— А что твоя сущность говорит о Сигне? Ею руководил только секс?

— Нет... Понимаешь... просто молодая девушка.

— Нет, — ледяным голосом возразила Джин. — Ты так не считаешь.

— Она девчонка, которая внезапно поняла, что стала красивой женщиной. И мужчины, которые обычно приказывали ей не выступать, вдруг стали крутиться вокруг нее и смотреть ей в рот. Она почувствовала, что обладает властью над ними. От этого у нее несколько закружилась голова, что в принципе нормальное явление. Сегодня она влюблена по уши, а завтра уже забыла о своей любви. Милые любовные игры. Но Харви воспринял их всерьез. Он, будучи актером, увлекся ими не на шутку.

— Я видела отчет о вскрытии трупа Каарны, — сказала Джин. — Полиция Хельсинки выяснила, что убийца-правша воспользовался тонким острым инструментом, и удар нанес сзади снизу верх...

— Могу дополнить, — прервал я ее. — Такого рода рану может нанести длинная заколка для шляпы, когда вооруженная ею девушка-левша лежит с мужчиной на кровати, обнимая его. Пять месяцев назад русский курьер погиб от точно такой же раны — как и несколько других человек. Она отлично умела считать позвонки.

— А волокна ткани на зубах? — деловито напомнила Джин.

— Всем нам свойственны забавные маленькие игры, — ответил я.

— Боже мой, — вымолвила Джин. — Ты хочешь сказать, что она в САМОМ ДЕЛЕ штатный киллер в организации Мидуинтера, как считал Харви Ньюбегин?

— Похоже, что так, — кивнул я. — Поэтому старик Мидуинтер и интересовался у меня, насколько она эмоционально привязана к нему. Он не оставлял мысли использовать ее для воздействия на Харви.

— Что же теперь с ней будет?

Доулиш надеется, что мы сможем использовать таланты Сигне Лайне и миссис Ньюбегин себе на пользу.

— Шантаж.

— Слово неприятное, но если мы предложим им поработать на нас, им будет довольно трудно отказаться.

В конечном итоге Росс из министерства обороны нашел способ, как без оповещения общественности и без открытого суда держать Пайка под замком, но даже Росс не рассчитывал что миссис Пайк рехнется настолько, чтобы вступить в ряды армии. И мы заключили с Россом молчаливое соглашение, что заниматься миссис Пайк он предоставит нам. Мы хотели подержать ее под наблюдением, имея в виду дальнейшую вербовку.

Наше соглашение он не нарушал, но нашел другой способ мешать нам. В пятницу днем до нас дошло сообщение, что специальная служба начала проявлять интерес к миссис Пайк. Все мы знали, что за этим кроется шкодливая ручонка Росса хитрого маленького проныры.

— Хитрого маленького проныры, — возмутился я.

Джин захлопнула папку досье и извлекла большой конверт. Внутри его лежали два авиационных билета и пачка американской валюты.

— Доулиш хочет, чтобы ты посадил миссис Пайк на самолет. — Она посмотрела на часы. — Этим вечером к ней явится специальная служба с ордером на арест, так что тебе кстати придется пустить в ход письмо Пайка к ней. Если ты поторопишься, у тебя останется час, чтобы уговорить ее.

— Ненавижу эти отвратные обязанности.

— Я знаю, что ты с ними справишься.

— Должен сказать, что ты исключительно обаятельная личность.

— Мне платят не за обаяние, — заявила Джин. — Не понимаю почему ты должен изображать из себя святого, когда речь заходит о такого рода делах. Тут все ясно и понятно: посадить миссис Пайк на самолет до того, как ее возьмут под стражу. А я-то думала что тебе нравится играть роль доброго самаритянина.

Я взял билеты и сунул их в карман.

— Ты можешь составить мне компанию. Увидишь, как будет чертовски это весело.

Пожав плечами, Джин вручила водителю адрес миссис Пайк.

