Весенняя распутица коснулась и нашего аэродрома. Он стал ограниченно пригоден для полетов. Личный состав батальона аэродромного обслуживания каждый день отводил талые воды, убирал посеревший снег. Но, несмотря на все старания, летное поле раскисало все больше и больше. Однако мы ухитрялись взлетать с него и продолжали сопровождать пикирующие бомбардировщики "Петляков-2" (Пе-2) и штурмовики "Ильюшин-2" (Ил-2) в район Спас-Деменска. Они там наносили удары по скоплениям живой силы и техники врага. Нам приходилось делать в день по два-три вылета.

19 марта мы сделали три боевых вылета на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Все порядком устали. День был на исходе, и мы рассчитывали отдохнуть. Вдруг по приказу командира полка срочно собрали летный состав 1-й и 2-й эскадрилий. Голубов сообщил, что он получил из штаба дивизии депешу, в которой поставлена задача: силами двух эскадрилий немедленно вылететь в район Ласки, Стрельное, Буда для уничтожения авиации противника.

Наша эскадрилья составила ударную группу, а 2-я - группу прикрытия, которая должна связать боем вражеские истребители, обеспечивая свободу действий ударной группе. Ведущим решил пойти сам командир полка.

Обе эскадрильи уже взлетели, а командира полка почему-то все не было. (Потом мы узнали, что на его самолете забарахлил мотор). Тогда общее командование принял на себя капитан Сибирин. Мы летели уже более 30 минут, пересекли линию фронта, а самолетов врага нигде не видно. Солнце закатилось за горизонт. Расчетное время нашего полета истекало, но команды на возвращение нет. А тут еще прервалась связь с командным пунктом. В сумерках мы стали терять ориентировку. Я подошел ближе к своему ведущему. Наконец по сигналу старшего обе группы легли на обратный курс.

Горючее вырабатывалось с ужасающей быстротой. Неожиданно в вечернем небе вспыхнули зеленые ракеты. Их пускали с какого-то аэродрома, обозначая его границы. "Ну, раз ракеты зеленые, значит, аэродром свой", - обрадовались мы и начали заходить на посадку. Бензина в баках оставались считанные литры, поэтому садились впритык, один за другим. Не обошлось без неприятностей при посадке один самолет был немного поврежден. Как оказалось, мы сели на аэродроме Фатьяново, где базировался бомбардировочный полк. Хозяева помогли нам расставить самолеты, заправить их горючим. Но во время ужина мы не знали, куда деваться от их насмешек и ехидных реплик.

- А я смотрю, летят наши "ястребки". Ну, думаю, не иначе, как на Берлин двинули, - подтрунивал низкорослый штурман.

- Они отрабатывали элементы ночного боя, - вставил реплику молоденький белобрысый лейтенант. За столами то и дело слышался смех.

- Братцы, а может, вас леший попутал? - снова начал штурман.

Мы угрюмо молчали, уткнувшись в тарелки. Что могли ответить? Сами виноваты. До сих пор в такое позднее время еще не летали, не имели навыков, вот и потеряли ориентировку. Позднее мы освоили полеты в вечернее время и больше не блуждали в небе.

На другой день то главе с лидером-бомбардировщиком наша группа покинула Фатьяновский аэродром, поблагодарив коллег за помощь, гостеприимство, и благополучно возвратилась в свою часть.

Весна все смелее вступала в свои права. В конце марта аэродром Хатенки совсем раскис. Пришлось перебазироваться на новое место - в Песочное. Взлетать было трудно - куски льда и слежавшегося снега забивали купола шасси, мириады водяных брызг заливали фонарь кабины. На этом аэродроме базировались штурмовики. Там была щебеночная взлетно-посадочная полоса. Техники быстро привели в порядок самолеты, и мы на протяжении двух недель обеспечивали боевую работу штурмового авиаполка. За это время наши подопечные не имели потерь от фашистских истребителей, за что полк получил благодарность от командования и заслужил большое признание летчиков-штурмовиков. Когда возвращались на свой прежний аэродром, который к середине апреля подсох, они тепло нас провожали. На войне люди очень быстро сближаются, фронтовая дружба длится многие и многие годы. В дальнейшем мы неоднократно встречались в воздухе со штурмовиками того полка, и каждый раз они в знак уважения покачивали крыльями. Мы им отвечали тем же.

