один за другим гаснут прожектора, поднимаются в воздух вертолеты. Исполнителям предстоит спрятать номера второй, третий и четвертый.
— Выпускайте сенсориков! — командует в микрофон ведущий…
…«Ирис и карамель», — ухмыляется Коко.
…Сотни розовых пиявок, сотни розовых гусениц, тяжело сразу взять в толк, что же именно я вижу внизу. Больше всего это похоже на громадную лужу, набитую головастиками. Множество автомобилей розового цвета. Подчеркнуто женские обводы, но встречаются и унисекс, вроде нашего «бентли». Никогда не встречал такого количества транспорта, окрашенного во все оттенки пинк, в одном месте. Трехэтажный паркинг, и все три этажа из сверхпрочного стекла; под самым нижним вращаются прожектора, видно насквозь, хаотичное кружение по спиралям, машины въезжают и выезжают, на многих из них играют бесшабашные рисунки, и вблизи ощущение живой массы головастиков только усиливается.
Никакого сравнения с замкнутостью «Бирюзового кролика». На Охте царит чопорное заведение для элиты преступного мира и городских чиновников, не стесняющихся своих… гм… свободных взглядов. «Ирис и карамель» открыт для каждого, если этот каждый — женщина. Точнее, если этот каждый — обеспеченная женщина, вольная делать то, что ей заблагорассудится. Я жадно разглядываю два колоссальных полушария, диаметром по сотне метров каждое. На кончиках «сосков» кружатся шары с лазерной подсветкой, в небе трепещут полотнища скринов с призывными надписями. Гвалт внизу стоит такой, будто проходит детская елка. Наверное, последние мужчины, встреченные мной на подъезде к «Ирису», — это парочка патрульных ментов на кольцевой развязке.
Неуютно, чертовски неуютно. Я не раз разыскивал Ксану по самым гнусным кабакам, но все они были местами общего доступа. Пару раз я чуть не нарвался на нож, пару раз меня спасло от драки табельное оружие, но не припомню такого тревожного предчувствия.
— Ты чего дрожишь, милый? Ну хочешь, я сбегаю одна?
— Нет, я пойду с тобой.
— Ты уверен, что не намочишь штанишки?
…Оператор переключает обзор на стартовую полосу. Для команды «оранжевых» начинается самый ответственный этап. Сенсориков двое, и от того, насколько правильно они возьмут след, зависит жизнь номера первого. Но, что еще важнее, зависят котировки команды и размеры ставок на следующий этап.