Все оживились, повеселели, заговорили, перебивая друг друга.
- Это нам к Новому году подарок от Верховного...
- Ну, прямо так и от Верховного. Как будто он знает, что мы на старых машинах летаем.
- А ты думал, как? - отозвалось сразу несколько человек. - Ему, брат, все известно.
Командира начали расспрашивать, какие машины получим - американские, английские или наши, новые или из другой части передают, сколько.
- Я же сказал, техника новая, а какая и сколько - на месте увидим, пояснил капитан Сибирин и велел всем подготовиться к перелету.
Через два часа в меховых куртках, унтах, с парашютами за плечами мы по трапу поднялись на борт транспортного корабля. Перелет проходил в спокойной обстановке. Вскоре под нами показалась Москва. В то время она не сверкала рубиновыми звездами башен Кремля, неоновыми рекламами, зеркальными витринами магазинов. Наша столица была закамуфлирована, защищена мешками с песком, затянута маскировочными сетями, имела серый и строгий вид. Хотя год назад враг был отброшен от стен Москвы, на ее окраинах остались противотанковые ежи и рвы, траншеи, доты. Даже в самом городе то тут, то там стояли зенитные пушки, спаренные и счетверенные пулеметы - на случай вражеских воздушных налетов.
Самолет приземлился в Химках. Нас встретили старший техник эскадрильи А. Веселов, техники звеньев Л. Давыденков и мой однофамилец Николай Яковлевич Пинчук.
- Двенадцать "ястребков" в полной готовности, - доложили они командиру эскадрильи.
Новые машины требовалось облетать, испытать в воздухе, чтобы узнать все их достоинства и недостатки. Сразу же и провели испытательные полеты. Лобашов пробовал свой самолет на максимальной скорости. Соболев бросал машину в вертикальном маневре. Командир полка майор Голубов проверял пилотажные качества нового "ястребка".
Анатолий Емельянович Голубов прибыл в полк недавно. До этого он командовал соседним истребительным полком нашей же дивизии. Личный состав был рад такому назначению. О Голубове рассказывали, как об опытном командире, бесстрашном летчике и умелом воспитателе, в чем вскоре мы и сами убедились. Мне не раз приходилось летать с ним в паре на боевые задания. И всегда поражался его смелости, хладнокровию, отличному знанию возможностей самолета, мастерству пилотажа и маневра. В воздушном бою я с ним чувствовал себя очень уверенно, хотя приходилось вдвоем драться и с превосходящими силами врага. При полетах в паре с командиром полка старался глядеть во все глаза, чтобы не упустить его из виду. Ведомому весьма неприятно возвращаться домой, потеряв своего ведущего. Это правило я усвоил твердо и придерживался его всегда. К счастью, за всю войну не потерял ни одного ведущего и ведомого.
К концу дня мы облетали все самолеты своей эскадрильи. То же самое сделали во 2-й и 3-й эскадрильях. На четвертый день полк приготовился к вылету на фронт. Но пришло указание из Управления комплектования ВВС все собранные и облетанные истребители немедленно переправить на Донской фронт. За два дня мы перегнали туда 34 боевые машины.
Техникам и летчикам снова пришлось браться за нелегкую работу. Когда подготовили вторую партию самолетов, нам приказали перегнать ее на Ленинградский фронт. И только на третий раз машины остались в наших руках.
В начале февраля 1943 года мы получили новенькие "ястребки" Як-7б. Десять из них были построены на средства, добровольно внесенные в фонд обороны трудящимися Советской Латвии, находившимися в эвакуации, а также воинами Латышской стрелковой дивизии, которые сражались с врагом на фронте.
Як-7б отличался от Як-1 более мощным вооружением: на нем имелись крупнокалиберные (12,7-мм) пулеметы и 20-миллиметровая пушка. По летным качествам он был надежнее своего предшественника.
На фюзеляже каждого самолета алела надпись на русском и латышском языках "Латышский стрелок" и была нарисована белая молния, острие которой как бы указывало нам победный путь вперед, на Берлин.