В апреле и мае полк выполнял задание по сопровождению штурмовиков и бомбардировщиков, которые наносили удары по Брянскому аэродрому, где базировалась немецкая авиация. Этот аэродром находился в тылу врага, в 80 километрах от линии фронта. Штурмовики летали обычно на высоте 100-400 метров, мы же - истребители прикрытия - на 300-600 метров выше их. Сложность состояла в том, что у нас горючего хватало только до объекта и на обратный путь. В случае даже пятиминутного воздушного боя мы не смогли бы перетянуть через линию фронта. Поэтому приходилось всячески экономить бензин: избегать различных маневров, держать наивыгоднейшую скорость и, по возможности, минимальные обороты мотора. Для большей маскировки вылетали в предрассветные часы, когда видимость была еще ограниченной. Встреча со штурмовиками в воздухе заранее проигрывалась, и сбор проходил над характерными ориентирами в расчетное время.

Самым опасным было перелетать линию фронта. Немцы открывали ураганный огонь из всех видов оружия. Небо сплошь усеивалось белыми шапками разрывов, вычерчивалось пунктирными линиями трассирующих пуль. Но мы вырывались из этого огненного ада.

В нашу задачу входила штурмовка зенитных точек противника, а Илы свой удар сосредоточивали по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. Если в воздухе появлялись немецкие истребители, то штурмовыми действиями мы не занимались.

В один из таких вылетов "Фокке-Вульфы-190" (мы сокращенно называли их "фоккеры") навязали нам бой. Но ни одна сторона успехов не имела. Нам пришлось просто огрызаться и не терять из виду штурмовики. На войне действуют свои суровые законы: мы не могли без прикрытия оставить Илы и по-настоящему ввязаться в бой.

5 мая шестерка истребителей под командованием капитана С. А. Сибирина сопровождала восемь штурмовиков, которые наносили удар по аэродрому Алсуфьево, в 60 километрах за линией фронта. Илы во главе с капитаном А. Я. Суворовым летели на предельно малой высоте. При подходе к цели они сделали горку, сбросили бомбы на стоянки самолетов и склады горючего, одновременно обстреляв их из пушек и пулеметов. Налет был для врага настолько внезапным, что он даже не успел открыть огонь. Все наши машины благополучно вернулись на свой аэродром. В результате этого налета, как потом сообщили, было сожжено около десятка немецких самолетов и склад горюче-смазочных материалов.

Так верой и правдой служили нам "Латышские стрелки" с белыми молниями на борту. Мы на этих машинах сделали более 300 боевых вылетов и сбили 52 фашистских стервятника, потеряв только два своих истребителя.

Кстати, с тех пор белые молнии на фюзеляжах стали отличительным знаком всего нашего авиаполка. Он был хорошо известен гитлеровским летчикам. При встречах в воздухе враг относился к нам с боязливой предосторожностью. В стане противника распространялся слух, будто на таких истребителях летают исключительно Герои Советского Союза и гвардейцы, прошедшие специальную подготовку. Частенько, когда мы появлялись над немецкими позициями и объектами, в эфире звучало предупреждение:

- Внимание! Внимание! В воздухе "белые молнии"!

Немецкая боязливость вызывала у нас улыбку. Ведь летали-то на этих самолетах обыкновенные, простые парни. Правда, многие по заслугам были награждены, но тогда в нашем полку еще не было ни одного Героя Советского Союза.

В соседних полках нас уважительно-ласково называли "голубями" (по фамилии командира А. Е. Голубова). Нередко это слово было позывным при выполнении боевых задач. А если к кому-нибудь из наших летчиков посторонние обращались: "А ну-ка, голубь...", то это означало, что в нем признали воина из 18-го гвардейского истребительного авиационного полка. И мы гордились этим.

Это было под Гродно

Война застала комиссара эскадрильи старшего политрука Андрея Степановича Данилова на западных рубежах Родины. Полк истребителей И-153 ("чайка"), в котором он служил, стоял на одном из приграничных аэродромов под Гродно.