— В фойе. Сейчас он к нам поднимется. Барон Вейнер пригладил бакенбарды:

— Нам здесь нелегко пришлось с вашим мужем, он все стремился уехать к вам на Ривьеру.

Графиня засмеялась:

— А вы его не пустили! Примите мою благодарность! Я долго путешествовала, и муж совсем расстроился… — она весело глянула на Стефу: — Вы удивлены? Правда, я и в самом деле просила барона, чтобы он удержал моего мужа в Варшаве. Он испортил бы мне на Ривьере весь праздник.

Княгиня погрозила ей пальцем:

— Ветреница! Ничуть не меняешься!

— Что ж, тетя, признаюсь открыто: я не хотела, чтобы он ехал со мной. Господи, как было там чудесно! Я совсем сошла с ума, выкинула столько денег! А майорат сказал, что я тем не менее выгляжу разочарованной. Честно говоря, он угадал, но я на него за это не сердита! Она обернулась к пану Мачею:

— Ваш внук чертовски наблюдателен. Сразу заметил, что я вернулась печальная.

— Ну, Варшава вас быстро вернет к веселью.

— Увы, вернуть меня к веселью может только некто исключительный, кого я, увы, в нашем свете не вижу…

И она весело взглянула на мужчин, притворившихся обиженными.

Когда графиня вышла, Стефа поискала взглядом Вальдемара. Он как раз разговаривал с Чвилецкими в их ложе.

Стефа радостно смотрела на его свободные, элегантные жесты, выражавшие уверенность в себе.

Когда он вошел в ложу Барских, графиня Мелания с деланной улыбкой протянула ему руку и тут же заговорила об опере, словно опасаясь разговора на любые другие темы. Один из находившихся в ее ложе мужчин поклонился майорату:

— Пан майорат, примите мои поздравления. Я только что вернулся из Парижа, не мог поздравить вас раньше.

Вальдемар пожал ему руку:

— Спасибо.

Молодой человек продолжал:

— О вашем обручении я узнал еще в Париже. Я еще не имел чести быть представленным вашей невесте, хотя заочно восторгаюсь — я слышал, она так прелестна и изысканна!

Над головой графини Вальдемар посмотрел на Стефу — она и в самом деле выглядела очаровательно, словно нежный цветок на фоне окруживших ее черных фраков.

Графиня Мелания, покраснев от гнева, бросила ядовитый взгляд на ложу майората. Успех Стефы злил ее, а слова молодого князя разъярили окончательно.

— Когда же свадьба? — спросила она с гримасой, долженствующей означать приятную улыбку.

— Через два месяца.

— И потом, конечно, свадебное путешествие? — с любопытством спросил молодой князь.

— Нет, лето мы собираемся провести в Глембовичах, а в путешествие отправимся осенью и зимой. Разрешите откланяться!

Нервный, исполненный злости жест, каким графиня протянула ему на прощание руку, рассмешил Вальдемара, и в коридоре он прошептал себе под нос: «Безнадежна!»

Он обошел еще пару лож. Вернувшись в свою, застал там молодого князя. Уже представленный Стефе, он стоял рядом с ее креслом, держа цилиндр обеими руками, наклонившись вперед. Стефу смешила его высокая сутулая фигура и восхищение в его глазах. Видно было, что она ему очень понравилась, он рассыпался в комплиментах.

Выходя, он пожал руку Вальдемару:

— Поздравляю! Поздравляю! Редкостная красота! У вас прямо-таки талант отыскивать звезды с небес…

— Слышите? Звонок, не опоздайте, — нетерпеливо попрощался с ним Вальдемар.

— Да-да! Мерси! Редкостная красота… спешу… спешу…

Он побежал в свою ложу, ссутулившись — высокий, со впалой грудью и лысеющей головой молодого старика.

Началось второе действие. Пронтницкий не вернулся на прежнее место, перебрался на галерку и смотрел оттуда на майората и Стефу. Странные чувства овладели им — и в первую очередь какой-то непонятный стыд.

Из ложи его не было видно.

Вальдемар часто склонялся к уху Стефы, но она, вдруг заинтересовавшись спектаклем, не сводила глаз со сцены.

