- Куда нам, - сказал я. - Разве до таких чинов дослужишься?

- Э, брат, плох тот солдат, который не мечтает быть генералом, улыбнулся замполит и поднял тост за молодых офицеров.

Мы пели, танцевали, любовались новенькими погонами. Из столовой вывалили веселой, шумной компанией и разошлись по домам. Нужно было выспаться, чтобы завтра быть работоспособными. Праздник - праздником, а служба - службой. Война не позволяет много торжествовать. Она постоянно тебя куда-то торопит, и из-за этого всегда не хватает времени. В училище, бывало, день годом казался, а здесь не успеешь оглянуться, как он проскочит.

В один из погожих дней мы выполнили полеты на групповую слетанность и провели свободный учебный бой. У меня уже был опыт ведомого, поэтому мы с Лобашовым быстро поняли друг друга. Я строго выдерживал свое место в строю. В учебном бою успехи у нас были переменные, однако зайти в хвост для прицельного огня ни мне, ни ведущему не удалось. Наши самолеты имели одинаковые летно-тактические качества. Все зависело от мастерства и опыта летчика, от его умения выжать из машины все возможное, выполнить такой маневр, чтобы он был неожиданным и непонятным для соперника, от смекалки. Все маневры, каше мы применяли, быстро разгадывались. Поэтому наш "поединок" закончился, выражаясь спортивной терминологией, вничью.

Командир и летчики эскадрильи, наблюдавшие с земли за ходом учебного боя, высказали свои замечания. В моей летной книжке была сделана запись с оценкой всех элементов полета на "отлично". Командир пожал руку и сказал:

- Если мы будем так же драться в настоящем бою, то победа будет за нами.

В воздушном бою одним из главных условий успеха является осмотрительность. Если ты обнаружил противника раньше, то половина победы обеспечена. В основном немцы сбивали наших летчиков, как мы образно говорили, из-за угла. Они, как правило, выбирали наиболее выгодное положение со стороны солнца или держались на значительном расстоянии и выжидали удобного момента для внезапного удара. Если кто-то из наших отставал от группы и оказывался один, то неизбежно становился жертвой врага. В открытый бой при равных силах гитлеровцы вступали редко.

Из-за весенней распутицы наша эскадрилья с прифронтового аэродрома вернулась на основной, в Хатенки. Теперь одновременно с выполнением боевых заданий мы парами или звеньями, в зависимости от обстановки, дежурили на аэродроме. Летчики находились в кабинах самолетов в полной экипировке. Вылетали по сигналу ракеты с командного пункта полка, а задача ставилась в воздухе, по радио. В нашем экипаже за сигналами наблюдали все, обязанности были четко распределены. Оружейник Василий Мусат и моторист Антон Суховаров по сигналу ракеты быстро снимали маскировку с самолета, механик Василий Сироткин помогал мне запускать мотор. Экипаж был молодой и дружный. Мы понимали друг друга с полуслова. "Ястребок" наш всегда находился в хорошем состоянии. В свободные от вылетов часы мы брали в руки войлок, суконку и драили плоскости, фюзеляж до ослепительного блеска. Во время бритья ребята часто гляделись в плоскость или стабилизатор вместо зеркала. Все это делалось не ради показухи. У гладкой, отполированной поверхности уменьшается трение с воздушной средой, значит, самолет сможет быстрее летать.

15 марта лейтенант Иван Соболев и я после завтрака, заняли места в кабинах самолетов. Через некоторое время в воздух взвилась зеленая ракета, рассыпавшись изумрудными осколочками в синеве неба. Мы пошли на взлет. По радио с КП приказали уничтожить немецкий разведчик, который проник на нашу территорию. Нам удалось его обнаружить по белому следу. Инверсионная полоса от самолета образуется только на большой высоте. И действительно, немец находился намного выше нас. На максимальных оборотах я набрал высоту. После 5 тысяч метров дышать стало труднее - сказывалась нехватка кислорода. В то время, как правило, высота полетов не превышала 4 тысяч метров, поэтому кислородом пользоваться не приходилось. На истребителях имелось кислородное оборудование, но маски не было. Вместо нее техники смастерили из плексигласа нечто вроде соска на конце шланга, который при необходимости летчик брал в рот, зажимал зубами и дышал. Но шланг с соском и кислородный баллон находились за бронеспинкой, и достать их в полете было не просто. Я зажал ручку управления между колен, изогнулся в каком-то акробатическом трюке, открыл баллон и вытащил шланг. Ведущий, вероятно, не сумел этого сделать, стал заметно отставать и вскоре вернулся на аэродром.

