Остановившись передохнуть на обочине, мы обнаружили под деревьями сверкавшие, точно яркие фонарики среди темных листьев, россыпи земляники, на которую с вожделением набросились. Населяющие парк черный медведь (барибал) и гризли не меньше нашего любят землянику. Поэтому, забредя в чащу, надо все время быть начеку, чтобы не очутиться на одной земляничной полянке нос к носу с медведем.

Над нами вздымались две огромные, с гребнями, похожими на острие топора, горы, между которыми в форме овальной чаши лежала покрытая нефритово-зеленой растительностью долина. Зеленую гармонию в нескольких местах нарушали белые пятна, которые я вначале принял за снег; когда же пятнышки зашевелились, я понял, что передо мной предмет моих давних мечтаний

— снежная коза. Спешу предупредить, что не следует обольщаться столь поэтическим названием.

Снежные козы — существа незаурядные; с шелковистой белой шерстью, мягче, чем кашмирская, черными копытами, рогами, выразительными мордой и глазами, они настоящие денди животного царства. В отличие от других живущих в горах копытных они не суетливы и не пугливы, а, напротив, степенны, важны и уверены в себе.

Уверены до такой степени, что рассказывают, как однажды коза, прыгая с одного узкого уступа высокой скалы на другой, где-то в середине полета поняла, что цель слишком далека и до нее не добраться; вместо того чтобы рухнуть в пропасть (что сделали бы на ее месте все другие копытные), она развернулась в полете, с силой оттолкнулась от скалы всеми четырьмя копытами, сделала сальто назад и благополучно приземлилась на том уступе, с которого прыгала. У этого вида коз почти нет естественных врагов, но даже с теми, которые имеются, они расправляются очень успешно. Однажды преследуемая охотничьими собаками снежная коза проткнула рогами двух нападавших, а третью столкнула в пропасть (так что та разбилась насмерть). Остальные собаки испугались и пустились наутек, а коза как ни в чем не бывало отправилась восвояси. В другой раз нашли убитую гризли снежную козу. Но рядом с жертвой лежал труп убийцы — медведя гризли с продырявленной в двух местах на груди, рядом с сердцем, шкурой. Скорее всего смертельно раненный медведь нашел в себе силы убить козу, прежде чем умер от ран, нанесенных острыми как кинжал рогами. Некоторое время мы наблюдали в бинокль за мирно пасущимися на зеленом лугу козами, но ничего сверхъестественного, вроде эпизода с гризли, так и не произошло. Время от времени животные останавливались и, подняв головы, устремляли задумчивый взор куда-то вдаль; их удлиненные, невозмутимые, бледные физиономии придавали им серьезный и респектабельный вид, делая похожими на группу викариев в белых меховых шубах.

В одном из эпизодов этого фильма мы хотели показать летнюю активность пищухи (или сеноставки) — удивительных небольших грызунов, живущих в альпийских лугах. Эти маленькие существа не впадают зимой в спячку, как большинство живущих в горах животных, таких, например, как толстый сурок. Пищухи превратились в усердных фермеров: все лето они лихорадочно собирают траву и листья, складывая их в стога для просушки. Когда верхний слой сена подсохнет, пищуха осторожно переворачивает его, чтобы высохла и нижняя часть стога. Сухие стога пищуха стаскивает в укромное место. Так образуются зимние кладовые; без них животные погибли бы, так как долины покрываются толстым слоем снега. При первых признаках начинающегося дождя пищухи перемещают стожки в укрытие, а после дождя вновь выставляют их на солнце.

По словам Джеффа Холройда, нашего местного проводника, лучше всего наблюдать сеноставок во время страды на альпийском лугу, что в двадцати милях от отеля, где мы остановились. Итак, рано утром мы тронулись в путь. Прибыв к подножию горы, мы оставили машину и начали двухмильное восхождение по крутому, поросшему сосной и лиственницей склону. Как только мы начали подъем, отовсюду послышался свист; мы приняли его поначалу за голоса какого-то вида птиц, судя по всему, в изобилии населяющего эту местность. Позже, попав на небольшую лужайку, мы увидели перед собой певца, издававшего эти звенящие, похожие на пение флейты звуки, — жирного суслика в элегантной серо-рыжей меховой шубке. Он сидел у входа в нору прямо, точно стражник, а грудка его вздымалась и опадала, когда он издавал столь мелодичные сигналы опасности. Огромные, влажные глаза разглядывали нас со свойственным всем сусликам пристальным, слегка глуповатым выражением, а маленькие лапки дрожали от усердия. От почти совсем нас не боялся. Позволив Ли подойти к нему на четыре-пять футов, он спокойно удалился к себе в норку. Этот вид суслика называется колумбийским. Как объяснил нам Джефф, в горах на разных уровнях живут различные виды сусликов; по тому виду, который обитает в данной местности, всегда можно определить, как высоко в горах вы находитесь.

По мере того как мы забирались все выше, лиственницы и сосны попадались все реже и реже, уступая место невысоким полярным растениям; пронизывающие северные ветры, несущие в себе острые как нож льдинки, обрушивались на сосны и лиственницы, коверкая их, превращая великаны-деревья в крошечных пигмеев, словно из миниатюрных японских садиков в стиле бонсай. То здесь, то там среди мини-деревьев яркими пятнами желтого, оранжево-розового и ярко-красного выделялась ястребинка золотистая — красивое изящное растение со стеблями и листьями, покрытыми облачком тонких, едва заметных волосков. Такое волосяное покрытие типично для многих альпийских растений и, хотите верьте — хотите нет, защищает их в течение девятимесячного ледяного ненастья не хуже, чем толстая шуба медведя гризли.

