- Кто же там был, в ванной этой? - спросил Мищук.
- Мальчик... - одними губами произнесла Катя. - Кто же еще...
- Но вы убедились? - настаивал Красовский.
- Как я могла? - Катя развела руками. - Свет не зажжешь - я даже не знаю, где она держит спички и где лампу ставит на ночь; щупать же его, тискать - не-е... Я в поту смертном стояла, как вы думаете? К тому же - она меня закричала, и я вернулась.
- Понятно... - кивнул Мищук.
- А я, господа, уверен, что так и есть, - с жаром сказал Красовский. Смотрите: скользко - это кровь. Мягко - это тело. Заманили и убили - ясно, как день! Воры его не стеснялись, а позже мальчишки прутики не поделили он и отомстил!
- Я еще слышала... - вдруг вступила Катя. - Когда они, воры, на кухне бубнили, Рудзинский и говорит: "А чтобы нас на понт сыскари не взяли надобно его разделать. Под жидов. Нас тогда вовек не найдут!"
- Вы... Это точно слышали? - Мищук заметно взволновался.
- Зачем мне сочинять? - бесстрастно возразила Катя.- Я не актриса, мне популярности не надобно.
- Ишь, словцо... - заметил Красовский. - Образованны вы, Екатерина Ивановна...
- Господа, - решительно поднялся Мищук. - Евгений Анатольевич проводит Екатерину Ивановну, а мы, Николай Александрович, решим наши некоторые, чисто уголовные проблемы, в них господин Евдокимов нам без надобности.
- Не доверяете... - покривился Евдокимов. - Мы уходим.
- Оставьте. Доверяем. Но будут названы конкретные люди - из числа моей личной агентуры. - Мищук объяснял, словно ребенку. - Правило вы знаете: посторонним- ни-ни!
- Я не посторонний... - обиженно сказал Евгений Анатольевич. Впрочем, вам виднее - кому верить, а кому нет.
Мищук укоризненно покачал головой:
- Красовский мой временный заместитель, ему я могу сказать.
Воцарилось молчание. Мищук сосредоточенно постукивал ложечкой о край блюдца. Красовский курил у окна, держа папироску по-босяцки - тремя пальцами. Зинаида Петровна стояла в красном углу, у иконы Николая Угодника, тихо молилась. И долетели слова:
- ...облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение...
Красовский покачал головой, сунул папироску в пепельницу - давил так, словно врага убивал.
- Что ж, Зинаида Петровна, слова великие, да мы, грешные, несовершенны зело... То - Господь, а то - мы...
Улыбнулась.
- А вы слушайте сердцем: совлекшись человека ветхого с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его. Разве недоступно?
- Недоступно. Может, после нас, через тысячу лет появятся люди и услышат. А мы, Зинаида Петровна, ненавистью живем. И всей разницы, что одни ненавидят и делают как бы во имя Любви, а другие - Диаволу служат, вот и все.
Она рассмеялась.
- Путаник вы великий, но всяк из нас, увы, в себе и своем скорбном времени...
Мищук слушал с напряженным интересом, Зинаида Петровна заметила:
- А ты как думаешь?
Евгений Францевич будто проснулся.
- Просто думаю. Вот что, Красовский... На Лукьянов ке есть сиделица винной лавки, Зинаида Малицкая ее зовут... Это мой осведомитель. Зайдите только не в своем облике, разумеется, поговорите, ну, чтобы все получилось - сошлитесь на меня, ее псевдоним "Бабушка". Я так себе представляю, что она как раз в доме Чеберяковой живет или рядом - я не помню теперь точно.
- Сделаю. - Красовский был краток, он все понял: если "Бабушка" хотя бы в полглаза подтвердит рассказ о Чеберяковой - дело, считай, раскрыто.
- Только не торопитесь делать выводы... - усмехнулся Мищук. - Я один раз поторопился, что вышло - вы знаете. Мы имеем дело с людьми изощренными, злыми, они подчинили свой разум сумасшедшей идее, небывалой идее, они наследники средневековья, и, кто знает, может быть, они, сколь ни печально, только в начале страшного и кровавого пути.
- Эк вас понесло... - с укоризной покачал головой Красовский. - Да плюньте и разотрите! Мы их пальцем об мостовую, и все! Теоретики, так их растак... Прошу прощения, сударыня...
