И вот только тогда она решилась отдать себя во власть благодатного бога сна, всемогущего, как сама любовь. Она тихонько легла рядом с Лорой и скоро уснула.

Скэрти не подозревал, что белоснежное видение, мелькнувшее на миг перед его взором, была действительно Марион Уэд, эта волшебница, околдовавшая его сердце. Он вернулся к себе раздраженный и, не раздеваясь, повалился на кровать, повторяя про себя все ту же клятву, которую он дал себе чуть не с первого дня: завоевать Марион Уэд, завоевать ее любыми средствами и сделать своей женой. Он лег не за тем, чтобы спать.

В том лихорадочном возбуждении, в котором он сейчас находился, он не надеялся заснуть, да и не желал этого.

Он растянулся на постели, чтобы чувствовать себя удобно и на досуге обдумать свой злодейский замысел.

По дороге из Каменной Балки он уже набросал мысленно план немедленных действий: все сводилось к тому, чтобы арестовать Генри Голтспера и отправить его под стражей в лондонскую тюрьму, в Тауэр. Теперь он разрабатывал подробности этого первоначального плана.

Прежде чем расстаться с корнетом, он отдал приказ, чтобы тридцать солдат из отряда были готовы к выступлению незадолго до рассвета; он сопроводил свой приказ строгим предупреждением поднять солдат без шума, чтобы не разбудить никого в усадьбе, команды «вставать» и «седлать» давать без сигнала рожком – короче говоря, приготовиться к походу в полной тишине, так, чтобы это для всех осталось секретом.

У корнета только и оставалось время, чтобы выполнить этот приказ, и Стаббс немедленно отправился отдать нужные распоряжения.

Солдат подняли, растолкав одного за другим, соблюдая предписанную приказом секретность; молча оседлали лошадей; отряд из тридцати вооруженных до зубов кирасиров, готовых вскочить на лошадей, уже выстроился во дворе, когда первая полоска жемчужного света, предвещающая рассвет, появилась на востоке.

Пока шли все эти приготовления, Скэрти, лежа на постели, тщательно обдумывал свой план. Он не сомневался в его успехе. Как может случиться, чтобы враг ускользнул из его рук? Он так ловко провел свою шпионскую вылазку, что у Генри Голтспера не могло возникнуть никаких подозрений.

Скэрти уже успел достаточно изучить Уэлфорда и знал, что тот его не выдаст. Он одержим ревностью и жаждой мести; ясно, он не пойдет предупреждать Голтспера. А кто же еще может предупредить его? Никто.

Арестовать Голтспера не составит никакого труда. Надо только окружить дом, уничтожить всякую возможную лазейку и захватить заговорщика – по всей вероятности, прямо в постели. Вслед за этим – Тауэр, а там – «Звездная палата». Скэрти был достаточно осведомлен об этом пристрастном судилище и не сомневался, что приговор, вынесенный им, избавит от соперника не только Уэлфорда, но и его самого. Он также избавит и короля от опасного врага; но это был отнюдь не главный стимул, руководящий в данном случае капитаном Скэрти.

Его вражда к Голтсперу, возникшая недавно и внезапно, так глубоко укоренилась в его душе, как если бы она длилась годы. Потерпеть поражение на глазах у целой толпы, быть сброшенным с коня, вынужденным просить пощады ему, Ричарду Скэрти, капитану королевских кирасиров, доблестному кавалеру, победителю на всех поединках, – этого уже было достаточно, чтобы внушить ему лютую ненависть к посрамившему его сопернику. Но подвергнуться такому унижению перед высокородными дамами, на глазах у той, которая зажгла в нем такую бешеную, неукротимую страсть, а сама питала нежную склонность к его противнику, – это уже было совсем невыносимо! Ненависть Скэрти теперь не знала пределов, он был готов на все, чтобы отомстить Голтсперу. И вот сейчас, лежа, на кровати, он с наслаждением обдумывал план мести.

– Клянусь Небом, это будет сладкая месть! – воскликнул он и, вскочив на ноги, взволнованно заходил по комнате взад и вперед. – Она увидит его унижение! Я проведу его перед ее окном, и он предстанет перед ее гордым взором жалким, беспомощным, загнанным пленником! Ха-ха-ха! Оставить ему эту белую перчатку на шляпе? – продолжал он, с наслаждением представляя себе это зрелище. – Что ж, это будет недурно выглядеть, ха-ха-ха! Нет... пожалуй, лучше будет провезти его с обнаженной головой, связанного, как пойманного вора, ха-ха-ха!