Вскоре деревья закончились совсем, уступив место раскинувшейся перед нами долине со столь сочной, ярко-зеленой травой, что цвету ее позавидовали бы отборнейшие изумруды. На окружавших долину горных склонах виднелись заросшие шрамы — следы старых обвалов, но сами луга были безупречны. Изумрудная трава пестрела разноцветными заплатками крошечных альпийских растений — ярко-желтой лапчатки, желтого вереска, изящного лилового астрагала, белой песчанки и ярко-розовых подушек смолевки бесстебельной. В центре долины, журча и поблескивая среди нагромождения серых валунов, набросанных столь живописно, что казалось, это дело рук некой альпийской Кейпабилити Браун, бежал ручей.

Внезапно наше внимание привлек пронзительный свист, эхом раскатившийся по соседним холмам. На вершине груды камней, лениво развалясь на солнце, сидел жирный коричневый, похожий на гигантскую морскую свинку, сурок с длинным пушистым хвостом.

Думаю, он подал сигнал тревоги больше по привычке — казалось, он вовсе не имел ничего против нашего присутствия. И действительно, когда мы постояли рядом с ним некоторое время, он, немного привыкнув, позволил мне подойти, потрепать его по шее и пощекотать усы.

Находиться в стране непуганых зверей, где братья наши меньшие смотрят на тебя как на друга и позволяют, пусть ненадолго, насладиться прелестью общения, — исключительное, ни с чем не сравнимое чувство.

Впереди долина была разделена на две части — верхнюю и нижнюю, отгороженные одна от другой высокой грядой наваленных друг на друга валунов. Вдали возвышался голый горный склон, заваленный обломками скал — следами старых обвалов. Огромные валуны были украшены окаменелыми раковинами и кораллами — знак того, что в незапамятные времена эти скалы были ложем древнего моря, которое благодаря давным-давно произошедшему катаклизму вознеслось высоко вверх и превратилось в горную долину. Именно здесь, под шаткой стеной, созданной из облепленных ископаемыми ракушками обломков скал, мы увидели первую пищуху. Должно быть, она давно сидела среди камней, наблюдая за нами, но так как ее серая шерстка полностью сливается с цветом скал, то, будучи неподвижной, она оставалась совершенно невидимой. Размерами пищуха была с морскую свинку, мордочка чем-то похожа на кроличью, но с более крупными и темными глазами, маленькими, круглыми ушками, крошечным, едва различимым хвостиком и блестящей, шелковистой шерсткой. При виде нас она издала резкий, тревожный крик и, запрыгав по камням, скрылась из виду. Оглядевшись, мы обнаружили неподалеку несколько стожков сена диаметром фута два и высотой около двенадцати дюймов. Поверх каждого стога были накиданы свежие трава и листья, из чего можно было сделать вывод, что уборочная страда пищух находилась в полном разгаре. Любопытно, что в нижней долине сеноставки были очень пугливы, появляясь ненадолго во время коротких перебежек из одной расщелины в другую. Когда же мы поднялись в верхнюю долину, то наткнулись на необычайно добродушную и милую пищуху, которая была так поглощена своей работой, что не обратила на нас никакого внимания. В этом месте ручей проложил себе путь в жирном, рыхлом, зеленом, разукрашенном цветами дерне; он вился по поляне, словно сплетенная из травы коса. В самом центре гладкого, будто биллиардный стол, лужка сидела маленькая упитанная сеноставка и деловито перекусывала зубами стебельки растений. Когда рот до отказа набивался травой, животное мчалось к дому и расположенным по соседству стожкам, напоминая моржа своими огромными торчавшими зелеными усами. Мы последовали за ним по каменистой осыпи и обнаружили его норку под гигантской, размером с легковой автомобиль скалой; рядом находились два сметанных стога сена и один, сложенный лишь наполовину. Пищуха была так увлечена хозяйственной деятельностью, что, когда я уселся на камень в трех футах от ее стогов, даже не посмотрела в мою сторону. Уложив принесенную во рту траву на стог, она помчалась назад, подскакивая на бегу, словно резиновый мячик. Добравшись до луга, она вновь набила рот травой и возвратилась к тому месту, где я сидел. В нескольких футах от меня она остановилась и, подняв мордочку с чудовищными зелеными усами, пристально посмотрела на меня темными глазами, затем, решив, что беспокоиться нечего, как ни в чем не бывало подошла к стогу и, вынув изо рта траву, любовно уложила ее сверху. Интересно, что когда пищухи нижней долины издавали резкий тревожный свист, наша останавливалась и отвечала им тем же, несмотря на то, что она в это время находилась так близко от меня и я спокойно мог до нее дотронуться. Тот факт, что вокруг крутилось несколько человек, которые снимали и записывали каждый ее звук, каждое движение, вероятно, совершенно ее не трогал: она продолжала трудиться, не обращая на нас внимания, как будто от этого зависела ее жизнь — что, если разобраться, в действительности так и было. Единственное, от чего она немного разволновалась, были взмывшие в небо воздушные змеи; правда, это же событие повергло ее сородичей в нижней долине в настоящую истерику.