- И второе, - продолжал Мищук, - если найдете надежных людей в Сыскном - вы их знаете лучше меня, нарядите наблюдение за Катериной Ивановной. Мне важно знать - встречается ли она с Ивановым. А также и понять важно: что в ее рассказе чистая правда, а что - налет, патина, ржавчина. Понятно?
- А я тебе, Женя, удивляюсь! - воскликнула Зинаида Петровна. - Ну право же, нехорошо! Да, панельная. Да, "сотрудник" ГЖУ, ну и что? С человеком всякое может быть, главное в том, чтобы человек осознал! Апостол Павел осознал и превратился из иудея-гонителя в учителя нашего! Разве нет?
- Священная история и наше бытование - две вещи разные... - мрачно ответствовал Мищук. - Вы все поняли, Николай Александрович?
- Честь имею кланяться. - Красовский обозначил короткий военный поклон - кивком.
Малицкую Красовский нашел легко и быстро. Дождавшись, пока сиделица закрыла лавочку на перерыв, вошел следом в боковой ход, там располагалась ее квартира. Это и вправду был дом Чеберяковой. На этот раз Николай Александрович рядился не то под Кулябку, не то под Иванова: усы подрезал, волосы черные (парик), костюм с иголочки, вид государственный, строгий. Представился:
- Из Охранного. Я вас не задержу, всего несколько вопросов.
- Да что ты, батюшка, спрашивай... Я ваших всех знаю и очень уважаю. Из Сыскного - тоже, но там публика попроще станет.
Вглядываясь в ее иссохшее, мумиеобразное лицо, Красовский подумал было, что ее знания как-то и ни к чему, но решил на опасения, внезапно мелькнувшие, плюнуть. "Тоже мне, Рокамболь в юбке, - подумал насмешливо.Разберемся..."
- Что же тебя интересует, милок? - вопрошала ласково. - И не желаешь ли рюмочку, время как раз обеденное, у меня хорошая селедочка есть?
Как пристав полиции Красовский понимал, что имеет право на рюмку. Полиция никогда не отказывается. Но вот Охранное... И, словно уловив его колебание, взглянула пристально, колюче, с усмешечкой.
- Ваши никогда не отказываются, уж ты мне поверь- несть греха!
"Вот сволочь старая! - ярился. - На понт берет, тварь!"
- Что вы, мадам, - сказал как бы смущенно. - Может быть, общая или Сыскная себе и позволяет, мы же стоим на страже государственных интересов, при чем здесь алкоголь, спрошу я вас?
Смешалась.
- Да я так, ты не обижайся, я от души!
...Из рассказа Малицкой следовало: в один из вечеров конца первой десятидневки марта, покончив все дела в лавке и заперев ее, собралась вкусно поужинать, для чего целый час готовила на плите жаркое с картошкой и даже решила распечатать шкалик, за свои, разумеется, деньги. Ну, села, приступила, и в это время сверху, из квартиры Верки, донесся детский крик и матерная брань нескольких мужчин, среди которых точно опознала Ивана Латышева и Веркиного братца-ворюгу Сингаевского Петьку. Возня продолжалась минут пять, потом все стихло.
- А что за мальчик такой? - осведомился Красовский, закуривая. Молча поставила пепельницу, вгляделась, будто вурдалак перед началом страшной трапезы.
- А то и есть, что это Андрюша Ющинский был, я ведь его видала не раз и даже знакома была - сколько конфектами угощала! Ты слушай: Веркино это дело и ейных родичей-воров, ты мне верь!
Евгений Анатольевич лежал рядом с любимой в кровати и мрачно рассматривал потолок. Был неровен, в точках не то от клопов, не то от раздавленных мух.
- Ты бы побелила, что ли... - произнес укоризненно. - А то как-то нехорошо...
Катя выскользнула из-под одеяла, блеснув на солнце, пробивающемся сквозь занавески, телом ослепительной белизны (Евгений Анатольевич даже зажмурился и подумал сладостно: "Королева, черт ее дери... Да что там "королева". Царица вселенной, вот кто моя Катя, никак не меньше!").
- Не куксись, любый, я сейчас тебя утешу в лучшем виде!
Евгений Анатольевич прижался к стене и закричал дурным голосом: