Вдруг Трестка остановился:

— А если вызов пришлет Занецкий, заступится за будущего тестя?

Брохвич расхохотался:

— Занецкий — кукленок, набитый ватой! К тому же его здесь не было. Ты что же думаешь, граф станет хвалиться? К тому же Занецкий — еще не официальный жених. Ладно, пошли.

Вальдемар вошел в свою ложу спокойный, самую чуточку побледневший, молча сел рядом со Стефой.

Она заметила происшедшую в нем перемену:

— Что случилось?

— Ничего. Что-то здесь жарковато…

Свет был пригашен, занавес опущен. В оркестровой яме зазвучал «Полонез» Монюшко — нежно, красочно, волнующе.

— Какая музыка! — тихо сказала Стефа.

Она зачарованно слушала, откинувшись на спинку кресла.

Полонез наполнял душу мечтаниями.

— Прекрасно! — шептал и Вальдемар, сжимая в руке пальчики невесты.

Стефа, крайне впечатлительная, переживала нечто необычайное.

Княгиня и пан Мачей заслушались, погрузившись в раздумья.

Трестка склонился к Рите, держа в ладонях ее руку, и время от времени целовал ее пальцы. Она уже не сопротивлялась. Сидела неподвижно, бледная, темные глаза ее светились решимостью.

Вальдемар расслышал их шепот:

— Скажите: да! Скажите… — умолял Трестка.

— Пусть так, — ответила она тихо.

Трестка поцеловал ей руку.

А полонез звучал в притихшем зале, пробуждая желания, воспламеняя страсти, наполняя души добротой, глаза — неподдельным чувством, а иногда и слезами…

Он растекался могучими волнами, захватывая всех, унося, порабощая…

Погружая в мечтания…

Заставляя замереть в блаженстве…

И вдруг — тишина! Мягко угасли последние такты.

В зале царило молчание, словно люди увидели вдруг пролетающих ангелов и онемели от восхищения.

Высоко на галерке, словно первые раскаты грома, раздались аплодисменты. Театр взорвался энтузиазмом. Переполнявшие всех чувства нашли выход в оглушительных овациях.

Дамы хлопали, перегнувшись через барьер лож. Партер грохотал, словно взбудораженное море. Отовсюду неслось:

— Браво! Бис! Бис!

Но другие стали шикать: столь неизгладимое впечатление повторения не требует. Трудно еще раз, с той же силой пробудить те же чувства. Повторение убило бы весь эффект.

— Довольно! Довольно! — требовали тонкие знатоки и ценители музыки.

Занавес поднялся.

Зрители, словно после наркотического опьянения, возвращались к действительности. Панна Рита спросила Трестку:

— Что случилось с майоратом? Он весь кипит.

— Скандал с Барским.

— Где?

— В курительной.

Услышав это, Стефа побледнела. Видя, что Вальдемар беседует с княгиней, она склонилась к Трестке.

— Что вы сказали? — шепнула она со страхом. Глаза ее стали почти черными.

— Успокойтесь! Маленькая неприятность… Барский втоптан в грязь, — ответил Трестка небрежно.

— Честное слово?

— Богом клянусь!

Однако Стефа не успокоилась. Она чувствовала, что все произошло из-за нее. Была уверена, что именно так все и было. В ложе Барских сидели только Мелания с Занецким и компаньонкой. Граф, скорее всего, покинул театр.

— Что случилось? — шептала Стефа с колотящимся сердцем. — Что же, так будет всегда?

Панна Рита, тоже обеспокоенная, посмотрела на Трестку и сделала мимолетный жест.

Трестка понял: она спрашивала, будет ли дуэль.

Он отрицательно мотнул головой, написал что-то в блокноте и подал Рите.

Она прочитала: «Майорат — это матадор. Кто тогда Барский? Разъяренный, фыркающий… Понятно?»

Панна Шелижанская кусала губы, чтобы не расхохотаться.

Наконец занавес опустился — представление окончилось.

Все задвигались, смеялись, весело прощаясь.

Кутая Стефу в белую накидку, Вальдемар заметил, что Стефа словно угнетена чем-то.

— Что с тобой, дорогая?

— А что было с вами, когда вы вошли в начале второго акта? — спросила она, не сводя с него глаз.

— А, ты догадалась… Пустяки, сущие пустяки!

— Правда?

— Честное слово.

Спускаясь по лестнице, Вальдемар поддерживал под локоть Стефу, Брохвич — княгиню. Из лож струилась элегантная волна дамских накидок и шляпок, черных мужских пелерин. Звучали прощальные слова, часто раздавался смех. Шумя шелками, благоухая, проходила аристократия. Из партера выходила публика поскромнее, хотя там тоже сидели люди из светского общества.

Верхние этажи отозвались топотом и громкой болтовней — это с галерки, словно град из грозовой тучи, валили «низшие классы».

В коридоре у кассы стоял Пронтницкий. Увидев Стефу с майоратом, он отвернулся. Стефа не заметила его. Майорат заметил, но притворился, будто не видит.

Швейцар выкрикнул:

— Карету майората Михоровского!

Вальдемар усадил в карету невесту и панну Риту, приказал кучеру:

— В «Бристоль»! Карета отъехала.

— А вы поедете со мной. Нам нужно поговорить, — сказал Вальдемар Трестке.

В отеле малиновый зал был уже освещен, стол украшен цветами, выжидательно выстроились лакеи.

Вальдемар и пребывающий на седьмом небе Трестка приехали первыми.

Стали съезжаться гости. Вальдемар взял на себя роль хозяина.

Малиновый зал, читальня, вестибюль были ярко освещены, повсюду виднелись веселые лица. Журчал посреди зала искусственный водопад, играл оркестр. Дамы поправляли туалеты наверху.

Наконец позвали к столу.

Майорат, усевшись рядом с невестой, сказал загадочно:

— Сейчас будет неожиданность…

— Какая?

С бокалом шампанского в руке он встал и отчетливо произнес:

— Позвольте поднять первый тост за только что обручившуюся пару — Маргарита Шелига и граф Эдвард Трестка. Желаю счастья!

Все онемели от удивления. Вообще-то многие этого ждали, но не так скоро. Полные бокалы остановились в воздухе. Трестка был вне себя от радости, панна Рита сидела бледная, но спокойная.

— Желаю счастья! — повторил Вальдемар, отодвинул кресло и подошел к ним.

С шумом отодвинулось множество кресел:

— Поздравляем! Поздравляем!

— Vive![101] — аристократическим дискантом процедил граф Морикони.

— Что там vive! Лучше по-нашему: виват! — подхватил Брохвич.

Вальдемар поцеловал панне Рите руку и сказал:

— Я хотел первым поздравить вас, потому что именно вы первой пожелали нам счастья.

— Откуда вы знаете?

— Эдвард выдал.

Панна Рита с улыбкой принимала поздравления. Со Стефой они расцеловались, как сестры.

В глазах княгини стояли слезы.

Когда к руке Риты подошел и Трестка, она отстранила его мягко, но решительно:

— Пан граф, я, правда, сегодня расчувствовалась, но нежничать не люблю. Оставим это до свадьбы.

— Я даже на это согласен! — ответил весело Трестка. И у него от превеликой радости свалилось с носа пенсне.

Ужин затянулся надолго. До рассвета оставалась пара часов, когда «Бристоль» наконец опустел.

XXV

Прошло две недели. Рождественские праздники Вальдемар провел у невесты.

На другой день в приходской костел пришли все обитатели Ручаева и много их соседей, в том числе и старый Пронтницкий, поглядывающий на Стефу робко и почтительно. Приходской ксендз как раз собирал пожертвования на подновление костела и теперь весьма расчетливо выбрал себе в помощники Стефу и пожилого местного помещика. Когда они принялись обходить с подносами присутствующих, пожертвования так и посыпались. Красота Стефы, ее новое положение и присутствие майората заставили всех соревноваться в щедрости. Вальдемар с безразличным видом положил на поднос маленький сверточек, из которого ксендз достал потом два пятисотрублевых банкнота, и похвалил себя за удачно выбранных помощников.

Старый Пронтницкий, для которого деньги были единственным светом в окошке, узнав от ксендза о даре Вальдемара, лишь теперь понял, насколько он, оказывается, терпеть не может Стефу и ее родителей. Он не подошел поздравить Стефу и Вальдемара и не пошел на обед в дом священника, когда все отправились туда.