Не теряя из поля зрения фашиста, я продолжал подниматься. На высоте около 8 тысяч метров мне удалось сблизиться с вражеским самолетом. Это был Ю-88. Увидев краснозвездный Як, он начал маневрировать и отстреливаться. Первую очередь я дал издалека и промазал. В пылу боя хочется побыстрее разделаться с противником, но это не всегда получается. Я продолжал сближение, а немецкий стрелок в это время вел непрерывный огонь по моему самолету, правда, безрезультатно. После второй моей очереди он умолк. С дистанции в 250-300 метров я дал третью очередь по фашистскому разведчику, тот задымил и круто пошел вниз. На пикировании выпустил в него остаток боеприпасов. Посмотрел на прибор - горючего остается в обрез. Немедля разворачиваюсь в сторону своего аэродрома. Детальной ориентировки я не вел. Не до этого было. Но курс, по которому преследовал "юнкере", запомнил. Это и помогло. После приземления еле успел освободить посадочную полосу, как винт остановился. О выполнении задания доложил командиру эскадрильи.

Для того чтобы летчику засчитали сбитый самолет, необходимы были подтверждения наземных войск, постов наблюдения или показания не менее двух летчиков, участвовавших в этом бою. Прошло несколько дней, а подтверждений о сбитом разведчике ни от кого не поступало. Тогда мы с командиром эскадрильи на По-2 вылетели в район Тулы, где проходил воздушный бой. Из рассказов местных жителей и работников Тульского аэродрома выяснилось, что действительно 15 марта немецкий разведчик был сбит нашим истребителем и упал километрах в двадцати пяти на юго-запад от Тулы. Сбитый "юнкере" отнесли на мой боевой счет. Это была моя третья победа в воздухе.

На другой день летчики эскадрильи отдыхали. Начался обед. Часть ребят ушла в столовую. В это время в нашу землянку зашел начальник штаба полка подполковник Вышинский.

- Надо поднять в воздух пару самолетов для прикрытия войск в районе Козельска. Есть добровольцы?

Вызвались Баландин и я. Быстро взлетели и южнее Козельска на высоте 4 тысячи метров впереди по курсу заметили еле видимую точку. Через несколько минут она выросла в силуэт самолета. Начали сближаться. Но прежде чем вступить в бой, необходимо было убедиться, чей это самолет: вражеский или свой. Мы пронеслись мимо и увидели, что это - "рама". Тут же разворачиваемся и строим маневр для атаки. Немец, заметив нас, начал уходить. После второй атаки задымил мотор вражеского самолета, а после третьей он загорелся и, теряя скорость, ринулся к земле.

Мы снизились до бреющего полета и увидели, как пехотинцы радостно приветствовали нас. Они махали руками, подбрасывали вверх шапки. Выполнив несколько фигур пилотажа, мы возвратились на аэродром и доложили о сбитом самолете.

Командир эскадрильи капитан Сибирин был требовательным и принципиальным офицером, всегда хотел сам во всем убедиться. Уточнив по карте место падения "рамы", он в паре с Баландиным и мы с Лобашовым поднялись в воздух. Ведущим этой поисковой группы был я. Не сразу нам удалось найти сбитый корректировщик, пришлось сделать добрый десяток кругов. Наконец увидели на снегу еще дымившийся самолет. Только после этого возвратились на свой аэродром.

Комэск обо всем доложил командиру полка. Через полчаса замполит, два механика и оружейник выехали на машине к месту падения немецкого самолета. Утром следующего дня они привезли его фюзеляж, из которого техники смастерили огромную сирену, служившую для сбора личного состава. Меня и Володю Баландина на память сфотографировали у фюзеляжа.