Для вручения самолетов в полк приехали Председатель Президиума Верховного Совета Латвийской ССР А. Кирхинштейн и секретарь ЦК Компартии Латвии Я. Калнберзин. На аэродроме под гвардейским знаменем был построен весь личный состав. Летчики, которым должны были вручить самолеты-подарки, стояли на правом фланге. В нашей эскадрилье этой чести были удостоены капитан Сибирин, старший лейтенант Запаскин, старшина Лобашов, сержант Баландин и я. Гвардии старшина Борис Ляпунов от имени всего летного состава заверил руководителей партии и правительства Латвийской ССР в том, что полк будет следовать славным боевым традициям революционных латышских стрелков. На митинге мы дали клятву отомстить ненавистным фашистам за муки, которые они принесли нашему народу.
Борис Ляпунов - один из тех, кто приумножил славу полка. Этот двадцатитрехлетний широкоплечий парень с голубыми глазами был застенчивым тихоней на земле и отчаянным смельчаком в небе. Если Ляпунов встречался с врагом, то же выходил из боя до тех пор, пока не израсходует весь боезапас. Борис всегда оказывался там, где жарко, часто попадал в смертельно опасные ситуации. Как-то он вернулся на своем Яке с обрубленной левой консолью и огромной дыркой от вражеского снаряда в стабилизаторе. Все удивлялись, как только дотянул до аэродрома. Ляпунов дрался отчаянно. И успех сопутствовал ему. Это по его примеру в эскадрилье стало традицией, возвращаясь с победой, крутить над аэродромом на бреющем полете "бочку" - одну из фигур сложного пилотажа. Однажды Борис сделал "бочку" дважды - это значило, что в бою сбито два фашистских самолета. О бесстрашном истребителе писали газеты, печатали его портрет. Он и погиб геройски. В воздушном бою над Ельней Ляпунов пожертвовал своей жизнью во имя спасения других: пошел на смертельный таран, но не дал возможности фашистскому "Юнкерсу" сбросить бомбы на головы наших войск. Таков был этот простой русский парень.
Вскоре мы перелетели на один из прифронтовых аэродромов в Калужской области и вошли в состав 303-й авиационной дивизии Западного фронта, которой командовал генерал-майор авиации Георгий Нефедович Захаров, опытный летчик, требовательный и справедливый командир.
- У меня с фашистами давние счеты, - часто говорил генерал.
Георгий Нефедович сражался с немецкими и итальянскими пиратами еще в небе Испании, а в 1938 году бил японских самураев. За летное мастерство, отвагу и мужество он был впоследствии удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Через несколько дней полк перебазировался в Хатенки, близ Козельска. Аэродром находился в 30 километрах от линии фронта и располагался вдоль березовой рощи, что обеспечивало хорошую маскировку как самолетов, так и командного пункта. Летный состав разместился в ближайшей деревушке, а технический состав и батальон аэродромного обслуживания - в землянках неподалеку от аэродрома. Поскольку тогда в этом районе авиация противника особой активности не проявляла, наша эскадрилья перебазировалась в район Увертное, в 10-12 километрах от линии фронта, для перехвата вражеских самолетов, прикрытия железнодорожной станции Сухиничи и ведения разведки.
После отъезда из части Ивана Жука моим ведущим был командир звена младший лейтенант Дмитрий Лобашов. К тому времени и я получил первое офицерское звание - стал младшим лейтенантом. Это событие было приурочено к 25-й годовщине Красной Армии, гак что мы, вчерашние сержанты, отмечали двойной праздник.
Вечером летному составу приготовили торжественный ужин. Каждый разглядывал свои новенькие погоны со звездочками. К нам подсел замполит, поздравил и, как бы между прочим, спросил:
- А знаете ли вы, когда на Руси было введено ношение погон и учреждены первые офицерские звания? Кто-то выпалил:
- При царе Николашке...
- Ну, друзья, с такими знаниями из вас историков не получится, рассмеялся замполит. - Офицерские звания были введены еще в стрелецких полках, в 1680 году. Впервые в русской армии погоны ввели в 1732 году. Сперва их носили на одном левом плече, а с 1802 года - на обоих плечах мундира. У офицеров погоны были из галуна, а у нижних чинов - из сукна. При Петре I разработана табель о рангах, введен чин поручика, а затем майора и подполковника... Надеюсь увидеть вас и в этих званиях.