— Да, — подтвердил Джонатан.

— А что это? — осведомился капитан.

— Листья, — ответил Джонатан.

— Листья? Что за листья? — растерялся капитан. Такого с ним еще не случалось.

— Осенние листья, — победно сообщил Джонатан. — Мы набрали их в лесу.

Капитан Проуз молчал. Ничто из его предыдущего опыта не подсказывало ему, как вести себя с постояльцем, неожиданно предложившим вниманию четыре доверху набитых осенними листьями полиэтиленовых мешка да еще требующим его помощи.

— Понятно, — промолвил он, облизнув губы. — И что же вы намереваетесь с ними делать?

— Сушить! — ответил Джонатан, пораженный тем, что капитан не может сам догадаться.

— Сушить? — удивился капитан. — Их?

— Ну да, они же мокрые, — объяснил Джонатан.

— Зачем же вам нужно их сушить? — помимо собственной воли заинтересовался капитан.

— Да ведь они не будут падать, пока мокрые, — ответил Джонатан, теряя терпение от бестолковости капитана.

— Но они уже упали, — уточнил капитан.

— Знаю, — окончательно вышел из себя Джонатан. — Поэтому-то они и намокли. А теперь их надо сушить.

К счастью, именно в этот момент вернулась Паула, которая отсутствовала из-за своих постоянных телефонных переговоров. Она мгновенно оценила ситуацию.

— Капитан Проуз, сейчас я все объясню. Уверена, что тогда вы сможете нам помочь, если это вообще возможно, — проговорила она, очаровательно улыбаясь и призвав на помощь все свое обаяние.

— О, я был бы чрезвычайно признателен…

Просто и доходчиво Паула поведала всю драматическую историю с листопадом. Когда мы только приехали в гостиницу, капитан Проуз был настолько любезен, что помимо наших номеров предоставил нам еще одну комнату, где мы могли обсуждать сценарий и размещать съемочную аппаратуру. Это была странная комната на втором этаже, больше всего напоминавшая оранжерею в викторианском стиле. И вот теперь Паула спросила разрешения заодно высушить в ней добрую половину леса. Капитан все же обладал чувством юмора и твердой хваткой хозяина, иначе он выставил бы нас из отеля в тот же момент. Он, напротив, отдал нам кипу старых номеров «Таймс», чтобы мы могли разложить на них наши драгоценные листья, а также солидную электрическую печь образца примерно 1935 года. Вскоре печь, словно могучая домна, уже выбрасывала мощные потоки тепла. Листья, разложенные на старых номерах «Тайме», заняли полкомнаты, и Джонатан, тихонько напевая, любовно перебирал их руками. Мы все собрались в дружеском кругу выпить по стаканчику виски и понаблюдать за ним.

— Это похоже на сценку из спектакля в сельском клубе, — промолвил Крис.

— Не находите? Например, «Дети в лесу».

— Вот уж нет, — принялся рассуждать я. — Харрис слишком стар для дитяти. Это скорее «Буря». Там есть спятивший старина Калибан, мечущийся в своем обиталище.

— Смейтесь, смейтесь, — холодно прервал наши разглагольствования Джонатан. — Посмотрим, что вы скажете, когда настоящие осенние листья дождем посыплются с деревьев.

Два дня спустя, когда листья высохли, мы благоговейно отнесли их назад в лес. Вместе с ними была торжественно доставлена лестница, которую под руководством Джонатана приставили к стволу могучего дуба.

Брайану, не занятому звукозаписью в этом эпизоде, было поручено подняться с мешком листьев по лестнице, забраться на ветви подальше от ствола и начать сыпать листья, имитируя матушку-природу, что он послушно исполнил.

— Разбрасывай их как можно более естественно, — то и дело взывал Джонатан.

— Как я могу разбрасывать их «естественно» из полиэтиленового мешка? — обиженно отзывался Брайан со своего ненадежного насеста.

— Рассыпай их, — поучал Джонатан, — а не швыряй кучами.

— Ох, и намучаетесь вы с этим делом, братцы, — заметил Саймон.

— Подумаешь, — сказал я. — Однажды Эрик фон Штрохейм во время съемок одного из своих фильмов (а дело было зимой, и деревья стояли голые) велел прикрепить к ветвям 35 тысяч цветков миндаля.

— Вот это да! Должно быть, влетело ему в копеечку? — спросил Саймон.

— Еще бы, — ответил я, — да еще какую. Кстати, благодаря этой лиственной эпопее, они с Харрисом и породнились.

— Серьезно? — заинтересовался Саймон.

— Вполне, ведь его настоящее имя — Харрис фон Штрохейм, но он его скрывает.

— Так вот почему Джонатан так зациклился на листьях? — спросил Саймон.

— Ну да, да только куда уж нам с нашим бюджетом до цветков миндаля, — ответил я.

Как я уже говорил, Джонатан пребывал в твердом убеждении, что лес не желает с ним сотрудничать: он умышленно растил грибы в тенистых местах, где не хватало света для съемок, он отказывался сбрасывать листья, в нем постоянно шел дождь, он покрывался туманом, в общем, был большим упрямцем. И наконец последним испытанием стал эпизод с галлами.

Вряд ли нужно говорить, что каждое дерево в лесу является центром экосистемы. Дерево, регулируя режим тепла и влаги, а тем самым формируя особый микроклимат, создает среду обитания для целого сонма существ, живущих на нем, в нем или по соседству с ним или же посещающих его по деловым соображениям, например для гнездования. Подсчитано, что один дуб в состоянии обеспечить условия жизни более чем тремстам различным видам (и бог знает, скольким особям каждого вида), начиная с птиц и заканчивая мотыльками, гусеницами и пауками. К числу созданий, живущих в этой обособленной экосистеме, принадлежат многие виды галлов. Галлы — одни из наиболее причудливых украшений, которые можно встретить в лесу, и мое описание галлов в книге «Натуралист-любитель» сильно поразило воображение Джонатана. Помнится, я писал:

«Галлы служат обиталищем для развивающихся личинок. Из одних летом выходят взрослые насекомые; другие галлы буреют, и в них личинки перезимовывают. Но это еще не все, поскольку внутри каждого галла вы почти наверняка обнаружите и другие существа, которые являются либо паразитами хозяина-галла, либо его непрошеными гостями. Обычный дубовый галл, который очень легко найти в лесу, помимо своего законного хозяина, орехотворки, дает пристанище еще 75 различным видам насекомых».

Вот из-за этой-то фразы: «Обычный дубовый галл, который очень легко найти в лесу» все и началось. Джонатан намеревался найти несколько дубовых галлов и заснять меня и Ли за их сбором, а затем передать их Лондонской студии научных фильмов (осуществлявшей все съемки крупного плана для нашего фильма) для того, чтобы с помощью микросъемки они смогли бы показать появление на свет всех 75 видов насекомых. Вообще-то в любом приличном лесу из-за галлов не видно деревьев, но здесь все было совсем наоборот. Ранним утром мы отправились за галлами, причем Джонатан прихватил с собой пару громадных черных полиэтиленовых мешков, только что освободившихся от листьев.

— Ты думаешь, двух мешков нам хватит? — спросил я.

— Ты же сам сказал, что они обычные и их легко найти, — ответил он. — Мне их нужно очень много.

— Отлично, в один мешок, даже при самом скромном подсчете, войдет тысячи две, а в двух разместятся четыре — четыре с половиной тысячи.

— Плевать, — упрямился Джонатан. — Я не хочу искушать судьбу, мне нужен солидный запас.

Итак, мы устремились в лес, подобно стаду свиней — охотников за трюфелями.

Начать решили с дубовой поросли на опушке леса. Эти малыши пользовались особой любовью орехотворок, и их малый рост, как нам представлялось должен был облегчить наши поиски. Тщательно обследовав несколько сотен деревьев, мы обнаружили полное отсутствие не только дубовых, но и любых других галлов. Джонатан начал нервничать, как бывало с ним всякий раз, когда природа отказывалась ему повиноваться.

— Эй, мальчики, — вопль Паулы, находившейся в четверти мили от нас, ударил по нашим барабанным перепонкам, — скажите, как хоть они выглядят.

— Как крошечные сморщенные гнилые яблоки, — прокричал я в ответ.

Мы продолжали поиски. Оставив в покое маленькие деревца с глянцевыми листьями, на которых не было и следов галлов, мы вошли в лес, где росли деревья повыше. Мы начали поиски в восемь. Уже к одиннадцати я начал приходить к убеждению, что лес заколдован и виновен в этом не кто иной, как Джонатан. Со мной такого еще не случалось. Я никогда не видел ни одной дубравы, в которой не было бы галлов. Это было похоже на то, как если бы из Сахары исчез сразу весь песок. И вдруг в половине двенадцатого раздались восторженные возгласы Ли.