А Сереженька может "забыть поесть". Смех, да и только!

Письмо Ренаты меня огорчило. Она никак не может привыкнуть к Москве и приноровиться к москвичам. Камчадалы проще, искреннее, говорят, что думают. Конечно, она с интересом знакомится со столицей, но как-то еще не почувствовала себя москвичкой. Жалеет, что меня нет в Москве и ей не с кем поделиться своими мыслями. В художественном институте она еще ни с кем не подружилась.

Когда Иннокентий зашел в рубку с черновиком радиограммы в руках, я, не прочтя его, молча протянула полученный ответ.

Иннокентий прочел и как-то странно посмотрел на меня:

- Это ты запросила?

- Я.

- Спасибо.

Иннокентий тяжело опустился на диван и долго сидел согнувшись, обхватив руками голову. Потом выпрямился и заговорил - очень тихо, словно бы сам с собой:

- Мы ведь по любви сыграли нашу свадьбу. Сыграли... Игра... Кроме мутного осадка на душе, ничего не осталось.

- Лариса любит вас...

- Нет, Марфенька. Она меня не любит. Ни она меня, ни я ее - мы давно уже не любим и не уважаем друг друга. Лариса - истеричка, понимаешь? Лечение здесь не поможет. Истерический характер...

- Что это значит?

- Постоянное стремление быть в центре внимания. Чувственная окраска всех психических переживаний. Преобладание аффекта над разумом. Она же никогда не бывает сама собой. Всегда играет какую-то роль. Стремится быть не тем, что есть. Ты же видела сама... Сочиняет небылицы и верит в них. Я говорил о ней с врачами... Истерический склад личности. Это уже на всю жизнь. И давай о ней больше никогда не говорить.

Иннокентий махнул рукой и ушел. Я заперла рубку и побрела к дяде. "Ассоль" шла в густом тумане. Ночь была темна.

Дядя, как всегда, обрадовался мне и кинулся разгребать для меня место на диване, заваленном пакетами и свертками. Дядя был в своем любимом старом свитере и лыжных брюках.

- Ну, как себя чувствуешь? - спросил он, глядя на меня своими добрыми, проницательными глазами.

Я рассказала про радиограмму. Он кивнул головой.

- Дядя, а если у человека истерический характер, он может сам переделать себя? Чтоб не быть... истеричной. По-моему, это ужасно!

- Может, безусловно,- резко произнес дядя.- Видишь ли, Марфенька, истерический характер можно направить во благо, если человек поставит перед собою высокие цели.

Многие великие люди обладали истерическим характером, классический пример - Жанна д'Арк, ставшая героиней своего времени. Многие художники, артисты, поэты безусловно обладают истерическим характером, но, любя свое искусство больше, чем себя в нем, они и характер свой целиком используют для творчества. И не только люди искусства. Ведь истерический характер - это и способность видеть мир преувеличенно ярким, праздничным, героическим и таким же ярким, незаурядным нести себя людям.

Но беда, когда у человека, обладающего истерическим характером, цели мелкие, ничтожные, эгоистичные... Ты в связи с Ларисой заговорила на эту тему?

Да. Она по правде лишилась чувств на пристани...

- Она и умереть бы могла "по правде", если б вообразила, что умирает. Истерия - великая симулянтка.

Дядя помолчал.

Баловали ее необузданно в детстве. А теперь она за это расплачивается. И не одна она... Мы испытываем вечный страх за Юру. Лариса делает все, чтобы отбить у ребенка любовь к себе... Иннокентий сам превратился с ней в комок нервов. Его только и спасает его работа.

- Дядя, ты любишь Иннокентия?

Дядя остро взглянул на меня. Морщинистое лицо его омрачилось.

- Как ты это сказала, Марфенька... Отвечу. Люблю и его и Реночку. Всю эту семью люблю, они мне как родные. И чего я не знал до сих пор, так это разницу между теми, кто как родной и просто родной. Ты явилась всего три месяца назад, трогательно похожая на моего младшего любимого брата, и вот... Я никогда никого не любил так, как тебя, Марфуша.

- Спасибо, дядя. Я ведь тоже тебя люблю, как одного папу любила.

Я быстро наклонилась и поцеловала дядю. Он потрепал меня по щеке.

- Так вот, Марфенька, хотя я люблю Иннокентия, но тебя больше. И потому был бы огорчен, если б ты влюбилась в него. Ведь у меня есть основания опасаться этого, не так ли?

- Разве уж так заметно? - смутилась я.

- Да, Марфенька. Мы с Кафкой говорили об этом... он раньше меня понял.

- О!

- Да. И Кафка огорчен - за тебя. Не из-за Ларисы, нет. Ведь брака, как такового, уже давно не существует. Вот немного подрастет Юрка, и они разведутся. Мы из-за тебя огорчены.

- Почему? Что он меня никогда не полюбит, да?

- Мы как раз боимся обратного.

- Но...

- Видишь ли, Марфенька, милая... Иннокентий не даст тебе счастья. С ним ты не узнаешь покоя.

Дядя переменил тему, и я была рада. Но когда я уже лежала в своей каюте, прислушиваясь к шуму волн за иллюминатором, я опять услышала эту фразу: "...с ним ты не узнаешь покоя".

Покой? Разве покой - это условие счастья? Меня тревожило другое: Иннокентий никогда не полюбит меня. Что я по сравнению с ним? Гадкий серый утенок, который никогда не превратится в лебедя - прекрасную и гордую птицу. Что сулит мне будущее? Что сулит мне это плавание?..

Я опять прислушалась, приподнявшись на локте: волны бушевали, а ветер свистел все сильнее. Потрескивали доски перегородок и перекрытий, что-то поскрипывало в недрах корабля. Из машинного отделения доносился стук машин, словно стучало здоровое, спокойное сердце. И я вдруг успокоилась. Какой мне еще любви надо? Разве я хочу от него чего-нибудь? Только бы плыть с ним на одном корабле! Только работать рядом.

Я устала, я просто выбилась из сил, ведь мы поднялись так рано, а день был такой хлопотный, и столько волнений... Успокоившись, я крепко уснула, и под утро мне приснился очень странный сон - так он был ярок, фантастичен и правдоподобен одновременно.

Снилось мне, будто я подлетаю на чем-то напоминающем вертолет к городу на океане. Во сне я знала, что это 1995 год и мне уже скоро минет сорок лет. На мне было длинное, до щиколоток, платье из какого-то шелковистого лиловато-серого материала. Волосы длинные и собраны на макушке в узел (никогда в жизни не отпускала длинных волос).

Я будто нервничала и все дотрагивалась до своего опалового ожерелья того самого, что мне подарила Марфа Ефремова. И вот будто я сквозь огромное выпуклое стекло увидела сверху искусственную лагуну среди океана и в ней плавучий город из стали, стекла, меди и пластмассы. Город сверкал и двигался - игра света и тени на разных уровнях. И вот я уже шла одна, оставив своих спутников, каким-то идущим по спирали внутренним коридором. А затем коридоры превратились в легкие праздничные мостики, под которыми плескалась зеленоватая океанская вода.