Вечер пятницы в пригороде, застроенном коттеджами. Подпочвенные воды поднимаются, по фундаментам ползет сырость. Биржевые маклеры в «Даймлерах» и в случайной одежде приезжают расслабиться в свои загородные дома и, оставив здесь напряжение и усталость, покидают их в понедельник утром. Вечер выдался прохладным. Уже готовы горячие печенья к чаю, поет на плите чайник, сквозь легкую туманную дымку видны очертания двухколесных экипажей, мелькают охотничьи шляпы с перышками. Бестертон представлял собой смешение архитектурных стилей — от деревянных каркасных домов до каменных строений георгианского типа, как, например, резиденция Пайков.

Рядом с двумя окнами верхнего этажа перестроенного амбара, в котором обитал Ральф Пайк, виднелись следы пожара. Сегодня на подъездной дорожке не стояли машины, не было слышно звуков музыки и вообще примет жизни. Я позвонил. На пороге возник испанец-камердинер.

— Да?

— Мне нужно увидеть миссис Пайк.

— Ее здесь нет. — Он сделал попытку закрыть двери.

— Вам бы лучше выяснить, где она, пока я не занялся проверкой вашего разрешения на работу, — пригрозил я.

Он неохотно позволил нам войти. Мы расположились в высоких честерфилдовских креслах, в окружении резных изображений из слоновой кости, старинных табакерок со смешными изречениями на крышках и серебряных пресс-папье. Прямо в камине, среди отполированных до блеска совков и щипцов, лежала свернувшаяся калачиком такса.

Вернулся камердинер.

— Миссис Пайк отправилась вот сюда. — Он вручил мне ярко-оранжевый листок.

«Частная школа для младшеклассников селения Бестертон приглашает родителей и друзей на большое представление „Динь-динь-динь“. Детский спектакль силами учеников Бестертонской частной школы. Двери открываются в 6.30. Представление начинается в 7.00. Вход свободный. Благотворительная выставка коллекции серебра. Приходите пораньше. Кофе и легкая закуска по приемлемым ценам. Учителя будут рады ответить на вопросы родителей».

— Пошли, Джин, — сказал я.

Холодный ветер завывал в проводах. Исчезали последние отсветы дня. Огромная янтарная луна, смахивавшая на дорожный знак, напоминала о безграничности Вселенной. В кювете квакали лягушки. Где-то неподалеку уныло ухала сова.

Взяв меня под руку, Джин процитировала:

Сова кричала при твоем рождении, то примета зла была;

Ночные филины свой голос подавали, о времени без счастья говоря;

Собаки выли, и страшный вихрь стволы деревьев сотрясал...

— Мое единственное участие в постановке шекспировских драм заключалось в исполнении роли призрака отца Гамлета. Я подавал из-за кулис реплику «Смотри, он снова тут!». Входит призрак; все, застыв, стоят на месте, пока кто-то не говорит: «Стой! говори, говори! Я взываю к тебе, говори!» — после чего призрак безмолвно удаляется.

— Что и сформировало твое поведение на всю оставшуюся жизнь, — заметила Джин.

— У призрака был текст, говоривший о серном пламени, о похоти и о небесном ложе, а также об ангельском сиянии, но режиссеру решительно не нравилось мое исполнение, и наконец он поставил за сценой какого-то парня, который произносил эти слова в жестяной рупор.

Школа размещалась на территории, которая когда-то именовалась Фермой. Ее участок был разделен на прямоугольники, на каждом из которых стояло современное школьное здание. Садовую ограду украшала большая вывеска «Бестертонская частная школа», чтобы юные обитатели пригорода не заблудились и не оказались в классе для детей несостоятельных родителей.

У дверей сидела дама в меховой шубке.

— Вы отец? — спросила она, когда мы с Джин вошли.

— Мы работаем над этим вопросом.

Она сухо улыбнулась и пропустила нас. Нарисованная от руки большая стрела указывала в коридор, где пахло старыми учебниками и мелом. Мы миновали дверь с надписью «Зал ассамблеи», откуда доносились ритмичные звуки музыкального сопровождения. Миссис Филиппа Пайк была за сценой. Я вручил ей записку от мужа, но прежде, чем развернуть ее, она долго не сводила с меня взгляда. Прочитав текст, она не выразила удивления.

— Я никуда не поеду, — заявила она.

В кулисах стоял полумрак, в котором едва различались черты ее лица, а на сцене в скрещении зеленых лучей софитов выступала маленькая девочка. За спиной у нее качались усыпанные блестками крылышки, которые переливались огоньками в ярком свете.