- Очень может быть, даже опасное! Mais que devons nous faire, nous autres femmes[128], если мы в этом ничего не понимаем!

- В таком случае не повременить ли вам немножко, и не поручите ли вы мне предварительно пересмотреть ваши дела? - проговорил барон.

- Ах, пожалуйста! - воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей:

- У вас дел очень много, так что желательно было бы, чтобы ими занялся человек, преданный вам.

- Но эти адвокаты, говорят, очень честны!.. Il songent a leur renommee![129] - сказала на это ему Анна Юрьевна.

- Не всегда! - возразил ей барон. - Честность господ адвокатов, сколько я слышал, далеко не совпадает с их известностью!

- Вы думаете? Но к кому же я в таком случае обратиться должна? воскликнула Анна Юрьевна.

- Позвольте мне, хоть, может быть, это и не совсем принято, предложить вам себя, - начал барон, несколько запинаясь и конфузясь. - Я службой и петербургским климатом очень расстроил мое здоровье, а потому хочу год или два отдохнуть и прожить даже в Москве; но, привыкнув к деятельной жизни, очень рад буду чем-нибудь занять себя и немножко ажитировать.

- Mille remerciements![130] - воскликнула Анна Юрьевна, до души обрадованная таким предложением барона, потому что считала его, безусловно, честным человеком, так как он, по своему служебному положению, все-таки принадлежал к их кругу, а между тем все эти адвокаты, бог еще ведает, какого сорта господа. - Во всяком случае permettez-moi de vous offrir des emoluments[131], - прибавила она.

Барон при этом покраснел.

- Я сам имею совершенно обеспеченное состояние и желаю вашими делами заняться ad libitum[132], - проговорил он.

Состояния у барона собственно никакого не было, кроме двух-трех тысяч, которые он скопил от огромных денежных наград, каждогодно ему выхлопатываемых Михайлом Борисовичем.

- Но как же это так?.. - произнесла Анна Юрьевна, конфузясь в свою очередь.

- Я вас буду настоятельно просить об этом! - сказал барон решительно.

Анна Юрьевна на это ничего не отвечала и пожала только плечами; она, впрочем, решила в голове через месяц же сделать барону такой подарок, который был бы побогаче всякого жалованья.

Сделавшись таким образом l'homme d'affaire[133] Анны Юрьевны, барон почти каждый день стал бывать у ней; раз, когда они катались вдвоем в кабриолете, она спросила его:

- Вы, переехав с дачи, у князя будете жить?

- Не знаю, - отвечал протяжно барон, - мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать себе где-нибудь квартиру.

Анна Юрьевна некоторое время как бы недоумевала или конфузилась.

- Возьмите у меня низ дома, - сказала, наконец, она и при этом как-то не смотрела на барона, а глядела в сторону.

- Но мне с мебелью нужна квартира! - возразил барон, как бы не зная, что у Анны Юрьевны весь дом битком набит был мебелью.

- У меня там мебель есть, - отвечала Анна Юрьевна, - но только одно: je n'accepte point d'argent[134], так как вы не удостоиваете меня чести брать их за мои дела.

- В этом случае, как вам угодно, - согласился барон.

- И потом я буду просить вас не держать повара, мой стол будет всегда к вашим услугам.

- Очень благодарен! - согласился и на это барон. - Ваш обед так заманчив, что его можно предпочесть всем на свете обедам, - присовокупил он.

- Вы находите?! - спросила Анна Юрьевна и сильно ударила вожжами по лошади, которая быстро их понесла.

Когда они потом стали возвращаться с своей прогулки, Анна Юрьевна снова заговорила об этом предмете.

- Тут, конечно, - начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, - по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не боюсь.

- А я еще и меньше того! - подтвердил барон; но передать своим хозяевам о переезде к Анне Юрьевне он, как мы видели, едва только решился за последним обедом на даче, а когда перебрались в город, так и совсем перестал бывать у Григоровых. Известия об нем княгиня получала от одной лишь г-жи Петицкой, которая посещала ее довольно часто и всякий почти раз с каким-то тихим азартом рассказывала ей, что она то тут, то там встречает барона на лошадях Анны Юрьевны. Чтоб объяснить все эти последние поступки барона, я, по необходимости, должен буду спуститься в самый глубокий тайник его задушевнейших мыслей: барон вышел из школы и поступил на службу в период самого сильного развития у нас бюрократизма. Для этого рода деятельности барон как будто бы был рожден: аккуратный до мельчайших подробностей, способный, не уставая, по 15 часов в сутки работать, умевший складно и толково написать бумагу, благообразный из себя и, наконец, искательный перед начальством, он, по духу того времени, бог знает до каких высоких должностей дослужился бы и уж в тридцать с небольшим лет был действительным статским советником и звездоносцем, как вдруг в службе повеяло чем-то, хоть и бестолковым, но новым: стали нужны составители проектов!.. Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них - самое большое, останется чернорабочим. Все это страшно грызло барона, и он, еще при жизни Михайла Борисовича, хлопотал, чтобы как-нибудь проскочить в сенаторы, и тот обещал ему это устроить, но не успел и умер, а преемник его и совсем стал теснить барона из службы. Только немецкий закал характера и надежда на свою ловкость дали барону силы не пасть духом, и он вознамерился пока съездить в Москву, отдохнуть там и приискать себе, если это возможно будет, какую-нибудь выгодную для женитьбы партию.

Барон в этом случае, благодаря своему петербургскому высокомерию, полагал, что стоит ему только показаться в Москве в своих модных пиджаках, с дорогой своей тросточкой и если при этом узнается, что он действительный статский советник и кавалер станиславской звезды, то все московские невесты сами побегут за ним; но вышло так, что на все те качества никто не счел за нужное хоть бы малейшее обратить внимание. Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней, барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить. Все прежние планы в голове барона мгновенно изменились, и он прежде всего вознамерился снискать расположение Анны Юрьевны, а потом просить ее руки и сердца; она перед тем только получила известие из-за границы, что муж ее умер там.

- Теперь вам надобно замуж выходить! - сказал ей барон по этому поводу.

- Ни за что на свете, ни за что! Чтобы связать себя с кем-нибудь никогда!.. - воскликнула Анна Юрьевна и таким решительным голосом, что барон сразу понял, что она в самом деле искренно не желает ни за кого выйти замуж, но чтобы она не хотела вступить с ним в какие-либо другие, не столь прочные отношения, - это было для него еще под сомнением.