-- Ну да, я понимаю... И снимки я уже сделал... Но у меня такое ощущение, будто я натянул на себя мокрую одежду... Все раздражает меня, и все валится из рук, Мартин, -- грустно добавил он после некоторого молчания, -- и долго еще мы будем здесь в командировке?

Я тяжело вздохнул:

-- Долго, Дег, долго. А что, было бы лучше, если б я наврал тебе?

-- Но...

-- Но поиски еще и не начались, Дег. Однако, если ты уже устал, то... Не знаю, честно скажу, просто не знаю, сколько все это продлится. Представления не имею.

-- Ладно, -- согласился Дег, -- это пройдет, Мартин, пройдет. Я уверен, что выдержу. Выдержу, верите мне?

-- Конечно.

Он улыбнулся и, казалось, немного успокоился. Удобней устроился на кровати и продолжал:

-- Есть еще одно обстоятельство, о котором я хотел вам сказать, Мартин, -- произнес он, серьезно глядя на меня: -- Я хотел спросить вас об этом еще когда мы летели сюда.

-- Ну, так в чем дело?

-- Так вот. Я хотел спросить, как вы считаете, мы найдем что-нибудь? Я хочу сказать -- верите ли вы, что это чудовище существует на самом деле? Верите, -- добавил он шепотом, -- в это задание, Мартин? -- И, затаив дыхание, он уставился на меня в ожидании ответа.

Я задумался. Да, я тоже сто раз задавал себе этот же вопрос. Помолчав немного, я заговорил:

-- Нет, Дег, не верю. И то, что я не верю, меня, естественно, огорчает. Я предпочел бы, как всегда, не сомневаться в победе... Но на этот раз все не так, и я ничего не могу поделать. Но, -- добавил я, возможно, обращаясь в этот момент к себе самому, -- это наше задача, наша работа... Раз меня прислали сюда, то верь не верь, а я буду искать это чудовище, эту проклятую курицу... И если она существует или оставила хоть какие-то следы, черт побери, непременно найду. Я хочу сказать, что сделаю все, чтобы отыскать ее. Во всяком случае, -- заключил я, улыбаясь, -- если мы не отыщем ее, то придумаем. Таков приказ.

-- Спасибо, Мартин. Вы вселяете в меня мужество.

Я ничего не ответил ему и продолжал стучать на машинке. Мужество! На самом деле я был напуган, и, пожалуй, посильнее, чем он. Нет, не убожеством и запустением этих мест. И не тем, что чувствовал себя выброшенным из нормальной жизни, не джунглями -- этой живой, враждебной стихией, с ее гнусом и невыносимой влажностью, и даже не опустошенными лицами индейцев и немногочисленных белых людей, вынужденных жить в Фосе. Нет, не это пугало меня, а что-то совсем другое.

У меня было ощущение, будто какая-то тайная сила неумолимо толкает меня к чему-то, а я бессознательно и отчаянно упираюсь -- но справиться с ней не могу. Что это было, я не знал.

Пароход через два дня отбывал в Риу-Аоле и Марагуа. Я отправил полковнику телеграмму, сообщив условной фразой, что мы предпринимаем заключительный этап нашего путешествия и, когда окажемся на месте, ждем вертолет.

Последний вечер перед отъездом мы провели в одном из подвальчиков Фоса за бутылкой отвратительного виски. Мы ощущали на себе тяжелые, пристальные взгляды мужчин, сидевших в углу и молча потягивавших местное вино. Это были усталые люди, измученные непрестанной борьбой с буйной, злой и враждебной природой... Кое-кто подошел к нашему столику, чтобы полюбопытствовать, кто мы такие и куда направляемся. Я сказал им правду -- мы журналисты, отправляемся в глубь страны делать снимки и писать статьи. Я знал, что никто здесь не читает "Дейли Монитор". Знал также, что никто мне не верит.

Они поджимали свои пересохшие губы и молча недоверчиво улыбались, обнажая испорченные зубы.

Мы двинулись в путь на рассвете, на старом пароходике, который ваз какие-то товары жителям отдельных домов, приютившихся на берегах реки. На борту было пять или шесть индейцев. Команду составляли четыре матроса -негры с лоснящимися, непроницаемыми лицами. Капитан был сухопарым метисом с беззубым ртом, с длинными и сухими, словно у обезьяны, руками. Он. встретил нас молча, нахмурившись, сунул в карман наши доллары и буркнул, что единственная каюта, какая есть на судне, находится в носовой части, и мы можем спуститься туда.

