- А что делать? У вас - нормальные волосы, а у меня- проволока. Третьего дня был в синагоге, реббе говорит: "Мендель, ты кто?" Я ему отвечаю: как и вы, я- еврей. Он сердится: "У меня, говорит, есть пейсы воспоминание о Едином и избавлении от плена египетского! А что у тебя?" Я говорю: "Бакенбарды, учитель!" Он меня ударил: ты, говорит, не еврей! И вот с тех пор - выращиваю, будто кущи! А толку? Разве из таких волос могут быть пейсы?

Дверь открылась - резко, с грохотом. На пороге стоял Кулябка, за ним переминались четыре жандарма. Сделав шаг, Кулябка раскрыл папку, которую ему услужливо подал унтер-офицер.

- Вы Менахиль-Мендель Бейлис?

- Да... - кивнул Мендель, делая шаг навстречу. - А что?

- Вы не задавайте глупых вопросов, а ждите, пока я вам сообщу, поморщился Кулябка.

- Я и жду! - удивился Бейлис.

- Не пререкайтесь! - прикрикнул полковник. - Итак: вот распоряжение о вашем аресте, который мы производим в порядке охранения общественного порядка и безопасности. Вы понимаете, что это значит?

- В тюрьму повезете?

- Это значит, что вы арестовываетесь не по поручению судебной власти, а в порядке охраны. Есть такой закон.

- Что ж... Раз есть - какой разговор? Вещи взять можно?

- Вы не спрашиваете - за что... Я полагаю - это оттого, что вы понимаете - речь идет о... соответствующем убийстве мальчика Ющинского. Хотите совет опытного человека? Признайтесь сразу. Тогда - формальный обыск, и мы поедем в тюрьму - как вы очень верно заметили. Момент... А вы? - просверлил взглядом Евдокимова. - Вы кто? Вы еврей?

- Я журналист... - безмятежно улыбнулся Евгений Анатольевич. - Я собираю материал о еврейской жизни. Из глубины, так сказать. Вы мне кого-то очень сильно напоминаете, полковник. Мы не встречались? В Петербурге?

Кулябка налился багровым цветом.

- Вы слишком много себе позволяете... Отвечайте: что вы здесь делаете?

- О-о... - Евгений Анатольевич подошел к Бейлису и взял его под руку. - Это мой брат. Во Христе. Разве не так? А помните? "Несть еллин, ни иудей, но все и во всем- Христос"? Господь наш по плоти - от колена Сима, не слыхали? А покровительница святой Руси, дева Мария, - и вовсе. Нет?

- Еще одно слово - и я арестую вас за кощунство, - процедил Кулябка. Жандармы все слышали...

- И подтвердят все, что вы им прикажете! - не удержался Евдокимов. Что будем искать, полковник? Тайную синагогу? Место заклания? Орудие убийства?

Появился унтер-офицер, бесстрастно протянул толстый потрепанный том в кожаном переплете, сказал пустым голосом:

- Там, в одном из помещений, возвышение. Так у них в синагогах бывает. Нечто вроде алтаря. И книга эта... Буквы древние...

- Где это? - Кулябка с трудом скрывал восторг.

- Если господам угодно - я покажу... - Бейлис направился к д верям, жандармы торжественно вышагивали по сторонам, остальные шли следом.

Неподалеку от больницы стояло недостроенное, без отделки, здание, Бейлис подвел к нему. Поднял голову, посмотрел в небо.

- А что, какая будет славная погода нынче! Настоящая весна, лето даже!

- Вы не имеете отвлекаться! - прикрикнул Кулябка.- Этот дом?

- Как бы так точно, - кивнул Бейлис. - Но: пуст. Недостроен потому что.

Кулябка молча вошел в помещение. В глубине его и в самом деле имелось возвышение, нечто вроде эстрады.

- Для чего? - смотрел победно. Приблизился, с опаской провел ладонью.

- Понимаете, сударь, это для бедных евреев строилось...

- Хм, для бедных... Ну?

- Пансион, так сказать - для выздоровления. И чтобы имели молиться решили это сделать, - Бейлис указал на возвышение. - Синагога далеко, а как без молитвы? Вы же каждый день молитесь?

- Это не имеет отношения... Вы пекли... мацу?

- Так точно! По поручению хозяина, господина Зайцева, выезжал в его имение, там пекли. Пудов по десять каждому.

- Еврей Зайцев имеет имение?

