Харви хмыкнул.

— Дети, вы уже легли? — обратилась к ним Мерси.

Раздались детские голоса, и младший просунул голову в двери.

— Саймон здесь, папа?

— Сомневаюсь, — ответил Харви. — Саймон — это кот, — объяснил он мне. — Просто сущий мародер.

— И вовсе нет, папа, — обиделся ребенок.

— В таком случае, Хенк, мы бы с мамой тебе не говорили. — Харви повернулся ко мне: — Во время корейской войны этот кот...

— И вовсе нет! — громко повторил Хенк; он и разозлился и обрадовался в одно и то же время.

— Тогда почему же, — очень рассудительно произнес Харви, — он гуляет в пальто до пят с меховым воротником? И курит сигары. Сигары курит! Вот объясни мне, если можешь.

— И все равно он не мародер, папа. И сигар Саймон не курит.

— Может, при тебе и не курит, но когда он ходит навестить кошечку Уилсонов...

— Прекрати, Харви, — прервала его Мерси. — Если тебя не остановить, то у ребенка разовьются комплексы.

— Твоя мама не хочет, чтобы ты знал о сигарах Саймона, — вздохнул Харви.

— Отправляйся, Хенк, — решительно потребовала Мерси. — Пора мыться. — Она выпроводила его.

Я слышал, как ребенок спрашивал:

— А сигара конфетная или настоящая?

— Мерси очень предана старику, — заметил Харви, — то есть Мидуинтеру, и считает, что должна всюду и всегда поддерживать его. Ты понимаешь, о чем я?

— Похоже, он ей полностью доверяет.

— Ты имеешь в виду номер с его рукой? Да он же шоумен. Никогда не упускай это из виду. Он тебе впилит все что угодно.

Вернувшись в комнату, Мерси сдвинула за собой дверные створки.

— Порой ты заставляешь меня чуть ли не плакать, Харви, — нахмурилась она.

— Так плачь, радость моя, — предложил ей Харви.

— Никто не может сравниться с тобой в умении заставлять меня сожалеть о своем браке.

— Ты полностью права, дорогая, поскольку я являюсь твоим мужем. Но что тебе не хватает — немного романтики?

— Скорее, хорошего сотрудничества.

— Женщины никогда не испытывают склонности к романтике, — повернулся ко мне Харви. — Романтичны только мужчины.

— Женщине как-то трудно романтично воспринимать любовные похождения своего мужа. — Улыбнувшись, Мерси наполнила стакан Харви. Напряжение сошло на нет. Потом она пригладила мужу волосы и сказала: — Я сегодня была на распродаже, милый.

— Что-то купила?

— Нейлоновые чулки там продавались на двадцать восемь центов дешевле, чем я обычно плачу. Две женщины порвали чулки, что были на мне, а еще одна детской коляской наехала мне на девяностодолларовые туфли. Потери: двухдолларовые чулки и пара туфель за девяносто долларов.

Дверь поехала в сторону.

— Мамочка, я уже помылся, — сообщил Хенк.

— Тогда быстренько пожелай всем спокойной ночи, — ответила Мерси.

— На самом деле Саймон не мародер, да, папа? — не мог успокоиться Хенк.

— Нет, сынок, конечно нет, — мягко успокоил его Харви. — Просто каждая победа что-то приносит ему. — Харви внезапно повернулся ко мне: — У нас есть еще один кот, Босуэлл: настоящий профсоюзный лидер. Он тут организовал всех котов в округе, кроме Саймона. Тот сущий пройдоха. Он наворовал больше, чем...

Хенк возмутился и заорал:

— И вовсе нет, папа! Ничего подобного! Он не такой, не такой, не такой!..

Мерси подхватила сына и посадила его себе на плечи.

— Марш в постель!

— У меня комплексы разовьются, если тебя не остановить, папа! — продолжал вопить Хенк.

Обедали мы на патио. С той стороны дома, что стояла на опорах, открывался изумительный вид. В проеме между двумя пологими холмами в теплом летнем воздухе покачивались огни Сан-Антонио.

— Сам-то я городской парень, — сказал Харви, — но в этом коровьем краю есть что-то завораживающее. Ты только представь себе огромные стада длиннорогих буйволов — может, голов три тысячи, — которые по этим холмам идут на север, где много денег и всегда ценили говядину. Отсюда начинали перегонять стада. Крутые ребята, такие, как Чарльз Гуднайт, Джон Чизхолм и Оливер Лавинг, первыми прокладывали пути для железных дорог в Шайенн, Додж-Сити, Эллсуорт и Абилин. Ты хоть знаешь, что это были за переходы?