«Ну, а что, если она улыбнется ему? – подумал он, и тень сомнения скользнула по его лицу. – Что, если она одарит его улыбкой? Тогда все пропало для меня! Какое же это будет торжество! Ее улыбка сделает его счастливее меня!»

– Ага! Придумал! – воскликнул он просияв. – Я знаю, как поступить, чтобы отбить у нее охоту улыбаться ему. Клянусь Небом, великолепная мысль! Он проедет перед ней не с обнаженной головой, нет! На шляпе его будет красоваться букет цветов! Какие цветы поднесла ему тогда эта девушка? Если я не ошибаюсь, красные – мак, мальвы... что-то в этом роде. Ну, да неважно, лишь бы цвет был подходящий. Марион не разглядит на расстоянии, что это за цветы. Они должны быть немного увядшие, как будто он хранит их с того самого дня. Она никогда не догадается, что это хитрость. Если она улыбнется, увидев эти цветы, я буду знать, что между ними ничего нет. О, какое счастье увидеть ее улыбку! А ведь только сейчас я боялся, как бы она не улыбнулась ему!.. А вот еще блестящая мысль! – злорадно воскликнул он. – Всю ночь я был в каком-то отупении – сейчас у меня словно прояснилось в голове. Une ictee magnifique ( Line idee magnifique (франц.) – Блестящая мысль.), как говорит наша француженка-королева. Какой это будет приятный сюрприз для Голтспера! Если он ее любит – а можно в этом не сомневаться! – это заставит его хорошенько помучиться, как мучился я. Ха-ха! Перчатка с правой руки одержит победу над левой!

И, вытащив из кармана камзола найденную им перчатку Марион, Скэрти подошел к столу, где лежал его шлем, и прикрепил к нему перчатку, привязав ее лентой под султаном из перьев.

– Будет ему над чем подумать в тюрьме! Это даст ему пищу для размышлений, которые будут терзать его день и ночь. Да, это поистине сладкая месть, достойная самого инквизитора!

Шаги, послышавшиеся в коридоре, прервали его ликование. В комнату заглянул Стаббс.

– Тридцать человек в полном вооружении, капитан, и готовы выступить! объявил младший офицер.

– Ну, и я готов вести их, – ответил капитан, надевая шлем и направляясь к двери. – Тридцать – это, пожалуй, больше, чем нужно. Но, в конце концов, чем больше, тем вернее. Ведь нельзя же допустить, чтобы лиса ускользнула из норы! А она может это сделать, если мы ее не обложим как следует. Я не сомневаюсь, что мы его захватим еще в постельке! Ха-ха-ха! Хорош будет наш изящный кавалер в ночном колпаке! А, Стаббс?

– Хорош, черт возьми!

С радостным предвкушением счастливой охоты Скэрти, сопровождаемый своим подчиненным, весело вышел во двор, где тридцать солдат, вооруженных до зубов, стояли возле своих лошадей, ожидая команды «На коней!»

Через две секунды Скэрти тихо отдал команду, и без обычного трубного сигнала отряд, возглавляемый капитаном и корнетом, вытянувшись колонной, двинулся к воротам, выходящим на Оксфордскую дорогу.

Это были те самые ворота, через которые совсем недавно вернулись оба офицера. Они увидели следы своих лошадей на влажной земле, а рядом – еще один такой же след, ведущий к дому.

– Наш хозяин благополучно вернулся домой, – шепнул Скэрти своему подчиненному. – Тем лучше, – прибавил он с многозначительной улыбкой. – Я не собираюсь делать его своим пленником – по крайней мере, сейчас; а если мне удастся пленить его дочь, я оставлю его на свободе. Ну, а если это не удастся, тогда, я боюсь, сэру Мармадьюку придется воспользоваться гостеприимством его величества и приютиться под кровлей того королевского владения, которое находится к востоку от Чипа и которое с некоторых пор удостоено присутствия столь многих высокородных господ! Ха-ха!

Отпустив эту злорадную шутку насчет Тауэра, Скэрти пришпорил коня и помчался во главе своего отряда по королевской большой дороге.