-- Должно быть, вы не часто возите пассажиров? -- поинтересовался я. Он указал на индейцев:

-- Отчего же не часто? -- И хотел уйти, но я задержал его:

-- Я имею в виду, -- пояснил я, -- иностранцев.

В Марагуа, к примеру... Возили вы когда-нибудь иностранцев в Марагуа?

Он задумчиво посмотрел на меня и недовольно ответил:

-- Последний раз это был господин комиссар, да... Я отвез его в Марагуа.

-- А, так там есть комиссар?

Вместо ответа он кивнул и ушел, не произнеся больше ни слова. Дег, стоявший позади меня, опустил рюкзак и сказал:

-- Ну что ж, Мартин, выходит, Марагуа достаточно крупный центр, если там есть комиссар полиции.

-- Насколько мне известно, Дег, это дурное место.

-- Несчастливое?

-- Этот город построен наспех в конце прошлого во времена великой каучуковой лихорадки. Знаешь, тут, в Южной Америке, с каучуком произошло то же самое, что в Калифорнии с золотом... Съехались добытчики со всего света, построили города с театрами, гостиницами, игорными домами.. Несколько лет дела у всех процветали. Потом наступил кризис, цена на каучук упала, денег стало не хватать... Знаешь, как это бывает, Дег? Города опустели, и джунгли поглотили их. Теперь в Марагуа никто не живет, вернее, почти никто.

Дег, казалось, был разочарован. Он попытался улыбнуться:

-- Но комиссар там все-таки остается до сих пор?

-- Конечно! На месте города могут подняться непроходимые джунгли, но должность все равно останется. Ну, подхвати-ка вещи и пойдем посмотрим, что это за каюта.. А насчет комиссара, -- добавил я, спускаясь по трапу, -- так я очень рассчитываю на него... Обычно это надежные люди, которые хорошо знают джунгли и индейцев... Он может быть нам полезен.

Далеко в горах довольно долго шел дождь, и вода в реке была желтоватой, мутной, стремительной. Илистый, бурлящий поток нес ветки, кусты, пятна беловатой пены и даже целые деревья, с корнями вырванные из земли. Некоторое время, пока солнце поднималось на затянутое густым розоватым туманом небо, нам встречались лодки, спускавшиеся по вздувшейся, вышедшей далеко из берегов реке. А потом больше никто нам не попадался. И не слышно было ничего, кроме натужного шума двигателей и плеска воды у бортов.

Милях в двадцати от горы Фос джунгли замкнулись, зажали нас двумя непроницаемыми зелеными стенами. Река тут была шириной в три или четыре метра, но, вздувшись, она поглотила берега и, казалось, не имела, границ. Деревья поднимались прямо из воды, и повсюду царил сладковатый запах гниющих растений и мясистых цветов. Иногда веял теплый ветер, и запахи чувствовались еще сильнее.

Теперь мы не видели больше никаких следов человека. Встречались лишь редкие хижины серингейрос -- сборщиков каучука -- молчаливые и пустые, наверно, уже брошенные. Больше ничего. После первого дня плавания какое-то странное беспокойство охватило нас своей потной рукой. Было такое ощущение, будто мы вошли в какой-то коридор, у которого нет конца. Из джунглей -когда старые машины, обессилев, останавливались и капитан начинал ругаться -- доносилось неведомое могучее дыхание, и слышались громкие, жалобные крики птиц. визгливые вопли обезьян и еще какие-то загадочные голоса, наверное, хищников, за которыми охотились, или, быть может, индейцев, наблюдавших за нами из зарослей.

Одиннадцать бесконечно долгих и тоскливых дней плавания все было хорошо, все было спокойно. Мы почти все время проводили на палубе, потому что жалкая каюта, в которую нас поместили, была полна насекомых, плесени и резкого зловония от гнилых водорослей. На палубе в тени заштопанного тента, защищавшего от безжалостного солнца, мы смотрели на берега, одинаковые в своей дикой и буйной растительности, читали либо играли в карты. Я делал кое-какие записи, Дег фотографировал. Мы не говорили о Стране Огромных Следов. И странно, -- даже не думали о ней.