Княгиня шепотом попрекнула Вальдемара:

— Послушай хотя бы арию Графини…

Голос артистки в костюме Дианы был великолепен:

О мой наряд, ах, этот мой наряд,

я словно древнегреческая статуя…

О, сколько почестей и сколько зависти

меня сегодня встретит на балу…

Вокруг сиянье, голоса, благоуханье,

и радугою проплывают платья,

и зеркала сверкают…

Вот пары закружились в танце…

Вот превращает в чары и безумье

вихрь бала наш прекрасный мир…

Словно серебряные капельки, сыпались звуки чистого, прекрасного голоса. Все зачарованно слушали. После окончания арии раздались аплодисменты.

— Как прекрасно она поет, — шепнула Стефа. Вдруг они с Вальдемаром услышали шепот Трестки:

— …конечно, глупо мне надеяться на пылкую любовь, но я ведь столько лет ждал… это кое-что да значит…

— Это меня не заставит расчувствоваться, — шепнула в ответ панна Рита.

— Но вы ведь верите мне?

— А вам довольно только этого?

Вальдемар с проказливой улыбкой повернулся к княгине:

— Бабушка, не я один пренебрегаю оперой, посмотри на семейство Трестка…

Стефа легонько ударила его веером.

— Вы чересчур рано так нас называете, — сухо сказала Рита.

Вальдемар сказал Стефе:

— А вы тоже обиделись бы, если бы нас прямо сейчас назвали — семейство Михоровских?

— Ничуть, — улыбнулась Стефа.

— Вот видите? — сказал Вальдемар Рите.

— Вы-то обручены.

— Сдается мне, что и вас мы сегодня будем поздравлять.

Трестка посмотрел на майората с благодарностью. Тот продолжал:

— Посмотрите на сцену: как энергично ведет себя Малыш! Берите с него пример, граф, и вы, Рита!

— Не докучайте им, — шепнула Стефа.

— Слушаю и повинуюсь…

Пришел черед сцены с разорванным платьем. Графиня упрекала Казимежа.

— Она сама дает ему оружие против себя, — шепнул Вальдемар. — Платье станет тем щитом, что спасет улана от кокетки. Так часто случается…

Во время второго антракта Вальдемар и Трестка отправились в курительную. Барский уже был там, дымил сигарой, ни на кого не глядя. Брохвич громко восхищался игравшей Графиню примадонной.

— А Броня вам не нравится? — спросил барон Вейнер.

— Броня? Гм… Она играет несколько сухо. Быть может, все оттого, что она по роли одета слишком простенько, куда ее скромному кунтушику равняться с нарядом Дианы…

— Нет, по-моему, все дело в том, что Графиня держится, как подлинная дама, — сказал Вальдемар. — Броня не смогла бы добиться такого эффекта, даже будучи в ее наряде. Все дело в породе.

— Ого! — язвительно покосился на него граф Барский. — Майорат начинает придавать значение «породе». Это что-то новенькое, вот от кого бы не ожидал! Слова, полностью противоречащие поступкам…

— Что вы этим хотите сказать? — с ледяным спокойствием спросил Вальдемар. — Я лишь хотел сказать, что артистки могут быть хорошими, могут быть и плохими.

— Вот как? А мне происходящее на сцене показалось удивительно точным отражением жизни: лишь подлинная аристократка может выглядеть… и быть по-настоящему благородной.

Намек был недвусмысленным.

Вальдемар вскочил. Брохвич, Трестка и еще несколько человек окружили их. Запахло скандалом.

— Довольно, граф! — сказал Вальдемар. — «Порода» — это неотъемлемое свойство того или иного человека, и принадлежность его к тому или иному сословию вовсе не означает, что он будучи «благородным» по рождению, станет благородным и в жизни! Надеюсь, я вас ничем не оскорбил? А если оскорбил, вы всегда знаете, где меня найти!

Он поклонился довольно вызывающе и быстро вышел.

— Ну, он его приложил! — тихо засмеялся Брохвич.

— Дуэль? — поднял брови Трестка.

Брохвич вытащил его в коридор, потер руки:

— Скандал! Но никакой дуэли не будет! Вальдемар, правда, форменным образом вызвал его, но Барский знает, что не ему тягаться с майоратом, ни на шпагах, ни на пистолетах! Уж Вальди его продырявил бы, как курчонка! Отличная оплеуха! Павлин надутый!

— Но если Барский все же пришлет секундантов? — обеспокоился Трестка.

— Если пришлет, узнает зубки Вальдемара… Будь спокоен, и не подумает присылать. Майорат предоставил ему самому сделать выбор, потому что сам прекрасно понимает, насколько граф ничтожный для него противник. Пошли, звонок!