- Ну, дом, так назовите, при доме постройки, земля есть...

- У нас не всякий русский землей владеет... А вот еще что, отвечайте без утайки: знатные евреи на пасху вашу у Зайцева были?

- А как же! Друзья, родственники. Вот еще из-за границы Эттингер имел пребывание - знатная семья! Шнеерсон.

- Потомок Любавического раввина? Книжника? Хасида?

- Так точно! А что?

Евдокимов то покрывался краской стыда, то бледнел, мысли в голове летели невероятные. "И это мы, охрана... Революция наступает на Россию, революция наступает, а мы... Господи, чушь какая... Или я, верно, поддался..."

Кулябка раскрыл книгу, в лице отразилось полное удовольствие:

- Иврит... Вы понимаете на иврите?

Мендель покачал головой.

- Для меня и идиш - труден. Какой иврит... Несколько богослужебных слов, которые знает, потому что произносит каждый день, - любой еврей!

Кулябка улыбнулся.

- Швайки сами выдадите?

- Так я не шорник! - словно обрадовался Бейлис. - В конюшне работал Берко Гулько, у него были швайки, я так располагаю, что он их в конюшне и бросил. А вам для чего? Подшить чего?

Полковник кивнул, унтер-офицер убежал. В лице Кулябки сквозила убежденность и скука, дело для него было настолько ясным, что он и не скрывал этого.

- Скажите, - взял книгу, покачал на ладони. - Скажите честно, облегчите душу: когда вы и ваши единомышленники, хасиды, делали... Это. Делали это, - произнес размеренно, почти по складам. - Кто из вас читал эту книгу вслух?

- А... зачем... читать? - одними губами спросил Бейлис. Он понял, на что именно намекает начальник Охранного отделения.

- А затем, милейший, что ри-ту-ал-с. - Кулябка развел руками, давая понять, что сочувствует Бейлису всей душой.- Как русской и как православный, я, конечно, протестую и одобрить не могу-с... Но как человек - я понимаю. И даже сочувствую. Потому у нас, русских, говорят: от сумы да от тюрьмы - не отказывайся. Всякое может случиться. Но если ты, еврей, чистосердечно расскажешь, как все было... Кто где стоял... Кто и как держал жертву... Кто колол... Я обещаю: суд учтет. Скажи, ты - цадик?

Бейлис развел руками и рассмеялся. Среди мрачных жандармов, испуганной жены и пугливо молчащих детей смех этот прозвучал почти насмешкой, издевательством. Эстер взглянула на Евдокимова, в глазах полыхал неприкрытый ужас. "Остановите его! - кричал взгляд. - Остановите! Он убьет нас всех!"

- Полковник, - вступил Евдокимов. - Я уже изучил эту часть вопроса. Давно. Мои предки учили еврейских детей, я поэтому знаю. Цадик - это оракул среди верующих. Он имеет огромную власть над верующей массой. Его слово закон! Оно исполняется беспрекословно! Между тем Бейлис - простой человек, всего лишь приказчик, не более того...

- В самом деле? Но это то, что видите вы. На самом же деле именно он, Бейлис, и руководил... Этим. Вам понятно? Вообще-то маловато для лица, прикосновенного к евреям с детства. Или другое: вы жили среди них и вы стали таким же, как и они. Приступайте к обыску!

...Когда Бейлиса уводили, Евдокимов стоял рядом с помраченной Эстер, дети обступили его, держа кто за палец, кто за полу пиджака, кто за руки.

- Помогите ей - если что! - крикнул Бейлис, усаживаясь в пролетку с двумя жандармами.

Унтер-офицер торжественно нес на вытянутых руках вещественные доказательства: книгу и четыре швайки. Вокруг стояли люди, по большей части то были соседи. Стояли молча, никак не выражая своего отношения к происходящему. Только Вера Чеберякова, растолкав впереди стоявших, подскочила к экипажу и, уперев руки в бок, крикнула яростно:

- Ну? Что? Жид? Допрыгался? Мало вы нашей кровушки попили, вам детская понадобилась? Для чего замучил Андрюшу? Ангела нашего? Мои дети осиротели через тебя! Пархатый, чтоб ты подох в муках! Чтобы дети твои сиротами остались и все передохли! Чтоб у жидовки твоей повылазило! Отольются тебе мои слезки, ох отольются! - И, звонко похлопав себя по тугому заду, добавила, скорчив лицо: - Кус меин тохес! Какер!1