Мулла был сильно избит, но находился в сознании и тусклыми глазами наблюдал за мной, когда я вошел в комнату. Ко мне приблизился Удай.

- Сейчас он выглядит немного по-другому, не правда ли, Микаелеф? вымолвил он, высокомерно улыбаясь. - Я подумал, что раз этот человек причинил тебе столько горя и убил твоего доброго друга Мухаммеда, тебе понравится это маленькое представление. - Он повернулся к своим помощникам. - Давай, Фадель, не будем больше откладывать.

Фадель приблизился к Мулле и сильно ударил его железной палкой по бедру.

- Как зовут твоего непосредственного начальника в вашей паршивой организации? Отвечай, - потребовал он.

Мулла словно выплюнул ответ:

- Смерть твоим детям!

Фадель снова ударил его, на этот раз ещё сильнее, и Мулла закричал.

- Спрашиваю снова. Мне нужны имена.

- Я дам тебе имена! - выкрикнул Мулла. - Твой отец - ублюдок, вор и попрошайка, а твоя мать багдадская шлюха!

Фадель ответил такими зверскими ударами, что я подумал: а не было ли доли правды в оскорблениях Муллы? Наконец, вмешался Удай.

- Достаточно, Фадель! Я не хочу, чтобы он умер прежде чем начнется главный номер. - Удай вынужден был повысить голос, чтобы заглушить стоны Муллы. Он кивнул стражнику, державшему веревку, на которой был подвешен Мулла.

- Опускай его потихоньку.

По мере приближения к ванной с серной кислотой, Мулла поджимал ноги в отчаянном стремлении не коснуться жидкости, затем с удивительным проворством сумел поднять ноги и зацепиться ими за вытянутые руки. Теперь над кислотой навис его зад.

Удай приблизился к Мулле.

- Не буду лгать тебе, - бесстрастно сказал он. - Твоя жизнь окончена. Однако тебе решать, как долго ты будешь мучиться. Если будешь откровенен с нами, тебя быстро опустят в кислоту. Если же нет... тебя будут опускать не спеша сантиметр за сантиметром. Решай.

Мулла взглянул на Удая, и в глазах у него была ненависть.

- Я не скажу ничего, кроме того, что ты - кусок дерьма, Удай Саддам! Делай, что хочешь, но после меня придут другие. Я проклинаю тебя и твою семью. В один прекрасный день твое зло обернется против тебя тысячекратно.

Удай ничего не ответил и отвернулся. Он дал сигнал, чтобы опускали веревку.

- Опусти его на дно, но делай это медленно. Очень медленно.

Когда Мулла коснулся поверхности, по кислоте пошла рябь и его тело скрутили судороги, затем кислота пронзила его спину, разъедая кожу и мускулы. От его агонизирующих криков у меня буквально волосы стали дыбом, я весь задрожал и отвернулся. Хотя Мулла продолжал выкрикивать ругательства, его опускали все ниже и ниже, и вскоре уже было невозможно разобрать его слова. Удай и Фадель улыбались, пока процесс продолжался и ягодицы, позвоночник и внутренние органы Муллы последовательно растворялись в кислоте. Теперь он кричал не переставая, пока вдруг не наступила тишина, оглушившая меня. Когда воцарилось молчание, палачи ускорили процесс погружения и грудь, голова и наконец руки Муллы исчезли из виду.

Удай широко улыбнулся по завершении развлечения, но, не дожидаясь его насмешливых замечаний, я быстро вышел из комнаты, с трудом добежал до туалета, и меня нещадно стошнило в унитаз.

Я надеялся, что Саддам не знал об этом ужасном эпизоде и что он никогда не будет поддерживать подобные варварские методы. Вскоре мне представилась возможность узнать об этом. Два дня спустя я встретился с президентом в первый раз после пребывания в плену, и он похвалил меня за храбрость при побеге от курдов. Он сказал, что меня наградят. Я подумал, что если храбрость определяется тем, насколько быстро ноги несли мня прочь от опасности, то я действительно был храбрым человеком.

После того как я стал свидетелем жестокой казни Муллы, что-то во мне умерло. Возможно плен и смерть Мухаммеда также отразилась на мне, и я больше не заботился о своей дальнейшей судьбе. Страх порождается инстинктивным желанием человека выжить, а это для меня теперь не много значило. Возможно, у меня началась тяжелая депрессия и то, что сейчас называют посттравматическим стрессом. Его воздействие на меня оказалось очень сильным. Мне не польстили комплименты Саддама, и, так как я перестал думать о последствиях моих действий, мне было легче высказать то, что мучило меня.

- Я был на химическом заводе в Самара во вторник, - сказал я, хотя раньше я ни разу не менял тему беседы при общении с Саддамом. - Я был там вместе с Удаем и Фаделем Бараком.

- Да, - ответил Саддам, несколько смущенный, как мне показалось. Удай говорил мне.

- Мулла был казнен в моем присутствии.

- Я знаю об этом.

Я помедлил, прежде чем продолжить, но не потому, что боялся его ответной реакции, а просто мне хотелось подобрать слова так, чтобы получить ответ, прямой и недвусмысленный.

- Его опустили в ванну с серной кислотой.

- Да. - Саддам внимательно смотрел на меня, без сомнения думая, куда я веду.

- Это был ваш приказ? - спросил я, проявляя дерзость куда большую, чем позволял кто-либо другой, кого я видел с Саддамом. Он не ответил. Я смиренно склонил голову. - Я был бы признателен, Саддам, - продолжал я, если вы избавите меня от подобных сцен в будущем. У меня кишка тонка для этого.

Саддам неожиданно встал и приблизился ко мне.

- Конечно, мой дорогой друг. Тебе столько пришлось пережить в эти последние месяцы. Я так рад, что ты опять здесь, что возможно вел себя чересчур эгоистично. Ты с женой и дочерью отправишься отдохнуть за мой счет. У меня милый дом и лодка около Шитатаха на Бахр аль-Мильхе. Возможно ты знаешь, где это?

- Да, - ответил я без особого энтузиазма. - Это озеро неподалеку от моего родного города. Отец возил меня туда, когда я был ребенком.

- Тогда решено. Дом твой на все то время, что ты захочешь остаться там.

Я пробормотал слова благодарности. Были сделаны все приготовления для отъезда. "Милый дом", о котором говорил Саддам, оказался на деле небольшим дворцом, а лодка - яхтой, оснащенной так, как мне и не снилось, и конечно, я не видел ничего подобного, когда бывал здесь с отцом.

Мы прожили у озера почти месяц, и постоянный штат прислуги относился к нам как к членам президентской семьи. Однако для меня это был трудный период. Моя жена многие годы довольно резко высказывалась по поводу личности Саддама и сущности его режима. А теперь и я тоже осознал, как тяжело находиться ежедневно бок о бок с таким садистом и безжалостным человеком. Я не заговаривал об этом, и она не поднимала тему Саддама и моей преданности ему. Когда пришло время возвращаться в Багдад, меня охватили дурные предчувствия. В отпуске я ещё раз понял, что мне есть ради чего жить. Амна и Надия очень дороги мне, и нужно было найти силы продолжать свою роль, хотя бы ради них.