Вдоль стенок фургона стояли длинные узкие скамейки. Так и не придя к окончательному решению, я села на одну из лавок и опустила голову: будь что будет. Вернутся же они назад. Значит, поеду с ними и буду действовать по обстоятельствам: или спрячусь в фургоне и вернусь назад в обществе говяжих туш, или убегу и как-нибудь доберусь сама. Не маленькая. В полицию позвоню, в конце концов, если попаду в трудное положение... Ага, а сейчас я не в трудном положении? Я сейчас в интересном положении. Это в смысле: интересно, что будет со мной, когда они обнаружат меня здесь?
Мы ехали около часа -- я узнавала время, изредко приоткрывая сотовый. Фургон практически не останавливался, несся на большой скорости по ночным притихшим дорогам.
Неожиданно движение изменилось, грузовик стал чаще поворачивать, тормозить, скорость упала. Наконец, машина остановилась, послышались мужские приглушенные голоса. Два голоса, Гриши и его напарника, мне были знакомы. Третий говорил на иврите с тяжелым арабским акцентом.
- Ну, Муса, салам алейкум! Показывай товар, у нас мало времени.
- Сейчас, сейчас, - заторопился Муса, - самый лучший, девять штук!
- Всего девять? Должно было быть десять. Куда дел, признавайся?! Продал по дороге?
- Нет, нет, - оправдывался Муса, - девять было. Мне в Шарм-Эль-Шейхе девять дали. Не десять.
- Ладно, ладно, я пошутил. Давай, загружай!
- А деньги?
- Вот тебе деньги, как и договаривались.
- Добавил бы, смотри какой товар! Самый лучший!
- Я полагаю, что торг здесь неуместен! Давай, работай, у меня нет времени с тобой лясы точить...
На бессмертную воробьянинскую фразу Мусе ответить было нечего, да и что он мог сказать, если этим предложением побивали алчных торговцев уже около семидесяти лет...
Снова лязгнул засов, и я поспешила вжаться в угол фургона, искренне надеясь, что меня не заметят в кромешной темноте. Ничего, пересижу и с говяжьими тушами, и с телячьими, благо их всего девять. Доберусь как-нибудь до города, а там и домой, только чтобы не видеть и не слышать ничего!
Дверь открылась, и громкий голос весело произнес:
- Ну, девочки, проходите, рассаживайтесь. Это ничего, что темно, зато не на своих двоих, на машине поедете, как королевны. С ветерком!
В фургон стали забираться девушки. Они охали, стонали и рассаживались вдоль стен на лавках. И боже мой, как они пахли! Как гнилая овчина, как деревенский нужник, как рыбный прилавок!
- Девки! Неужели я сижу? -- охнула одна, упав на лавку около меня. -- Я не верю. У меня не пятки, а копыта в кровавых мозолях.
- А у меня растертость между ног, - застонала вторая. -- и щиплется... Как мне плохо!
- Жрать хочу! -- басом сказала третья. -- И курить!
- Точно, - согласилась еще одна девица. -- И не просто сигаретку, а с травкой... Все болячки, как рукой снимет.
- А у меня месячные начались, - донеслось из темноты. -- Девчонки, у кого тампоны остались?
- Самим надо, - забасила та, что хотела есть и курить.
- Врешь ты, Оксанка, у тебя позавчера кончились. -- Не жмись, жиды денежку дадут, ты себе еще купишь.
- Девки, куда мы попали? Паспорта отобрали, есть не дают, гонят, как скот через границу, и это еще цветочки...
- А ты что, Галь, поверила, что в гувернантки без секса идешь? Тебе сколько лет?
- Не твое дело, - огрызнулась Галя. -- У меня мама там с ума сходит. Небось, уже похоронила меня.
И она зарыдала, уткнувшись носом в рукав платья, пахнущего навозом.
Я сидела, вжавшись в угол, ни жива, ни мертва, и хотела только одного: чтобы меня не заметили эти несчастные девушки, ринувшиеся в Израиль за счастливой жизнью и сладким куском.
И тут, как назло, зазвонил мой сотовый телефон. Первым моим желанием было выключить его, но я увидела на экранчике надпись "Дом" и ответила:
- Мама, ты где? Уже третий час ночи!
- Не волнуйся, я жива-здорова, - ответила я на иврите, сама не понимая, почему я это делаю. -- Я скоро буду дома. Ложись спать, но дверь на защелку не закрывый. И ключ вытащи, чтобы я смогла отпереть.
