-- Хэллоу, Пит! -- Мне показалось, что я услышал в этом приветствии радость от встречи.-- Ты, оказывается, жив и невредим,-- подойдя к кровати, сказал Кравски,-- а мне наговорили, что тебе совсем плохо.
Я сел на кровати. Кравски по-приятельски похлопал меня ладонью по плечу, не церемонясь, плюхнулся на табурет и потребовал:
-- Ну, давай рассказывай!
-- Здравствуйте, майор,-- сдержанно ответил я.-- Вы тоже допрашивать меня будете?
Лицо Кравски полыхнуло на мгновение гневом: дрогнули ноздри, резко обозначились мышцы на скулах.
-- А мы с тобой еще хотели повенчать наших детей,-- с укоризной сказал он.
-- Я не помню этого, майор,-- сказал я.-- И разве у меня есть дети? Мне об этом ничего не говорили.
Кравски внимательно посмотрел мне в глаза, и снова взгляд его был усталым и печальным:
-- Ты еще хотел, чтобы именно у тебя был сын, а я пытался выспорить это право для себя...
-- И этого я не помню, майор,-- перебил я его.-- Я даже не знаю вашего имени.
Короткая усмешка тронула губы Кравски:
-- А собирался своего сына назвать моим именем -- Майкл.
Никогда бы не подумал, что наши отношения с Кравски могли быть такими дружескими, чтобы вместе не только служить, работать, но и обдумывать судьбы своих еще не родившихся детей, роднить их. И тут же в моем сознании мелькнуло, что это были не мои отношения, что я-то видел майора всего раз в жизни.
-- Майор,-- сказал я,-- меня зовут Солнечный Ветер, я не тот, за кого вы меня принимаете. Мы никогда с вами не были знакомы...
-- Оставь, Пит. Нас всех тогда здорово контузило. Я с год еще потом заикался, а Гении -- он ближе всех был к тебе -- оглох. Но всем нам повезло, считали мы, хоть живы остались, а ты пропал, будто растворился...
-- Как это было? -- спросил я. Кравски немного оживился.
-- Ну вот,-- сказал он,-- вспомнил?.. Мы с тобой работали на одном терминале, контролировали информацию со спутника "Йорк-III". Все шло нормально, как вдруг он выдал тревогу, обнаружив на контролируемой территории серию вспышек в районах ракетных баз противника. И тут ты сделал глупость: вместо того, чтобы запустить систему оповещения, ты ввел для спутника режим профилактики и автодиагностики. Я даже поначалу опешил, когда с моего дисплея вдруг вся информация исчезла, будто корова языком слизнула, и собирался уже спросить, что с твоим дисплеем, но вовремя заметил высветившуюся надпись "Регламентные работы". Я, помнится, еще выругался в твой адрес: пошел счет на миллисекунды -- противник уже выпустил серию ракет, а у нас даже еще оповещение не прошло. И не успел я до клавиш коснуться, чтобы исправить твою ошибку, как в модуле вдруг что-то лопнуло со страшной силой. Не взрыв, не звук пушечного выстрела, а вот именно хлопок, когда лопается что-то огромное, туго наполненное... Знаешь,-- Кравски оперся локтями о колени, немного подался ко мне,-- я даже глаза закрыл, ожидая действия взрыва. Мне вдруг так ясно представилось, как взрывная волна выдирает меня из кресла, несет на стену, расплющивает о нее. Как все мое разбрызгивается на плоскости, как струями стекает по сразу побуревшей стене и в потоке крови белеет слизь -- все, что осталось от моего мозга. Эта жуткая картина заставила меня открыть глаза...
Майор замолчал, слепо уставившись в одну точку. Неожиданно правая бровь его дернулась и выгнулась дугой: видимо, его снова настиг вопрос--"Что же это было?"
-- Взрыв был? -- спросил я.
-- Нет-нет, только звук,-- торопливо проговорил он, будто спохватившись.-- Только звук,-- повторил он, и бровь опустилась на место.-Как бы гром, но не с небес, а вокруг тебя, внутри тебя... Слышал когда-нибудь хлопок после того, как самолет протыкает звуковой барьер? -- Я отрицательно завертел головой.-- Нет? -- чему-то снова удивился он.-- Так вот, позади самолета остается хлесткий звук, как от удара гигантским бичом.
-- Протыкает барьер,-- неожиданно для себя повторил я слова Кравски.-Барьер...
Что-то знакомое мне послышалось в этих словах, даже не в самих словах, мне уже доводилось их слышать, и они проходили у меня под номерами в первой тысяче, а в их сочетании. "Прокол барьера". У меня сразу застучало в висках, я даже напрягся весь, силясь высвободить из своей памяти то, что было связано, что тянулось за этим ключевым сочетанием.
-- Вспомнил? -- насторожился Кравски.-- Хлопок. Бьет по перепонкам, рвет их, изнутри взрывает голову. Кажется, что лопаешься ты сам... Все забирает в себя туман: ты -- слепнешь.
Майор хотел мне помочь. Он подсказывал, он требовал, чтобы я обязательно вспомнил, нетерпеливо ждал пробуждения моей памяти. Похоже, ему было крайне необходимо, чтобы я согласился с ним. Но сделал обратное: спугнул то далекое, зыбкое, еще совсем неразличимое, зависшее на паутинке ключевых слов, за которые ухватилось было сознание.
-- Нет, не помню.
Он снова сник, обмяк, опустил плечи, монотонно забубнил:
-- Не сразу я начал видеть. Сначала проступило белое, потом на белом раскрылись пятна, стали насыщаться серым, темнеть, заполнять какие-то формы... Я увидел Гении, уткнувшегося лицом в пульт. Из уха струилась кровь, капала на пульт. Руки его безжизненно свисли, казалось, пытаясь удержать разъезжающиеся ноги. Но, видимо, не смогли удержать: где-то нарушилось равновесие, колени раздвинулись шире, тело стало потихоньку сползать с кресла. Гении долго падал, в несколько приемов: сначала пробороздил лицом по клавишам пульта, уперся головой в экран дисплея, потом его повлекло назад, на какое-то время падение задержалось и только после он рухнул, ударяясь о стойку под дисплеем то коленями, то плечом, то головой, которая болталась, как у тряпичной куклы. Наконец он утвердился на полу, голова, с маху боднув высоко поднятые колени, откинулась на сиденье кресла. Гении застыл, будто для передышки, и снова нарушилось равновесие -- он стал медленно-медленно заваливаться набок.
"Да помогите же вы ему!" Мне казалось, что именно это я и кричал, только не слышал звука собственного голоса: я давился языком, крик застрял в мозгу. Я дернулся, собираясь помочь Гении. Однако и это оказалось только попыткой: я не смог даже привстать с кресла, как меня вывернуло всего наизнанку и с силой бросило на место.