— Представления не имею, — признался я.

— Я проделал путешествие по тропе Гуднайта до Форт-Сам-мер, а потом по следам Лавинга добрался до Шайенна. Это было в 1946 году. Я купил джип из военных излишков и проехал вдоль реки Пекос, где в свое время шел Лавинг. Отсюда до Шайенна девятьсот миль по прямой, а по трассе все тысяча четыреста. Двигался я по ней не торопясь. На все у меня ушло десять дней, а в 1867 году Лавинг проделал этот путь за три месяца. Угонщики скота, бандиты, ураганы и наводнения, когда реки выходят из берегов, индейцы и засухи. Хозяева этих дорог...

— Харви снова играет в ковбоев и индейцев? — спросила Мерси. — Лучше помоги мне выкатить тележку с посудой.

— Интересно, — вставил я.

— Только бы он тебя не услышал. — Мерси посмотрела на закрытую дверь. — А то вытащит свой арсенал и будет показывать тебе «Пограничный поворот» или «Вахту дорожного патруля».

— "Пограничную вахту" и «Разворот дорожного патруля», — устало поправил Харви. — Называй правильно.

Мы расселись, и Харви разложил по трем тарелкам порции жареного цыпленка.

— А в конце пути был маленький старый Додж...

— Смотри, что ты делаешь, Харви. Клади как следует или дай мне.

— Да, мэм. Что вы хотите от простого человека, который немного разговорился и чуть увлекся...

— Ты не откупорил вино, Харви. Цыплята остынут, если ты не прекратишь...

— Позвольте мне заняться бутылками, — предложил я.

— Сделайте одолжение, мистер Демпси. Харви порой так возбуждается. Он ведет себя как большой ребенок. Но я люблю его.

Я осторожно откупорил бутылку очень хорошего шамбертена.

— Прекрасное вино, — одобрил я.

— Мы постарались выбрать самое лучшее. Харви сказал, что вы разбираетесь в бургундских винах.

— Я говорил, что он их любит, — поправил ее Харви.

— Какая разница? — Последнее слово Мерси оставила за собой.

Мерси Ньюбегин, изящная и тонкокостная, с хрупкими узкими кистями, была симпатичной женщиной и при свечах выглядела еще обаятельнее. Женщины бы сказали, что у нее «породистая стать». Гладкая кожа лица отливала оттенком слоновой кости, и если даже она пользовалась услугами салона красоты, от этого гармония ее черт не теряла своей привлекательности, и ее большие карие глаза казались еще крупнее, чем на самом деле, напоминая закатное солнце. Она являлась типичной женщиной стиля «шелк и ситец»; представить ее в свитере и джинсах я не смог.

— Разве генералу Мидуинтеру не присущ определенный стиль жизни? — задалась она вопросом. — У него есть свой собственный поезд. Дома в Париже, Лондоне, Франкфурте и на Гавайях. Говорят, что в каждом из его домов обслуга ежедневно накрывает на стол — на тот случай, если он вдруг появится. Разве это ни о чем не говорит? И самолет — вы прилетели на нем. Вы можете назвать хоть одного человека, которому бы принадлежали два четырехмоторных реактивных самолета?

— Нет, — признал я.

— Но жизнь, которую он ведет, меня не устраивает. Вот я застряла в Техасе на несколько недель, и конца не видно. Насекомые от этой жары просто взбесились, из-за наводнения вылезли из нор медянки и гремучие змеи...

— Хватай цыпленка, — не вытерпел Харви, — пока он еще горячий.

Изящными движениями, пользуясь серебряным столовым прибором, Мерси положила на фарфоровую тарелку рис и салат. Мне представилась возможность заглянуть в самую глубину ее влажных карих глаз.

— Ручаюсь, что даже ваша королева не имеет в своем личном владении два четырехмоторных реактивных самолета. Салон одного из них сделан в виде кают-компании парусного клипера девятнадцатого столетия. Даже ваша королева...

— Я бы на твоем месте с этим типом не связывался, — прервал ее Харви. — Может, он не отличит подачу в бейсболе от пробежки, но как только он почувствует, что пахнет жареным, он может быть тем еще сукиным сыном.