Перебросившись несколькими словами с Вальдемаром, Стефа распрощалась с мужчинами и пошла к себе, чтобы успокоиться. Пан Мачей и Вальдемар остались в беседке.

XII

Солнце спускалось к закату, когда пан Мачей в сопровождении Вальдемара возвращался в особняк. В этих двух мужчинах за версту чувствовалась порода, но они разительно отличались друг от друга.

Дедушка напоминал старого орла, патриарха рода, утомленного полетом по небу жизни, с уставшими, быть может, сломанными даже крыльями.

После разговора с дедушкой Вальдемар едва сдерживал гнев. Первым побуждением его было дать выход ярости, позвать Пронтницкого… Но он овладел собой. Шагал порывисто, то и дело осаживая себя, чтобы приноровиться к медленной поступи пана Мачея.

Пан Мачей встревожился и посмотрел ему в глаза:

— Вальди, помни, что ты мне обещал. Излишней поспешностью ты навредишь Стефе. Скандала ей Пронтницкий не устроит, но на репутацию ее сможет бросить тень. Решит, что она тебе пожаловалась, и будет думать Бог знает что.

— Ну что вы! — обиженно ответил Вальдемар. — Неужели я не сумею вести себя? А лучше всего будет, если я немедленно уеду.

— Не уверен…

— Я должен уехать. Такое зло охватывает, что любая мелочь выбьет из колеи. Если этот… осел за ужином пристанет к ней с какой-нибудь глупостью или начнет распускать перья перед Люцией — я за себя не ручаюсь. Лучше мне вообще его не видеть.

— Идалька сегодня наверняка не вернется.

— Какая разница? — зло бросил Вальдемар, с такой силой ударив хлыстом по ветке, что град листьев посыпался им под ноги.

— Что ты собираешься делать? — спросил пан Мачей.

— Ждать первого же удобного случая, чтобы вышвырнуть этого паршивца.

— Деликатное дело. Будь он на жалованье, заплатил бы ему вперед и отправил, а так…

— Я ему предложу перебраться в Глембовичи. Чтобы он сразу понял, чего я не хочу — видеть его здесь.

— А если он не согласится?

— Уж будь спокоен, дедушка! К тому же нет другого способа, иначе мы повредим ей… Стефе…

При этих словах пан Мачей украдкой глянул на внука, подумав о чем-то своем.

Они вошли в особняк. Вальдемар велел подавать автомобиль, а сам спустился вниз, в гостиную, находившуюся неподалеку от комнаты Стефы. Быстро темнело, гостиная тонула в серых вечерних сумерках, лишь кое-где поблескивали позолота рам и хрустальные вазы.

Глянув на часы, магнат позвонил. Вбежал молодой лакей.

Вальдемар отрывисто приказал:

— Зажгите свет, опустите шторы. И позовите Яцентия.

Когда явился камердинер, Вальдемар велел:

— Иди к панне Стефании и скажи, что я хочу с ней попрощаться.

Яцентий удалился. Шляхтич принялся расхаживать по гостиной. Вскоре вошла Стефа. На ее щеках играл яркий румянец.

Вальдемар поспешил к ней:

— Я хотел попрощаться с вами. Я уезжаю.

— Как, вы не останетесь на ужин?

— Нет. Я спешу домой.

— Плохие вести?

— Почему вы так решили?

— Вы чем-то расстроены.

— А, вы заметили?! Расстроен, даже зол, но никакие известия из Глембовичей здесь ни при чем. Я говорил с дедушкой. Он мне все рассказал.

Воцарилось неловкое молчание. На лице девушки мелькнули на миг усталость и грусть.

— Значит, вы не останетесь? Что ж, до свидания, — протянула ему руку Стефа.

Крепко сжав ее ладонь, не отпуская, Вальдемар сказал удивительно мягко:

— Ни о чем не беспокойтесь. Я о многом догадывался, а теперь все знаю и приложу старания, чтобы вам ничто больше не докучало…

— Спасибо. Дело даже не во мне, а в Люции.

— Нет, дело в вас. Девчонка все забудет очень быстро, и не стоит относиться к этому так трагически. Ну, а уж я постараюсь, чтобы в Слодковцах воцарился прежний покой…

Стефу испугали эти слова.

— Но я не хочу, чтобы из-за меня возникли какие-нибудь недоразумения… Я не хочу ему… я не хочу никому повредить.

