Когда вернулся Богдан, Злата притворилась спящей.
Утром Богдан удивился, увидев заплывший глаз Чеглока.
- Кто это тебя?
Гридень шмыгнул носом, махнул рукою в сторону бескрайней степи:
- От хазарина память осталась. Со вчерашнего...
- А-а-а... - Богдан еще раз оглядел Чеглока, сочувственно покачал головою. - Ну что ж, голова цела - и ладно. А это скоро пройдет.
"Хазарин", отвернувшись от Богдана и Чеглока, сосредоточенно подтягивал конскую подпругу.
Над станом пронесся протяжный призыв рога.
Русские дружины приближались к Тмутаракани, конечной цели далекого и долгого похода.
- Уже немного осталось нам идти, - объявила Злата, и в ее голосе князь уловил скрытое волнение.
Вездесущий гридень Злат, успевавший и с дозорами поскакать по окрестным холмам и ложбинам, разглядеть все окрест, и пошутить посмеяться с гриднями из своей сотни, и украдкой погрустить о чем-то своем, потаенном, был за проводника при князе Святославе. Но теперь уже и без его помощи трудно было сбиться с пути: войско русичей шло по хорошо наезженной дороге, которая петляла между рыжими буграми, испятнанными виноградниками, мелькавшими среди них редкими глинобитными хижинами, и сбегала в низинки, обходя серебряные блестки - зеркальца солончаков.
Конские копыта мягко ступали по золотистому песку, сохранившему еще следы колес недавно проезжавшей здесь арбы касога, отпечатки воловьих и конских копыт, кое-где босых человеческих ног. По обеим сторонам дороги торчали колючие будяки, сухие стебли высушенной солнцем жесткой травы.
- Небогатая земля под Тмутараканью, - вслух подумал Святослав, вспоминая безводные песчаные степи, раскинувшиеся у берегов Джурджанского моря. - И воды тут мало, одна соль...
- Сейчас осень, за лето все выгорело, - возразила Злата. - Зато весною тут кругом зелено-зелено, цветами земля украшена, дождиком умыта, солнышком пригрета...
Она говорила - будто песню слагала своим певучим, мягким голосом. Глаза ее щедро излучали радость.
- На этой земле добрый виноград родит. В той стороне, за плавнями, и пшеницу сеют, скотине там раздолье. А самое щедрое у нас - море. Чего только в нем нету!
- Погляжу на твою родную землю, погляжу, - улыбнулся князь. - Больно уж ты ее расхваливаешь!
- Для меня она краше всех других земель! - горячо ответила Злата.
Святослав покосился на гридня - он давно уже знал, что это девушка. Таким юным задором повеяло на него от Златы, что суровое сердце воина вдруг тоскливо сжалось. Он вспомнил свои молодые годы, Малушу, любимую свою. Где она сейчас, его люба? Не мила князю Предслава, дочь угорского князя, родившая Олега и Ярополка. И сыновья эти не милы. Мать велела ему Предславу взять в жены, так нужно было для блага Русской земли. А сердце тянулось к Малуше. Она была таким же звонким жаворонком, как и эта Злата...
Впереди показалась гряда холмов. Петляя между ними, дорога поднималась на возвышенность, князь хлестнул плеткой коня.
Поднимая облака пыли, гридни вслед за ним поскакали к вершине гряды.
Вот она, Тмутаракань!
С возвышенности открывался необозримый простор: поля, виноградники, сады, а за ними среди зелени виднелись светлые мазанки, остатки крепостных стен, выложенных из белого камня. А еще дальше встала сизо-голубая стена до самого неба. Море!
Со стороны моря дул ровный свежий ветер. Он подхватил княжеский стяг с перекрещенными копьями, развернул его над дружинами, чтобы издали видели все: идет войско Русской земли!
У городских ворот, сложенных из старого щербатого камня, шумно толпился пестро наряженный люд: русичи, касоги, хазары, решившие остаться здесь на милость победителя. Стороной держались богато одетые торговые гости из Корсуня, Византии, арабы, персы.
Русичи вынесли большую деревянную статую Перуна, украшенную виноградными лозами.
- Слава князю Святославу! - выкрикнули из толпы.
Святослав снял шелом, низко поклонился тмутараканцам. Ветер подхватил, растрепал свисавший с темени клок волос, распушил выгоревшие добела усы.
Молодая нарядная красавица поднесла князю хлеб-соль на резном деревянном подносе, кряжистый седобородый старик поднял тяжелую серебряную чашу.
- Прими от нас хлеб-соль, княже, отведай вина тмутараканского! Все от чистого сердца!
Князь сошел с коня, принял поднос и передал его Богдану, поклонился женщине. Потом взял чашу и одним махом, не переводя дыхания, опорожнил ее.
Богдан мельком глянул на Злату и удивился внезапной перемене, происшедшей в ней, - лицо ее стало злым и напряженным, губы крепко сжались. Глаза пронзительно смотрели на женщину, что стояла перед князем улыбаясь.
- Ты чего? - толкнул девушку под локоть Богдан.
- Малка, - сквозь зубы ответила она. - Дочка рыбацкого старосты Одинца. Хазарам прислуживала, теперь тут хвостом крутит, князя обхаживает... У, змея подколодная!
- А старик кто?
- Родитель ее. Богатый, половину Тмутаракани в своих руках держит. Бек у него частым гостем был.
Тут только разглядел Богдан, что люди, окружившие тесным кольцом князя, будто изменились. Одежды на них богаче и вид дородней. Босоногую голытьбу, недавно кричавшую "славу", оттеснили куда-то в сторону, за спины торговых гостей, приготовивших свои дары новым властям.
Дочка Одинца щедро расточала свои улыбки Свенельду, и уже размягчились складки на обычно хмуром лице воеводы. Сам Одинец о чем-то оживленно разговаривал с Перенегом. Князь, окруженный гостями, принимал дары.
Злата неожиданно подняла коня на дыбы, развернула на месте, едва не подмяв копытами красавицу Малку. Князь заметил это, но ничего не сказал. Подозвал Свенельда:
- Вели войску разбить стан по левую руку от города. Сады не ломать, виноград не рубить. Люд здешний не обижать, гостей торговых - тоже. В город войду я со старшей дружиной да гриднями. Сам буду суд чинить и законы устанавливать.
Проезжая через город, князь подивился ветхости его каменных зданий, выстроенных в давние времена еще греческими мастерами, запущенности садов и пыльных, только кое-где вымощенных камнем улиц. Он направил коня к берегу, остановил его над обрывом.