- А почему ты со мной на иврите говоришь?
- Так надо. Все, бай.
Девушки притихли. Потом раздался тихий голос одной из них:
- Девчонки, к нам надсмотрщицу подселили.
- А по-русски она понимает?
- Эй ты! -- окликнула меня Оксана. -- Ду ю спик инглиш? Тьфу ты --рашен, я хотела сказать, рашен. Спикаешь или нет?
- У нее мобила... -- протянула одна из девушек. -- Маме бы позвонить...
И я решилась.
- Да, я говорю по-русски, - ответила я. -- И я дам каждой из вас позвонить. По одной минуте. Будете называть номер, включая код. Понятно? А то у меня батарейка садится, надо, чтобы на всех хватило. И громко не кричите, шоферы услышат, а это делать нельзя.
Я ощутила себя "мамой" - надсмотрщицей-негритянкой из мюзикла "Чикаго". Та разрешала арестанткам за пятьдесят долларов сделать нужный звонок.
Обратная дорога прошла быстрее и веселее. Я набирала номер, девушки громким шопотом сообщали одно и тоже, мол, мамочка, не волнуйся, со мной все в порядке, я уже в Израиле, меня везут на машине на работу. Да, я здорова, деньги вышлю, пока, целую. И телефон передавался следующей жаждущей разговора.
После того, как все наговорились и я закрыла мобильник, воцарилась тишина. Девушки не знали, как ко мне относиться: то ли я надсмотрщица, то ли своя в доску. И я нарушила молчание:
- Девушки, расскажите, пожалуйста, каким образом вы тут оказались?
- А что рассказывать? -- вздохнула в темноте одна из них. -- У нас, в Ростове, минимальная зарплата двадцать долларов. Если бы не огороды... А у меня дочь.
- А муж? -- спросила я.
- Что муж? Муж объелся груш. Пьет и лодырничает. Вот и прочитала в газете объявление, что набирают на работу за границу. Питание, полный пансион и триста долларов зарплата.
- И ты поверила?
- Конечно, хотя и понимала, что к чему. Кстати, зовут тебя как?
- Валерией.
- Так вот, Лера, знала я, что это за работа. И глаза закрытыми не держала. проституткой так проституткой -- хуже не будет. Зато денег накоплю для дочки.
- А у меня муж из Чечни инвалидом вернулся, - сказала вторая.
- А у меня мать от рака загибается...
- А я домик хочу купить, - пробасила Оксана. -- под Полтавой.
- Понятно, - кивнула я в темноте. -- По-другому заработать никак не получалось.
- Верно, - вразнобой подтвердили девушки.
- И как происходил набор?
- Приехали в контору, - сказала девушка с сильным украинским гэканьем. - Там какой-то коновал осмотрел зубы, усадил на гинекологическое кресло, послушал сердце и написал "годна", как в военкомате. Потом нам купили путевки в Египет, но никаких пирамид мы так и не видели, а хотелось.
Ей вторила другая:
- У нас отобрали паспорта. Посадили в автобус -- жуткую развалину, и мы тащились по жаре три дня. Еду надо было взять с собой, а воду наливали из каких-то канав -- у двоих девчонок понос случился.
- А потом нас положили на какую-то телегу и забросали соломой. И так мы прошли границу. Все жутко боялись, что нас вытащат из-под соломы и отправят в египетскую тюрьму. Оттуда русские девушки выходят покалеченными и изнасилованными.
- А потом, когда мы перешли через границу, шли ночью по пустыне. А днем спали в палатке у бедуинов. И вот пришли. Что теперь будет -- неизвестно.
- Не боись, подруга, - сказала бойкая Оксана, - если нам тут удалось с родными связаться, неужели какой-нибудь красавчик, которого ты обслужишь по высшему разряду, не даст тебе воспользоваться своей мобилой? Их евреи по три штуки на поясе таскают. В крайнем случае, вышлют обратно. Меня уже раз высылали. А так ничего, хозяин приличный попался, в парикмахерскую меня водил, чтобы я вид имела. Вот, по второму разу ходку делаю.
Я не видела их, но если бы здесь светила лампочка, то при ее свете мне бы было стыдно глядеть им в глаза. Мне нечего им ответить. Что сказать? Что они знали, на что идут? Ведь это враки, что девушки не соображают, чем им придется заниматься за границей. Они совершеннолетние и лишены иллюзий. Вполне вероятно, что их поймают и депортируют обратно. У меня не было ответа. И я спросила, только чтобы не молчать: