- Два года назад они убили моего младшего брата Хамида. Его арестовали в Равандузе, где он работал. Хамид ни в чем не виноват, он никогда даже слова не сказал против государства, но он был моим братом. Они вытащили его из отцовского дома, привязали одну его ногу и руку к бамперу одной машины, а другую руку и ногу - к бамперу второй машины. На глазах моей матери и всей семьи машины медленно двинулись в разные стороны и разорвали его на части. Ему было пятнадцать лет.

Что бы я ни сказал, все показалось бы неуместным, и я промолчал, а перед глазами стояла сцена агонии его брата. После короткого молчания Мулла опять заговорил.

- Ты знаешь, что они делают с нашими женщинами?

Я признался, что не знаю.

- Тогда пусть тебе расскажет об этом кто-нибудь другой, мой друг, потому что я не могу.

Мои похитители говорили открыто в моем присутствии, не зная о том, что к тому времени, благодаря настойчивости Мухаммеда, я достаточно хорошо понимал курдский. Мы разговаривали с Муллой на арабском, и я не открыл ему, что могу разговаривать на его языке.

Хотя мне здесь не угрожали, я не строил иллюзий относительно своего положения. Пока я был жив, курды рассчитывали извлечь какую-то пользу для себя, но когда станет ясно, что Саддам не будет играть в их игры, они избавятся от меня. После пяти месяцев переговоров, которые то замирали, то оживлялись, мое время начало истекать.

В глубине души я знал, что Саддам не будет платить за мое освобождение. Он часто категорически заявлял в моем присутствии, что никогда не поддастся требованиям террористов о выкупе. Но ясно, что какая-то торговля шла. Возможно, Саддам тянул время, пока Республиканская гвардия прочесывала страну в поисках меня. У них были эффективные методы получения информации.

Во время моего пребывания в заложниках я ни разу не пытался бежать и вскоре получил определенную степень свободы на территории лагеря. Днем, после обеда, я прогуливался вокруг палаток в сопровождении вооруженного охранника, следовавшего в нескольких метрах позади меня. Как-то раз курды не могли завести свой единственный автомобиль и на помощь позвали сторожившего меня охранника. На несколько минут меня оставили одного, и мое внимание привлек спор, разгоревшийся в самой большой палатке. Я медленно направился в ту сторону, изо всех сил стараясь не показать, что я что-то замышляю.

Разговор, который я подслушал, оправдал мои наихудшие опасения, что одолевали меня с момента моего захвата. Когда я подошел на достаточно близкое расстояние, я узнал голос Муллы.

- Говорю вам, что Саддам играет с нами, - заявил он очень громко и решительно. Он говорил быстро, но я хорошо понял о чем идет речь. Я возблагодарил Аллаха за настойчивость Мухаммеда, заставившего меня учить курдский, несмотря на мои протесты. - Он не намерен соглашаться на наши требования, - продолжал Мулла. - Но это не причина для того, чтобы убить Микаелефа Рамадана. Мы не должны вымещать наше разочарование на человеке лишь потому, что он похож на Саддама.

- А почему бы и нет? - ответил другой голос. - Он один из них.

- Он все делит с Саддамом, - заметил третий. - Почему мы лишаемся сна ради него?

Это были весомые аргументы, но Мулла защищал меня.

- Если мы убьем его, то мы ничем не лучше Саддама!

Здесь вмешался какой-то старческий голос.

- Ты честный человек, Мулла, и можно восхищаться твоей гуманностью. Но здесь нет никакой дилеммы, моральной или ещё какой. У нас существует один выход - убить пленника. Если мы не сделаем этого, Саддам будет смеяться над нашей слабостью. В течение наших переговоров мы выяснили одно: Саддам, может быть, не готов удовлетворить наше требование о выкупе, но он хочет вернуть этого человека обратно. Он давно бы уж порвал контакты с нами, если бы это было не так. Если мы убьем его, мы причиним боль Саддаму. Это, конечно, не много, но мы должны выйти из этого положения, не потеряв своей гордости. Извини, Мулла. Ты подружился с этим человеком, но это была ошибка. У нас нет выбора.

Его заявление было встречено хором одобрения.

- А что мы сделаем с телом? - спросил чей-то голос.

Предложение сфотографировать мое мертвое тело и фотографии послать в международные средства информации встретило общее одобрение. Тогда мир узнает, что Саддам использует двойников. Однако они проявили большую изобретательность, когда дело дошло до обсуждения, каким способом разделаться со мной, и у меня мурашки пошли по телу, когда они бесстрастно оценивали разные варианты. Наконец они решили, что меня привезут в Багдад и бросят около главных ворот президентского дворца.

В этот момент упрямый двигатель машины ожил, охранник, заметив мое отсутствие, поспешил ко мне и отогнал меня от большой палатки. У меня возникла мимолетная мысль броситься на него и попытаться убежать, но мои нервы сдали. Вместо этого я покорно поплелся за ним к моей палатке, где мог поразмышлять над своей судьбой. Меня охватил ужас при мысли о том, что через несколько минут меня застрелят, а когда мне в голову пришла мысль, что курды могут вместо этого перерезать мне горло, я почти потерял сознание. Но прошло больше часа и никто не пришел за мной.

Погрузившись в отчаяние, я сидел, свернувшись, тихонько постанывая. В этом положении я находился, возможно, около часа, как вдруг шум вдалеке, похожий поначалу на рокот грома, вывел меня из моего состояния. Когда шум усилился, я понял, что слышу звуки приближающихся реактивных самолетов. Я бросился на улицу. Сначала один, а затем и второй самолет пронеслись прямо над лагерем. Курды в панике и смятении с криками бегали вокруг, некоторые стреляли в воздух в безнадежной попытке сбить самолет. Самолеты покружились вокруг и пролетели прямо над лагерем, поливая палатки пулеметным огнем. Я нырнул обратно в палатку, хотя она не служила достаточной защитой. Когда я растянулся во весь рост на полу, несколько взрывов сотрясли землю. Теперь крики перемежались пронзительными воплями.

У меня появилась надежда, что иракские ВВС помешают курдам убить меня, когда взрыв, раздавшийся в нескольких шагах от меня, свалил крышу палатки мне на голову. Я начал бороться с парусиной и, выбравшись из-под нее, наткнулся на своего охранника. Его лицо покрылось сотней крошечных ран от шрапнели, и он был мертв.