Она не находила места от смущения — Вальдемар все еще не отпускал ее руку. Она попыталась высвободить пальцы, но молодой человек стиснул их еще крепче и убедительно сказал:

— Верьте мне и доверьтесь. Я проделаю все наитактичнейшим образом. Отъезд этого пана всем поправит настроение, не исключая заплаканной Люци, ну а уж обо мне и говорить не стоит… — весело глядя ей в глаза, он поклонился:

— Мне пора. До свидания. Очень вас прошу, ни о чем не печальтесь.

«Как благородна и как красива!» — подумал он.

Стефа вернулась к себе. Взяла книжку, открыла, хотела читать, но не разбирала ни слова — путались мысли. В ушах еще звучал голос Вальдемара, рука еще ощущала его пожатие. Стефа сидела неподвижно, боясь нарушить охватившее ее чувство покоя.

За окном раздался стук автомобильного мотора, потом наступила тишина.

— Уехал! — шепнула Стефа. — Какие же разные люди, он и тот!

XIII

В конюшню Пронтницкий вошел с физиономией победителя. Только что он встретил возвращавшуюся из теплицы Люцию, увидел ее зарумянившиеся щеки и по первым же ее словам понял, что ее чувство к нему не ослабло. Он воспользовался этим, чтобы пожать ручку девочки и шепнул ей пару нежных словечек.

— Я на верном пути, — твердил он себе. — Эта малютка все больше в меня влюбляется.

И он, довольный, подкрутил усики уверенного в себе кавалера.

— Бенедикт, коней для меня! — распорядился он.

— Каурых или гнедых? — спросил старый слуга.

— Запрягай четверку каурых арабов в желтую «американку».

Старик вытаращил на него глаза:

— Каурых арабов?!

— Ты что, оглох? Делай, что велят!

В конюшню вошел Клеч и спросил по-немецки:

— Куда вы собираетесь ехать?

— В город. В мастерскую. Нужно узнать о косилке.

— Косилку уже починили, так что ехать вам незачем.

— Пан майорат мне поручил.

— Может быть. Но теперь в этом нет необходимости. Отправим за косилкой повозку, и все.

— Но я должен ехать! — уперся Пронтницкий.

— Ха! Езжайте, но не советую вам брать каурых.

— Почему?

— Да так, не советую, и все. Дорога дальняя.

— До Шаля будет подальше, а баронесса всегда ездит туда каурыми.

Клеч значительно глянул на него и лаконично бросил:

— Разница!

— Никакой разницы не вижу! — Пронтницкий понял, что хотел сказать Клеч, но решил не уступать. Крикнул Бенедикту: — Что же ты не запрягаешь?

— Пане мой, по-дружески вам советую не брать эту четверку, — изрек Клеч. — Это любимая упряжка майората. Случись что с конями, не миновать беды. Не будите лиха! Возьмите караковых, кони, что куколка. Или гнедых. И баронесса сегодня собиралась выезжать в Обронное. Прикажет заложить каурых, и что тогда?

— Тогда для нее заложат гнедых, — сказал Пронтницкий, разозлившись уже по-настоящему, и вновь повернулся к Бенедикту: — Живо запрягай! Не понял? Старик пожал плечами и отправился выполнять поручение, бурча под нос что-то весьма нелестное для практиканта. Клеч махнул рукой и проворчал:

— Упрямый тип… ну и черт с ним! Через несколько минут Пронтницкий сидел в «американке», расправляя вожжи каурой четверки. Он иронически усмехнулся, щелкнул кнутом, попрощался с Клечем, пустил коней быстрой рысью и исчез за поворотом.

Управитель и конюх переглянулись.

— Хоть бы обошлось, — буркнул Клеч.

А Бенедикт развел руками:

— Если пан практикант угробит коней, я перед майоратом отвечать не собираюсь. Вы ведь сами позволили, пан управитель, так при чем тут я?

— Да что вы такое говорите, Бенедикт? Пан практикант прекрасно правит, — сказал Клеч, но видно было, что он обеспокоен.

Отсутствие Пронтницкого за обедом удивило пани Идалию и опечалило Люцию. Девочка не понимала, почему ему понадобилось уехать именно сегодня, после столь приятного случайного свидания. Грусть ее еще возросла, когда пани Идалия объявила, что после обеда поедет в Обронное навестить княгиню Подгорецкую. Оставшись наедине со Стефой, девочка бросилась ей на шею, капризно шепча: